Читать онлайн «Социально-политическая психология». Страница 29

И все же описанный Маслоу механизм пробуждения «высших» потребностей по мере удовлетворения витальных или вообще потребностей физического существования вполне реален. Кстати, он адекватен и изложенным выше представлениям о динамике потребностей: удовлетворенность «низших» потребностей снижает их психологическую интенсивность (происходит снижение барьеров, отделяющих их предметы от субъекта) и тем самым открывает простор актуализации потребностей других типов. «Пирамидальная» схема не в состоянии объяснить всю совокупность мотивационных процессов, но кое–что в них она все–таки объясняет. Поэтому «рациональное зерно» данной концепции, правда, вместе с ее слабостями, вошло в теоретический арсенал современной политической психологии.

На Западе широкую известность приобрели работы Р. Инглхарта, который на основании концепции Маслоу пытался объяснить сдвиги в политических приоритетах населения стран Запада, наметившиеся в 60–70–х годах. В этот период в западном обществе усилился интерес к проблемам свободного самовыражения личности, протест против ограничивавших эту свободу устоявшихся норм частной и общественной жизни. Широкий отклик в обществе находила критика традиционных политических целей: экономического роста, укрепления военной мощи, ценностей «общества потребления». Гонке за прибылью и за потребление противопоставлялись экологические и гуманистические приоритеты: гармония человека и природы, свободные от принуждения и лицемерия искренние отношения между людьми. Не удовлетворявшие своей безличностью и формализмом крупномасштабные общественно–политические институты — парламент, партии, профсоюзы — предлагалось заменить или дополнить самоуправляющимися ассоциациями, основанными на непосредственном межличностном общении; труд ради заработка — трудом, развивающим творческий потенциал личности. Эти настроения выразились в новых формах образа жизни, культуры и общественного поведения молодежи от хиппизма до «студенческой революции», в кризисе традиционной трудовой этики и «сексуальной революции», в подъеме экологических и других нетрадиционных, «неформальных» массовых движений[80].

Всю эту совокупность социально–психологических изменений Инглхарт свел к конфликту двух противоположных систем ценностей, одну из них он назвал «накопительской», или «материалистской», а другую «постматериалистской», к которой он отнес такие приоритеты, как «создание более дружелюбного и менее безличного общества», где «идеи важнее денег», поощряется «участие рядовых граждан в принятии политических решений» и т.п. Основываясь на данных опросов, проведенных в ряде стран, он пришел к выводу, что носителями постматериалистских ценностей являются главным образом люди (особенно молодые) из зажиточных средних слоев. Соответственно главной психологической причиной той новой системы потребностей, которую выражает «постматериализм», оказалась — вполне в духе теории Маслоу — удовлетворенность материальных потребностей[81].

Критики концепции Инглхарта отмечают, что его выводы не соответствуют полученным данным. Системы ценностей, выделенные им в качестве альтернативных, в действительности разделяет лишь часть опрошенных; около или больше половины, как признает сам Инглхарт, не могут быть отнесены ни к «материалистам», ни к «постматериалистам». И это вполне понятно, так как «материалистские» и «постматериалистские» приоритеты на самом деле по большей части вовсе не альтерантивны: можно, например, одновременно выступать за рост экономики и за более дружелюбное и менее безличное общество. Последующие эмпирические исследования не подтвердили и гипотезу о тесной связи постматериальных ценностей с определенными социальными группами — зажиточным средним классом: они, хотя и в разной форме, получили распространение в самых различных слоях, в том числе и в озабоченной своим материальным положением части рабочего класса. Наиболее же богатые буржуазные слои как раз враждебны этим ценностям[82].

Система факторов, обусловивших «революцию ценностей» в западном обществе, как мы еще будем иметь возможность убедиться, гораздо более сложна и многомерна, чем это изображено в механицистской схеме Инглхарта. Так же как достаточно сложны и противоречивы, несводимы к появлению новой «культуры протеста» последствия этой «революции». Тем не менее, в концепции Инглхарта, как и в общепсихологической теории Маслоу, получил отражение один из действительно функционирующих механизмов динамики потребностей. Это подтверждается в частности тем, что кризисные явления в западной экономике, начавшие проявляться с середины 70–х годов, и вновь обострившие проблемы жизненного уровня массовых слоев населения, в известной мере (хотя и далеко не полностью!) затормозили рост новых нематериальных потребностей. Слабость концепций пирамидальной структуры потребностей заключается в том, что они гипертрофировали выявленный ими реальный психологический механизм, приписали ему универсальное значение, которого в действительности он не имеет.

В некоторых работах теория Маслоу используется еще шире, получает статус универсальной модели всемирной истории. Так, американский политолог Дж. У. Дэвис, пытаясь соединить формационную теорию Маркса с психологией Фрейда и Маслоу, строит «новую теорию политического развития» человечества. Это развитие, по его мысли, проходит пять (как у Маркса и Маслоу!) стадий, на каждой из которой «институционально–социальная система» (что–то вроде марксистского «базиса») обусловливает актуализацию того или иного уровня потребностей — от простого выживания до самоактуализации. Разные стадии могут совпадать по времени, сосуществовать в одном и том же обществе. Первая стадия — примитивная анархия — совпадает с первобытным обществом и феодализмом, вторую — анемичную анархию — характеризует «борьба всех против всех», агрессивный индивидуализм; видимо, речь идет о раннем капитализме. Третья стадия — олигархия, к ней Дэвис относит европейский абсолютизм и бонапартизм, тоталитарные общества и современный «третий мир». Все первые три стадии соответствуют низшим уровням потребностей. Потребности более высокого порядка — в самоуважении, достоинстве, равенстве — актуализируются на четвертой стадии — демократической. И наконец, пятая стадия — цивилизованная анархия — существует пока лишь в эмбриональном виде; ей соответствует потребность в самоактуализации, она открывает каждому человеку возможность реализовать свой потенциал (в этой стадии легко распознать своего рода «альтернативного близнеца» Марксового коммунизма)[83].

Хорошо известно, что любые универсальные схемы исторического развития весьма уязвимы для критики, и схема Дэвиса не составляет в этом смысле исключения. Нетрудно показать, что «высшие» потребности, как уже отмечалось, проявляются на сконструированных им низших стадиях, а проблема удовлетворения «низших» потребностей отнюдь не теряет своего значения в условиях демократических режимов. Достаточно натянутым выглядит и отнесение к одной и той же стадии таких разных обществ, как, например, наполеоновская Франция и сталинский социализм. В концепции Дэвиса вызывает, однако, интерес не эта стадиальная схема, а попытка как–то соотнести историческую динамику человеческих потребностей с социально–экономической и политической историей. Освобожденная от Прокрустова ложа «пирамидальной» теории Маслоу, она могла бы привести к значимым результатам.

Иначе, чем Инглхарт и Дэвис, подходит к проблеме роли потребностей в общественно–политической жизни видный представитель «гуманистической психологии» С. Реншон. Его интересует главным образом связь потребностей личности с ее психологической вовлеченностью в политический процесс. Анализ проблемы подводит Реншона к выделению потребности человека в личном контроле над окружающей социальной средой, над происходящими событиями. Эмпирические исследования позволили ему выявить корреляцию между низким уровнем личного контроля и отчужденностью от политики, а также склонностью к экстремизму и насилию. Напротив, высокий уровень личного контроля совпадает с вовлеченностью в политическую жизнь, которую Реншон измеряет степенью доверия к правительству США; доверие в данном случае рассматривается не как слепая вера, а как освоение человеком политической деятельности, психологическое включение в нее, которые позволяют воспринимать ее как сферу собственного контроля.

Методология Реншона оставляет неясным, в какой мере недоверие к власти и связанная с ним, по данным автора, фрустрация обусловлены личной психологией, и в какой — объективными особенностями представительной демократии, при которой реальное влияние рядового гражданина на политические решения довольно ограничено. Тем более, что лишь незначительная доля опрошенных Реншоном проявила высокую степень доверия правительству[84]. Легко представить себе человека, обладающего высоким уровнем контроля, поскольку речь идет о его частной и профессиональной жизни, но отчужденного от жизни политической. Тем не менее, как мы уже видели в первой главе книги, связь между «уровнем Я», оценкой возможностей влияния на общественно–политическую жизнь и интересом к ней, психологической вовлеченностью в нее, словом между ощущениями людей собственной «силы» в отношениях со средой (личным контролем) и их социально–политической психологией реальны. В современной России мы видим то же совпадение личной психологической неустроенности (фрустрации) с политическим отчуждением, агрессивностью, экстремистскими настроениями, которые Реншон констатировал у американцев. Поэтому при всех оговорках стоит с вниманием отнестись к его наблюдениям.