Читать онлайн «Рождение разума. Загадки нашего сознания». Страница 28

Глава 4. Пурпурные цифры и острый сыр

1. У многих более «грубых» синестетиков особые цвета связаны не только с цифрами но и с буквами, с тем, что мы называем графемами. В этом случае, по-видимому, зрительный образ буквы также представлен в веретенообразной извилине. Таким образом, тезис о «перекрестной активации» может объяснить и эти проявления.

У других синестезия связана со звуками букв — фонемами, и это может быть обусловлено перекрестной активацией на более ранней стадии, рядом с височно-теменно-затылочным соединением (ВТЗ) и ангулярной извилиной (Ramachandran, Hubbard, 2001 а, b).

2. Это расширяет возможности нового терапевтического подхода хотя бы к некоторым формам дислексии[79] или врожденным расстройствам чтения. Джером Летвин, Гэд Гейгер и Джанет Аткинсон предположили, что по крайней мере одна форма дислексии может быть вызвана дефектом внимания, который создает эффект «толкучки». Единственная буква распознается без труда, но когда она заключена в слове, это становится невозможным, поскольку другие буквы играют роль «отвлекающих».

В наших исследованиях синестетики могли преодолеть эффект «толкучки» из‑за возникшего цветового различия между буквами. Это наводит на мысль: нельзя ли преодолеть дислексию, окрашивая буквы (или слова) в разные цвета? Мы получили некоторые обнадеживающие предварительные результаты, которые тем не менее требуют дополнительных экспериментов.

3. Эта теория не предполагает, что обучение в раннем детстве не играет никакой роли в синестезии. В определенном смысле оно должно играть роль, поскольку мы не рождаемся с нейронами, определяющими цифры. Поэтому перекрестная активация едва ли создает основу — она лишь обусловливает предрасположенность к привязке цифр к цвету, но не «назначает» цвета определенным цифрам.

Следовательно, неудивительно, что у разных синестетиков некоторые цифры могут вызывать различные цвета. Однако цветовое распределение нередко имеет общие черты — например, «о» чаще всего бывает белым и гораздо реже зеленым. Подобное происходит и при синестезии фонем и цветов. Поначалу сходство кажется случайным, однако если распределить фонемы на категории; губно-губные, зубно-альвеолярные, небные, задненебные, губно-зубные (а также глухие и звонкие и т. д.), в зависимости от способа их воспроизведения, можно увидеть определенные шаблоны. Не будем забывать урок из периодической системы элементов Менделеева. Казалось бы, элементы формиро вали определенные группы (например, галогены или щелочные металлы), но не было никакого четкого шаблона для их объединения, пока Менделеев не открыл «правило порядкового числа атома», что позже позволило ему придумать периодическую таблицу.

4. Дополнительное доказательство этой точки зрения пришло во время наблюдения эффекта изменения контраста цифр. У «нижних» синестетиков чем меньше контрастности, тем бледнее становятся цвета, при контрастности ниже 8% цвет полностью пропадает, хотя сама по себе цифра остается видимой (Ramachandran, Hubbard, 2002). Высокий уровень чувствительности к такому физическому параметру стимула, как контрастность, указывает на перекрест проводящих путей на ранних стадиях нейронной обработки. Что происходит, когда объект визуализирует или мысленно представляет себе цифру? Это довольно странно, но многие испытуемые признавались нам, что цвета кажутся более яркими. Чтобы найти этому объяснение, нужно иметь в виду следующее: мысленное представление объекта вызывает частичную активацию тех же сенсорных путей мозга, что и при реальном зрительном восприятии. Такая нисходящая внутрь активация может быть существенной для перекрестной активации цветовых пунктов переплетения. Но когда вы действительно смотрите на черную цифру, происходит одновременная активация нейронов мозга, которая посылает сигнал обратно, и они «накладывают вето» на синестетические цвета. Для мысленного представления цифр этот запрет не налагается, соответственно цвет становится более ярким.

5. Другой относительно распространенный тип синестезии, описанный Фрэнсисом Голтоном, — «числовая ось». Эта синестезия выражается в том, что каждая цифра всегда имеет определенное место среди других цифр, организованных в длинные ряды (иногда такие ряды составляют от 30 до 100 цифр). Часто они могут скручиваться и даже закольцовываться таким образом, что, например, девятка может оказаться ближе к двойке, чем к восьмерке, как в евклидовом пространстве[80]. Недавно мы изобрели устройство, позволяющее провести объективное тестирование этого феномена (Ramachandran, Hubbaid, 2001 b). Когда нормальных людей просит ответить, какое из двух чисел больше, их реакция зависит от линейной «дистанции» между этими числами, как если бы они считывали их с числовой последовательности. Поэтому рядом стоящие цифры труднее отделять друг от друга. (Это было показано Станисласом Дехане.) Но когда мы тестировали наших синестетиков, которые имели закрученные числовые ряды, то обнаружили другую картину. Время их реакции не зависело от числовой «дистанции» — они демонстрировали нечто среднее между трехмерным и линейным пространством (Ramachandran, Hubbard, 2002).

6. Эта направленность синестезии также требует комментария. Многие обратили внимание на то, что цифры вызывают цвет, но цвета редко вызывают цифры (см выше). Возможно, манера, в которой «цветовое пространство» обозначено в картах мозга, по сравнению с тем, как представлены графемы, предоставляет автоматическое смещение в сторону ненаправленной пере крестной активации (Ramachandran, Hubbard, 2002).

7. В отличие от обычной премудрости в обыденном языке метафоры даже не являются произвольными — есть лишь преимущественные направления (Lakoff, Johnson, 1999), и это защищает наше утверждение об аналогии между метафорой и синестезией. Например, мы говорим «крикливая рубаха», но не «красный звук»; «мягкий» или «резкий звук», но не «громкая ткань». Мы говорим «острый» вкус, но никогда не скажем «кислый на ощупь». Полагаем, что все это отражает анатомические ограничения.

Мы встречали только одну женщину с синестезией, которая видела цифры, когда смотрела на цвета, но не наоборот. Соответственно, когда она видит ткань в горошек или двухцветную чешскую юбку, она видит сумму двух цифр, а затем разлагает их, чтобы понять, что она бессознательно их сложила. Такие примеры напомнили нам, что мы имеем дело не с психикой, а с биологией, где есть место исключениям.

Синестезия может служить мнемоническим средством. Многие рассказывали нам, как их цветовые ассоциации помогали им обучаться машинописи (или музыкальной грамоте), где «зашифрованы цвета» (Ramachandran, Hubbard, 2001 а)

Есть и болое экзотические формы синестезии, например осязания и вкуса (как у Цитовика (Cytowick, 2002), прославившего «Человека, который знал вкус формы», или у нашего испытуемого Мэта Блэйксли). Мы предположили, что это, возможно, отражает близость инсулярной коры, которая имеет области вкуса и соматосенсорики руки на карте Пенфилда.

Карты мозга, которые уже частично совмещены, вполне могут быть вовлечены в синестетическую перекрестную активацию. Такие карты часто находятся анатомически близко друг от друга (как цветовая и цифровая области в веретенообразной извилине, цветовые и слуховые поля рядом с районом височно-теменно-затылочного соединения (ВТЗ) или осязательная и вкусовая карты в инсулярной коре). Но это необязательно. Недавно Джейми Уорд изучал синестетиков, у которых звуки вызывали вкусовые ощущения, и он выявил связи между инсулярной корой и зоной Брока.

Испытывают ли нормальные люди синестезию? Часто говорят об определенных запахах, например, о лаке для ногтей, что он сладкий, хотя никогда не пробовали его на вкус. Это должно включать близкие нейронные связи и перекрестную активацию между запахом и вкусом, что можно считать синестезией, которая существует в мозгу у каждого из нас. В данной ситуации не всегда имеется функциональный смысл — например, сладкие фрукты тоже имеют «сладкий» запах, как и ацетон, но также и структурный; обонятельные и вкусовые нервные пути тесно переплетаются и проецируются на те же части лобной доли.

И наконец, рассмотрим тот факт, что, даже будучи детьми, мы морщили нос и поднимали руки, когда сталкивались с неприятными запахами и вкусом. Почему во всех культурах про дурные вещи или поступки говорят, что это «плохо пахнет», а нелепый выбор называется «безвкусица»? Почему мы связываем это со вкусом и запахом? (Почему, например, не сказать, что это неприятно или глупо?) Я снова утверждаю, то происходящее связано с эволюционными и анатомическими ограничениями. В определенных разделах лобных долей низших позвоночных есть обонятельные и вкусовые карты, но у млекопитающих с более выраженными общественными связями эти карты оказались заполненными такими социальными функциями как захват территории, агрессия и сексуальность, которые в конечном итоге завершились в отображении всех социальных измерений — морали. Отсюда и взаимозаменяемые слова и гримасы для выражения как вкуса/запаха, так и морального отвращения (Ramachandran, Hubbard. 2001 a , b).