Читать онлайн «Ребенок в мире Эроса». Страница 16

За более чем 100 лет, прошедших с создания фрейдовской концепции об особом морально-психологическом статусе управления телесными функциями у ребенка, изменилось многое. Современные теории моральной оценки телесных феноменов во многом исходят из установок гуманистической психологии, роста толерантности в сознании общества по отношению к функциям тела, идеологии нудистского движения, неоязыческих тенденций и т. п. Былой ригоризм сменяется если не вседозволенностью, то максимальным диапазоном допустимого и морально неосуждаемого.

Что касается развития способности ребенка к моральным суждениям, то можно сослаться на современные нейрофизиологические данные, свидетельствующие о том, что фундаментальная предрасположенность человеческого мозга к моральным суждениям коренится в его способности создавать психические структуры, участвующие в оценке "себя как другого" прежде всего телесно20. Хорошо известно, что пищевые и половые табу были первыми моральными и социальными запретами, регулирующими поведение. Накапливается все больше сведений о теснейшей взаимосвязи телесных феноменов и природных закономерностей развития тела и динамикой моральных суждений в онтогенезе ребенка.

Особое место в осмысливании феномена детского тела занимает философия. Уже упоминалось, что многие великие мыслители обращались к этому образу, хотя сам ребенок как отдельная сущность поздно вошел в орбиту философской мысли. Своеобразной гранью этого явления стало представление о детском философствовании, о том, что "устами младенца" может говорить истина, не поддающаяся мудрости зрелых. В ребенке упаковано все богатство человеческого существования, постичь которое и пытается философская мысль. Остается удивляться, как долго и трудно шло человечество к этой простой и глубокой истине. Идеи Ф. Арьеса21 совпали с осознанием роли семьи как главной ячейки социализации, как первичной структуры, где формируется ребенок телесно и духовно. Более того, ребенок в семье обретает форму собственности родителей, распространяющейся на его тело. Внешний вид ребенка, одежда, украшения и прочее говорят почти все о социальном статусе семьи. Тело ребенка становится социальным знаком и включается в символический обмен и начинает все более и более быть объектом манипулирования в интересах общества и государства. Феномен детства в этой парадигме мышления характеризуется тенденцией к упорядоченности, рационалистической заданности, а тело ребенка — объектом для разнообразных социальных технологий. Этот позитивистский подход к детскому телу и его развитию во многом порождался отсутствием или малочисленностью сравнительно-культурологических и этнографических исследований. Прорыв в этом отношении совершила М Мид и ее последователи. Дело даже не в известной типологии культур: постфигуративной, кофигуративной и префигуративнои, отражающих эволюцию взаимоотношений родителей и детей от архаичных обществ до постиндустриального. Мид фиксирует важнейшую грань понимания сути телесной организации ребенка — ее культуральную «естественность», незакомплексованность, присущую детству в Океании. Телесный контакт не отягощен страхами и угрозой наказания, он является мощным фактором развития личности». Этот своеобразный телесный гедонизм стал в XX веке образом утраченного рая, породил массу иллюзий и попыток подражания.

В XIX веке наука начинает серьезно заниматься детьми, появляются достоверные данные о специфике детского тела, закономерностях его природного и социального бытия. Из медицины выделяется педиатрия из общей психологии — педология, формируется возрастная и педагогическая психология. Учение о ребенке обретает целостность, проникается идеей развития, в нем реализуется междисциплинарный подход. Как отмечает Д. Михель, во многом это связано с медикализацией детского тела и расширением сферы медицинского контроля за ним22. Действительно, западная культура стремится к полному контролю над рождаемостью, внутриутробным развитием зародыша и плода, а далее за всеми этапами жизни ребенка, дабы иметь полноценного гражданина. Если сюда добавить современные проблемы биоэтики, связанные с новыми технологиями зачатия и деторождения, клонированием человека и т. п., то, очевидно, что мы имеем дело с очень неоднозначной ситуацией. Еще в 70-е годы XX века американские социологи писали о необходимости "радикальной демедикализации" общества, ввиду роста зависимости человека от медицины. Они отмечали, что медицина является большим институтом социального контроля, чем религия и закон. Однако медикализация, как вариант сциентизации. имеет и другие измерения. Хотя медицинская помощь суммарно обеспечивает не более 20 % совокупного здоровья общества, не следует забывать, что именно комплекс медицинских мер позволил резко уменьшить детскую смертность, а нынешние достижения генной инженерии дают возможность сохранить жизнь детям, обреченным ранее на смерть. Стимулируя жизнь и отодвигая смерть ребенка, медицина исходит из признания абсолютной ценности телесного бытия, даже в сугубо искусственных условиях. Смерть ребенка в сравнении со смертью взрослого человека имеет особые мировоззренческие и социально-психологические измерения. В христианстве умерший ребенок становится небесным «молитвенником» за родителей, безгрешность души которого является основанием для «предстояния» перед Богом. Формула: "Бог дал, Бог взял", несет не только утешительный смысл, но дает надежду на то, что родителям вновь будет послано счастье. А в таинстве воскрешения семья вновь соединится в новом телесном облике, облеченном в бессмертие, одухотворение и святость. Очевидно, что дилемма «медикализированной» педиатрии и христианского подхода к телесному бытию ребенка могут быть взаимодополнительными в рамках крайне противоречивой концепции медицинского гуманизма.

В еще большей степени это приложимо к этану развития, получившему название “преддетство.” 23. Речь идет об отношении к зародышу и плоду как к начальным стадиям телесного бытия ребенка. Современная биоэтика в оценке статуса зародыша исходит из того, что о «теле» можно говорить тогда, когда начинается процесс необратимой дифференцировки клеток эмбриона, приводящий к формированию органов и систем. Еще более сложен вопрос о возникновении души. Он даже в рамках христианской догматики не имеет единого решения. Так или иначе, но забота о душевном состоянии ребенка, о спасении души независимо от уровня здоровья тела, в котором она пребывает, представляется неизмеримо более важной. Здесь, как и в других сферах, наглядно высту¬пает суть разного подхода к телу: для науки важно телесное и душевное здоровье и благополучие ребенка, для религии — спасение души.

Наука в XIX–XX веках открыла еще одно измерение человеческого тела — физическую культуру и спорт. Возрождение идеалов и практики олимпийского движения во многом было следствием роста потребностей цивилизованного мира в целенаправленном формировании телесного развития детей и юношества. Сила и мощь тела, необходимые для реализации идеи "покорения природы", должны закладываться с раннего возраста, и неудивительно поэтому появление большого количества оздоровительных систем, гимнастических упражнений и детского спорта. Обосновываются научные нормативы физического развития, допустимые спортивные нагрузки, методики совершенствования двигательных навыков. Идеалом детского тела становится загорелое и мускулистое (у мальчика), здоровое и готовое к выполнению будущих материнских функций (у девочки). Особый смысл это приобретает в тоталитарной культуре, где ребенок телесно и духовно с раннего возраста должен готовиться к выполнению будущей социальной роли. Живые акробатические пирамиды из детских тел, артековские шеренги обнаженных загорающих пионеров обоего пола, сюжеты садово-парковой скульптуры 30-х годов в СССР у все это приметы времени, несущие глубокий символический смысл24. Его суть в том, что тело ребенка — это достояние государства, и оно от имени науки может делать с ним все, что считает нужным, даже если семья и родители этого не понимают. Это в равной степени относилось к системе профилактических прививок, военно-патриотического воспитания и других видов контроля общества над телом ребенка.

Современность открыла еще одну грань в понимании детской телесности, связанную с постмодернистским дискурсом.

Этой проблеме посвящено немало исследований, в частности, можно указать на монографию Д. Михеля "Тело, территория, технология. Философский анализ стратегий телесности в современной западной культуре", где прослежена эволюция этих идей от М. Мерло-Понти до Ж. Л. Нанси. В других современных публикациях анализируется новая "мифология детства" с отказом от общезначимости, универсальности и акцентом на эстетизацию нарративного повествования как единственно возможного аспекта педагогического общения. По времени пик постмодернистских концепций совпал (и это не случайно) с засильем экранной культуры, что породило проблемы виртуального бытия тела ребенка и судьбы его реального тела в конце XX — начале XXI века.