Читать онлайн «Полнота человеческой жизни». Страница 14

Я вовсе не склонен вершить здесь суд над Дж. Полем Гетти, Говардом Хьюзом или любым другим из недавно ушедших миллиардеров. Человеческие существа слишком сложны для такого мгновенного психоанализа. Мне просто хотелось бы предположить, что если слова "он стал миллиардером!" действительно можно считать той итоговой оценкой всей жизни, которую сделал сам Гетти, то тогда его жизнь не была по-настоящему полной и у него не было опыта полноты человеческой жизни. Как финансист он был миллиардером, но если в этой единственной характеристике содержится вся суть его жизни, он как личность оказался банкротом. Человек и его жизнь многоплановы. Провести жизнь, забившись в угол, пусть даже в этом углу будет несметная куча денег, означает потерять очень многое. Несчастный Поль Гетти. Несчастны и мы, если сползаем к тому, чтобы заниматься охранительной работой и удовлетворяться слепотой избирательного невнимания.

Допустим, что готовность у нас есть, что же должно быть еще? Следующий шаг, мне думается намечается высказыванием Виктора Франкла: "Пусть жизнь сама ставит вам вопросы". Эту открытость жизненным вопросам д-р Франкл рекомендует в качестве средства, позволяющего понять, кто мы такие- и что мы в действительности любим. Он подчеркивает, что мы в большинстве своем всегда сами задаем жизни вопросы, например: Что принесет мне этот день? Кто будет меня любить? Пойдут ли сегодня дела так, как мне бы хотелось? Что случится со мной в этом году? Чем обернется для меня то или это? Что дала мне жизнь за последнее время? Разумеется, никто не может помочь тому, кто только об этом думает и говорит. Но есть и другая, более глубокая мудрость роста, которая состоит в том, чтобы изменить порядок постановки вопросов на противоположный и позволить жизни самой спрашивать нас.

Для меня совершенно очевидно, что каждый новый день, вместе со всеми своими событиями и людьми, ставит перед нами свои вопросы, конечно, если мы согласны на самоанализ. Например, встреча с нуждающимся и непривлекательным человеком спрашивает меня о том, велика ли моя любовь. Смерть близкого и дорогого мне человека спрашивает, в чем моя вера перед лицом смерти и какой урок я могу извлечь из этой утраты и одиночества. Прекрасный день или прекрасный человек спрашивает меня, насколько я способен ими насладиться. Одиночество же спрашивает меня, действительно ли я нравлюсь себе, доставляет ли мне удовольствие находиться в компании с самим собой. Хорошая шутка спрашивает, есть ли у меня чувство юмора. Человек совершенно другого типа, принадлежащий к совершенно иной среде, чем я, тоже как бы спрашивает меня, насколько я способен к сочувствию и пониманию. Успех и неудача спрашивают у меня, как я представляю себе, в чем именно состоит успех и в чем — неудача. Страдание спрашивает у меня, действительно ли я верю в то, что могу внутренне возрастать в несчастьях. Негативная критика в мой адрес — это тоже вопрос о моей чувствительности и уверенности в себе. А если другой человек мне предан и верен, этим он спрашивает меня, смогу ли я позволить другому любить себя, готов ли я быть любимым.

Итак, каждый день ставит перед нами свои вопросы. Однако это не означает, что ответы на них выдаются тут же и автоматически, потому что мы держим их в карантинной зоне за пределами поля своего зрения. Избирательное невнимание похоронило многие наши мысли, эмоции, воспоминания и многие невыясненности. Мое иллюзорное "я" действует как самозванный цензор, позволяя мне контактировать с теми мыслями и эмоциями, которые расцениваются им как приемлймые, и не допуская сближения с другими мыслями и эмоциями, которые могут чем-то угрожать моей ненастоящей сущности.

Один человек с юмором предположил, что вытеснением и избирательным вниманием управляют три старые ведьмы — Шулда, Вулда и Кулда. (Прим. ред.: Эти имена произведены от соответствующих английских модальных глаголов в тех их формах, которые выражают должествование, желание и возможность поведения или действий человека; на русском языке эти имена могли бы звучать примерно так — Должуха, Хотелляга и Могбыга). Вместо того, чтобы не бояться своих настоящих мыслей и быть честными в отношении к ним, я невольно склоняюсь к тому, чтобы отвергнуть их, следуя некоему убеждению, что я должен думать как-то иначе. Я сознательно заменяю свой действительный образ мыслей на другой, определяемый предписанием, как мне следует думать. Я убеждаю себя также и в том, что я в действительности чувствую то, что мне хотелось бы

чувствовать. И, наконец, то, что мог бы когда-то сделать, начинает занимать меня гораздо больше, чем то, что я делаю в данный момент.

Есть один действенный способ, помогающий облегчить такой процесс принятия вопросов, ставящихся самой жизнью, — это самоанализ своих эмоций. Самое основное положение данной книги заключается в том, что наши эмоции порождаются идеями (восприятиями) ; эмоциональная жизнь является прямым и отчетливым отражением нашего восприятия действительности. Основные усилия тем самым следует направить к тому, чтобы достичь полного, точного и ясного понимания своих эмоций. Прежде всего я должен увидеть те; или иные свои эмоции, как бы иметь их перед собой для того, чтобы они помогли мне признать те восприятия, которые их породили, так как за каждой эмоцией стоит определенное восприятие. Если бы я жил с ясным пониманием моих эмоций, если бы я захотел докопаться до их корней, я бы легко добрался и до восприятий, до того видения, которое формирует мою жизнь.

В своей личной жизни я пытаюсь работать в этом направлении и считаю это "терапией видения". Путем осознания эмоциональной жизни, путем ее анализа я постоянно нахожу удивительные вещи как в себе, так и в своем видении. Например, прошлым летом я ехал по чикагской скоростной дороге, но вдруг мой автомобиль заглох прямо на средней полосе. У меня хватило инстинктивного присутствия духа, чтобы осторожно увести машину вправо, а затем и на обочину дороги. При этом у меня и в мыслях не было пытаться самому разобраться в том, что случилось с двигателем, потому что единственное, в чем я в своей машине совершенно уверен — это ее цвет. Я открыл капот, но сильный чикагский ветер чуть не сорвал его. Тогда я закрыл капот и попытался открыть багажник, но с тем же скверным результатом. Я еще подумал, что можно было бы привязать носовой платок к радиоантенне, но в этой машине антенна оказалась встроенной прямо в "дворник".

В конце концов я оставил машину в покое и стал осматриваться. За обочиной дороги там, где я остановился, был глубокий овраг и никаких признаков цивилизации и человеческого присутствия. С другой стороны — шестирядная скоростная дорога. Я не знал,что делать. Наконец, мне пришла мысль ехать дальше на попутных. Я

попытался изобразить сначала тревогу, потом возбуждение, потом пафос, но никто не остановился, никто даже не взглянул на меня. Я почувствовал себя отверженным. Неужели им действительно нет до меня никакого дела?

Минут пятнадцать спустя молодой студент колледжа остановился и спросил: "Могу ли я вам помочь?" Я в жизни не слышал более сладостных слов. Когда мы уже отъехали далеко от места приключения, он сказал мне, что интересуется проблемой личностного развития, и я рассказал ему о некоторых приемах в области терапии видения. Он спросил: "А не попробовать ли нам применить их сейчас к нашему случаю?" Мы тут же занялись этим вместе. Мы решили, что мои эмоции, возникшие в тот критический момент, следует обозначить как панические. Эта мысль мне решительно понравилась: ведь мое воображаемое "я" видело себя компетентным, уравновешенным, холодным и всегда владеющим ситуацией.

Прослеживая связь своих панических эмоций с источником восприятия, я сделал удивительное открытие. Как ни странно, моя паника не была вызвана опасностью для жизни или риском телесного повреждения. Она не была также вызвана и явным безразличием водителей, проезжавших мимо. Скорее всего причиной ее было то, что я оказался не в силах контролировать ситуацию, не знал, что же мне делать. Очевидно, что раньше я всегда придерживался того заблуждения, что всякий, кому приходится действовать наощупь, импровизировать, кто оказывается в затруднительном положении, как-то лишается также и респектабельности в собственных глазах и в глазах окружающих. Очевидно, что часть моей личности и чувство собственного достоинства в какой-то мере срослись с представлением о том, что я способен управлять любой ситуацией. Открыв это однажды, я получил возможность сопоставить это свое новое понимание с ситуациями из своего прошлого. Переосмысливая события своей жизни, я обнаружил, что правильность этого прозрения существенно подтверждается опытом всей моей жизни, который дожидался, когда же я буду готов к тому, чтобы понять и воспринять его, когда же я сам захочу увидеть, что он означает. Сохранять контроль над любой ситуацией, всегда знать, что нужно делать в данный момент, — все это стало частью моей охранительной работы. Устранение этого искажения несомненно является одним из условий моего возрастания как личности, условием моего более полного участия в жизни.