Читать онлайн «Так называемое зло». Страница 23

Таким образом, невозможно высказать никакого общего утверждения по поводу того, какая из двух спонтанных инстанций, порождающих мотивации, побуждает другую или «доминирует» над ней.

До сих пор мы говорили о взаимодействии лишь таких частичных побуждений, которые совместно служат некоторой общей функции – в нашем примере питанию организма. Несколько иначе складываются отношения между источниками побуждений, выполняющими разные функции и потому принадлежащими к механизмам разных инстинктов. В этом случае правилом является не взаимное стимулирование или поддержка, а в некотором смысле соперничество: каждое из побуждений «хочет доказать свою правоту». Прежде всего, как показал Эрих фон Гольст, уже на уровне мельчайших мышечных сокращений несколько стимулирующих элементов могут не только соперничать друг с другом, но, более того, достигать разумного компромисса посредством закономерного взаимного влияния. Это влияние состоит в самых общих чертах в том, что каждый из двух таких эндогенных ритмов стремится навязать другому свою частоту и удержать его в постоянном сдвиге по фазе. То, что все нервные клетки, иннервирующие волокна одной мышцы, всегда разумным образом выстреливают свои импульсы одновременно, – результат такого взаимного влияния. Если этот механизм отказывает, начинаются фибриллярные мышечные подергивания, какие часто можно наблюдать при крайнем нервном утомлении. На несколько более высоком уровне интеграции - при движении конечности, например рыбьего плавника – те же процессы приводят к осмысленной очередности действий мышц-«антагонистов», то есть таких, которые попеременно двигают конечность в противоположных направлениях. Каждое ритмическое движение «туда и обратно» плавника, ноги или крыла, какое мы встречаем при любом перемещении животных, – это работа мышц-антагонистов, как участвующих в движении, так и вырабатывающих стимулы центров нервной системы. Такое движение всегда является следствием «конфликта» между независимыми и соперничающими источниками импульсов, энергия которых упорядочивается и направляется ко благу организма как целого закономерностями «относительной координации», как назвал фон Гольст эти процессы взаимного влияния.

Итак, не «война всему начало» [Изречение, принадлежащее Гераклиту (VI век до н. э.)], а конфликт между независимыми друг от друга источниками импульсов. Этот конфликт создает внутри целостной системы напряжения, которые, работая буквально как напряженная арматура, снабжают целое структурой и придают ему прочность. Это относится не только к таким простым функциям, как движение рыбьего плавника, при изучении которого фон Гольст открыл закономерности относительной координации, но и к очень многим другим источникам побуждений, вынужденным – благодаря испытанным парламентским правилам – соединять свои голоса в гармонии, служащей благу целого.

Простым примером могут служить движения лицевой мускулатуры, которые можно наблюдать у собаки при конфликте между побуждениями к нападению и к бегству. Эта мимика, обычно называемая угрозой, появляется лишь тогда, когда стремление к нападению тормозится страхом, хотя бы очень легким. Если страха нет совсем, собака кусает без всякой угрозы, с такой спокойной физиономией, какая изображена в левом верхнем углу рисунка; она выдает лишь небольшое напряжение, примерно такое же, с каким собака смотрит на только что принесенную миску с едой. Если читатель хорошо знает собак, пусть он попытается, прежде чем читать дальше, самостоятельно истолковать изображенные на рисунке типы выражений. Пусть он попробует представить себе ситуацию, в которой его собака сделает такую мину. А потом, в качестве второго упражнения, пусть попытается предсказать, что она станет делать дальше.

Теперь я сам приведу решения для некоторых картинок. О псе в середине верхнего ряда я сказал бы, что он противостоит примерно равному по силе сопернику, которого всерьез уважает, но не слишком боится; тот, как и он сам, вряд ли отважится перейти к действию, и я предсказал бы, что оба они с минуту останутся в тех же позах, затем медленно разойдутся, «сохраняя лицо», и наконец на некотором расстоянии друг от друга одновременно задерут заднюю лапу. Пес вверху справа тоже не боится, но он злее; встреча может протекать так же, как в первом случае, но может случиться и так – особенно если другой проявит хоть малейшую неуверенность, – что внезапно разразится серьезная драка со страшным лаем. Вдумчивый читатель – а таким, пожалуй, должен быть каждый, кто дочитал книгу до этого места, – давно уже заметил, конечно, что портреты собак размещены в определенном порядке: агрессия возрастает слева направо, а страх сверху вниз.

Истолковать поведение и предсказать его легче всего в предельных случаях. Самое понятное выражение лица – несомненно, то, которое изображено в правом нижнем углу. Такая сильная ярость и такой сильный страх могут одновременно возникнуть лишь тогда, когда собака противостоит на близком расстоянии ненавистному врагу, вызывающему у нее панический страх, но по какой-то причине не может убежать. Я могу представить себе только две ситуации, когда это возможно: либо собака механически прикована к определенному месту – например, загнана в угол или попала в западню, – либо это сука, защищающая свой выводок от приближающегося врага. Пожалуй, возможен еще романтический случай, когда особенно верный пес защищает тяжело больного или раненого хозяина. Столь же легко предсказать, что произойдет дальше: если враг, как бы он ни был подавляюще силен, приблизится еще хоть на шаг, последует уже знакомое нам отчаянное нападение – критическая реакция (Гедигер).

Мой хорошо знающий собак читатель проделал сейчас в точности то самое, что исследователи поведения, следуя Н. Тинбергену и Я. ван Иерселю, называют анализом мотиваций. Этот процесс состоит, как правило, из трех этапов, на которых используются три источника информации. Сначала стараются по возможности выяснить, какие раздражители могут иметь то или иное значение в данной ситуации. Боится ли мой пес другого, и если да, то как сильно? Ненавидит он его или почитает как старшего друга и «вожака стаи»? Подобных вопросов можно задать много. Затем стремятся разложить наблюдаемые движения на отдельные составные части. На нашем рисунке видно, как тенденция к бегству оттягивает назад и книзу уши и уголки рта, в то время как при агрессии приподнимается верхняя губа и приоткрывается пасть – оба эти «движения намерения» являются приготовлениями к укусу. Такие движения и, соответственно, позы хорошо поддаются количественному анализу. Можно было бы измерять их амплитуды и утверждать буквально, что у той или другой собаки столько-то миллиметров страха и столько-то миллиметров ярости. Третий шаг – подсчет тех форм поведения, которые следуют за только что проанализированным движением. Если верно наше заключение, выведенное из анализа ситуаций и движений – скажем, что верхний правый пес почти исключительно разъярен и вряд ли испуган, то за этим выразительным движением почти всегда должно следовать нападение и почти никогда бегство. Если верно, что у собаки в центре (рис. е) ярости и страха примерно поровну, то за такой мимикой примерно в половине случаев должно следовать нападение и в половине бегство. Тинберген и его сотрудники провели очень много таких анализов мотиваций на подходящих объектах – больше всего на угрожающих движениях чаек, – и результаты, полученные из всех трех источников, совпали, так что правильность выводов была подтверждена на обширном статистическом материале.

Когда студентов, хорошо знающих повадки животных, начинают обучать технике анализа мотиваций, они вначале часто бывают разочарованы тем, что эта долгая и утомительная работа, основную часть которой составляют трудоемкие статистические оценки, выявляет в конечном счете лишь то, что и так давно уже знает каждый разумный человек, имеющий глаза и знающий свое животное. Но между ви?дением и умением доказать есть различие – то самое, которое отличает искусство от науки. Ясновидец [В подлиннике der gro?e Sehe – «великий видящий». Имеется в виду Гёте] легко сочтет ученого, требующего доказательств, «несчастнейшим из сынов земли», и наоборот, ученому-аналитику кажется в высшей степени подозрительным использование непосредственного восприятия в качестве источника познания. Существует даже школа исследователей поведения – ортодоксальных американских бихевиористов, – которая всерьез пытается исключить из своей методики прямое наблюдение животного. Вот задача, вполне достойная труда и пота: доказать этим и другим «незрячим», но разумным людям то, что мы увидели, доказать так, чтобы им пришлось поверить, чтобы пришлось поверить каждому!

С другой стороны, статистический анализ может обратить наше внимание на противоречия, ускользавшие прежде от нашего образного восприятия. Это восприятие создано для того, чтобы открывать закономерности, а потому оно всегда все видит несколько более красивым и правильным, чем есть на самом деле. Решение проблемы, которое оно нам подсказывает, часто носит характер хотя и очень «изящной», но слишком упрощенной рабочей гипотезы. Как раз в случае исследования мотиваций рациональному анализу нередко удается кое в чем придраться к образному восприятию и уличить его в противоречиях.