Читать онлайн «Маниакальная защита». Страница 3

Слово «подъем» выводит на передний план значение Вознесения в христианской религии. Я думаю, что мне стоило бы, с одной стороны, описать Распятие и Воскрешение как символическую кастрацию с последующей эрекцией несмотря на телесное унижение. Однако, если бы я предложил подобное объяснение христианину, я бы столкнулся с протестом не только вследствие общего отвержения бессознательного сексуального символизма; по крайней мере часть получающегося в результате негодования может быть объяснена[5] тем, что я не учел важность символики депрессии-подъема в мифе. Каждый год христианин испытывает всю глубину печали, отчаяния, безнадежности в переживаниях Страстной пятницы. Обычный христианин не может выдержать депрессию так долго, и поэтому он переходит в маниакальную фазу в Пасхальную воскресенье. Воскрешение характеризует восстановление после депрессии.

Многие находят достаточно много печали и самостоятельно, без помощи религии, и даже могут выносить печаль без поддержки, позволяющей разделить это переживание; но иногда, когда я слушаю в анализе людей, насмехающихся над религией, меня поражает, что они демонстрируют маниакальную защиту в том, что не в состоянии признать печаль, вину и бесполезность, а также ценность достижения чего-то, принадлежащего персональной внутренней или психической реальности.

Выбранная мною тема несомненно допускает широкое толкование. Предмет, который очень интересует лично меня — это теоретическая связь между феноменом маниакальной защиты и символизмом. Например, подъем, очевидно, имеет фаллическое значение, т. е. значение эрекции, но это вовсе не то же самое, что подъем в контр-депрессивном значении. Воздушные шары используют в фантазиях и играх как символ тела матери или груди, беременности, эрекции; они также используются как символы, противоположные депрессии. В отношении чувств они являются контр-депрессивными, какой бы объект они не замещали.

Падение имеет сексуальное или пассивно-мазохистское значение, но также и депрессивное, и т. д.

Женщина может завидовать мужчине, желать быть мужчиной, ненавидеть то, что она женщина, поскольку, будучи подвержена депрессивному беспокойству, она приходит к идентификации мужчины с эрекцией и, соответственно, с подъемом маниакальной защиты.

Эти и другие отношения между маниакальной защитой и сексуальным символизмом должны быть оставлены для дальнейшего рассмотрения.

Было бы нетрудно привести уместные детали из материалов этой или любой другой недели о каждом из 10 пациентов, которые в настоящее время находятся у меня в лечении.

Я выбрал фрагменты четырех случаев. Первых двух пациентов можно отнести к асоциальному типу, третий — тяжело обсессивный, четвертый — депрессивный.

Первому, Билли, 5 лет, и работа с ним состояла из 4 стадий. Когда он пришел ко мне в три с половиной, он был беспокойным, заинтересованным главным образом деньгами и мороженым, довольно жадным при отсутствии способности наслаждаться тем, что получал. Он начинал воровать деньги, и я считаю, что без анализа он мог бы стать правонарушителем, тем более, что он жил в доме, где был единственным ребенком отстраненных родителей. Его поведение в начале анализа согласовывалось с диагнозами: «асоциальный, потенциальный правонарушитель».

Я сошлюсь на три игры, которые выбрал наугад и все же, думаю, справедливо, чтобы проиллюстрировать изменения, происходившие в процессе анализа. Между первой и второй, и между третьей и четвертой стадиями был интервал несколько месяцев.

На самой ранней стадии, до первой из трех игр, вряд ли можно было описать его активность как игру — скорее это были дикие атаки на пиратов.

В первой игре он разместился в жерле пушки, из которой я должен был выстрелить. Он взлетал высоко и стремительно несся через континенты к Африке. На своем пути он сбивал различных людей палкой, а в Африке — имел дело с аборигенами, занимаясь с ними различными делами: посылкой их на вершины деревьев, в глубокие колодцы, отрезанием головы вождя.

Через час, в течение которого эта игра была доминирующей, он был чрезвычайно возбужден, и я не удивился, когда в конце этого часа, получив разрешение выйти из моей комнаты на втором этаже, он по ошибке нажал не ту кнопку лифта и очень испугался. В тот день я сопровождал его (потихоньку), поскольку он был в экзальтированном состоянии, и я мог бы помочь ему в случае затруднения; он стал гораздо увереннее, поняв, что я оценил его нестандартное состояние и оказался рядом, когда он был в беде.

Этот час последовал за сценой дома, с матерью, которая, конечно же, была причиной его амбивалентности, ставшей сейчас очевидной. Это также привело к кульминации его так называемого маниакального поведения и было связано во времени с анализом депрессивной позиции и приближением чувств печали и безнадежности. С достижением чувства печали впервые стало возможным возвращение конструктивной игры.

Игра, которая напомнила мне о том, что я только что описал, касалась путешествия на аэроплане. Это было после интервала в несколько месяцев. Мы опять летим в Африку и ждем врагов. Мы смотрим на мир сверху вниз и смеемся, что он такой маленький. Главная особенность этого путешествия в том, что мы очень подготовлены и осторожны. У нас есть две книги инструкций как летать на гидросамолете и на аэроплане. У нас еще есть два двигателя и вертолет на случай, если наш мотор сломается, и еще парашюты для каждого. У нас есть специальные шасси на случай посадки на воду. Еще есть хорошие запасы продовольствия и мешок золота на случай, если будет не хватать еды или запасных частей. И еще многими способами мы застрахованы от всевозможных неприятностей.

В этой, второй, игре обсессивный механизм присутствует очень выраженно, преследователи поднимаются в статусе, присутствуют аэропланы другой страны, способные стать союзниками в войне с третьей страной. (Это показывает дальнейшая игра.) Обесценивание и всемогущество уменьшились, но пребывание наверху не могло быть объяснено только тем, что мы находились ранее в позиции столь низкой, буквально копаясь в грязи — это было и началом подъема или контр-депрессивных чувств.

Чтобы сравнить эти две игры, я приведу еще одну — более позднюю.

Мы строили корабль, чтобы попасть на пиратские земли. В этой игре (из которой я привожу только общие детали) мы забываем нашу цель, поскольку день очень хорош. Мы лежим на палубе, греемся на солнышке и наслаждаемся товарищескими отношениями в счастливом неведении. Время от времени мы ныряем в море и лениво плаваем. Вокруг есть акулы и крокодилы, которые иногда напоминают нам о преследователях, но у мальчика есть оружие, которое стреляет даже под водой, и мы можем не волноваться.

Мы берем на борт маленькую девочку, которая тонет, и мы ее спасаем и делает американские горки для ее куклы. Капитан доставил нам некоторые неприятности. Мотор остановился, и после некоторых поисков выяснилось, что капитан напихал грязи в рабочие части машины. Ну что за капитан! Он вытащил грязь, и мы поплыли дальше, наслаждаясь удовольствием от света и воды.

Сравнение этой игры с фрагментами двух других игр показывает уменьшение персекуторной тревоги (пираты в прошлом представляли постоянную опасность), появление хороших объектов из плохих (море раньше изобиловало крокодилами и было полностью плохим), появление веры в доброту и удовольствие (свет и общее чувство праздника), соединение фантазии и опыта физического действия (оружие, стреляющее под водой), управление качествами — предательство капитана, которое он потом сам компенсирует (вытаскивая грязь из двигателя), новые объектные отношения (особенно заметные во включении хорошего объекта в виде маленькой девочки, спасенной в море и осчастливленной хорошо организованными качелями), а также уменьшение навязчивой перестраховки от рискованных ситуаций. Обесценивание не является будущим этой игры.

Здесь видна и маниакальная защита, которая доходит до такой степени, что об опасностях забывают, но тот факт, что внутренние объекты совершенствуются, делает маниакальную защиту менее сильной и вызывает другие изменения. Эта маниакальная защита имеет дело с опасностью маниакальным образом, через охоту на преследователей внутри тела (под водой), однако видно и усиление отношений с внешней реальностью от охоты под водой до принятия ванны.

Я играю роль и воображаемого брата, и матери.

Клинически Билли изменился и выглядит более нормальным ребенком. Он успевает в школе и получает удовольствие от общения с другими детьми и преподавателями. Дома он еще недостаточно нормален; он все еще требует деньги, бывает шумным и склонен к неблагоразумному поведению, особенно к началу обеда. Но он восхитительно индивидуален, с пониманием относится к трудностям родителей, которые по-прежнему прохладны друг к другу. Его мать сама очень больна, депрессивна и принимает наркотики.