Читать онлайн «Аномалии личности». Страница 78

85

Л. С. Выготский, например, ярко иллюстрирует недостаточность одного лишь «подстрочного» перевода языка житейских описаний на язык научных, в данном случае психиатрических, терминов. Он приводит наблюдавшуюся им в консультации сцену. К психиатру приходит за советом мать, которая жалуется, что ребенок обнаруживает приступы вспыльчивости, гнева, злобы. В этом состоянии, продолжает мать, он может быть опасен для окружающих, запустить камнем в другого ребенка и т. п. В ответ психиатр говорит матери: «Ваш ребенок эпилептоид». «Мать,— продолжает Выготский,— насторожилась и стала внимательно слушать. «Это что же значит?» — спросила она. «Это значит,— разъяснил ей психиатр,— что мальчик злобный, раздражительный, вспыльчивый, когда рассердится, сам себя не помнит, может быть опасен для окружающих, может запустить камнем в детей и т. д.». Разочарованная мать возразила: «Все это я сама Вам только что рассказала» 25..

Видимо, поэтому (что наблюдается не столь уж редко) проницательный психиатр-клиницист, который по одному внешнему виду, даже жесту пациента тонко определяет его душевное состояние, может при этом оказаться малоспособным к теоретическому психологическому мышлению. И напротив, ученые-психологи часто обладают весьма посредственным даром видения людей.

Мы уже говорили, что в современной психологии растет разочарование в узкосциентистских моделях. По мнению ряда видных ученых (Дж. Брунер, Р. Заззо, С. Московичи, П. Фресс и др.), на смену засилья собственно экспериментальных процедур должны прийти «контекстуальные» типы объяснения, комплексность, сочетание разнообразных методических приемов. Предложенный метод в известной степени отвечает этому требованию, поскольку каждое полученное при его реализации сведение включается в общий контекст анализа реального жизненного развития и, более того, может быть понято лишь в этом контексте. Напомним также, что об особой значимости изучения анамнеза, жизненной истории, говорили многие авторитеты отечественной психологии. Так, В. Н. Мясищев, по свидетельству своих учеников, считал, что «в экспериментально-психологических исследованиях личности как тестовые, так и объективные психофизиологические методики являются лишь дополнением к методам психобиографии, анамнеза и наблюдения» 26.. В. С. Мерлин считал, что если удается объективное истолкование фактов, то «анамнез — единственный психологический метод, прямо и непосредственно раскрывающий происхождение и основные закономерности развития индивидуально-психологических особенностей» 27.. Все авторы, упоминающие об этом подходе, говорят, однако, о малой его разработанности, а также о том, насколько это трудный психологический жанр, требующий особой профессиональной квалификации.

Разработанный метод правильнее следует называть именно анализом клинического материала, а не анализом данных историй болезни, поскольку мы видели, что он опирается отнюдь не только на эти данные, но и на результаты обобщения клинических бесед, наблюдений и экспериментов и др.

Сам феномен, ставший основой выделения данного механизма, известен в психологии давно. Еще у В. Вундта мы читаем о «гетерогении целей», происходящей в тех случаях, например, когда человек приступает к изучению иностранного языка для того, скажем, чтобы иметь возможность немного общаться во время предстоящей поездки за границу с местными жителями, т. е. ставя для этого занятия цель чисто служебную, утилитарную. Но в ходе изучения он настолько увлекается самим по себе языком, что это занятие перерастает во вполне самостоятельное значимое дело, продолжающее существовать и развиваться уже вне зависимости от побудившей его некогда цели. Совершенно аналогичный пример приводит и А. Н. Леонтьев: ученик приступает к чтению учебника, чтобы сдать экзамен по данному предмету, но содержание настолько его увлекает, что кладет начало самостоятельному и долгому интересу к описываемому в книге предмету, иначе говоря, то, что раньше было целью, становится мотивом. Сходные процессы были описаны и другими исследователями, например Г. Олпортом, который отмечал, что при превращении «средств в цели» они могут приобретать силу самостоятельных мотивов.

Напомним, однако, что отдельными деталями они являются лишь в нашем восприятии, ориентированном на более широкие смысловые системы; в структуре же поведения больного — это целостные, высоко значимые для него формы деятельности.

Подобные примеры можно обнаружить и при других тяжких психических заболеваниях. В. Франкл говорит, например, о своих наблюдениях за больными шизофренией: одни совершали преступления, чтобы избавиться от своих «врагов-преследователей», другие же, будучи уверенными, что это «враги», прощали их. Или, в случае эндогенной депрессии, когда одни, чтобы избавиться от тоски, кончают жизнь самоубийством, другие — при тех же страданиях — не могут позволить себе этого, думая о своих обязательствах перед другими людьми 9..

Пользуясь случаем, автор благодарит за всемерное содействие в работе дирекцию больницы и руководство факультета психологии Гаванского университета.

Спонтанный выбор пациента может быть в определенных случаях и неадекватным, даже опасным для его здоровья. Задача психолога состоит в том, чтобы найти способ изменить выбор, предложить безопасные для здоровья аспекты работы.

В одном из последних интервью Василий Шукшин вспоминал: «В институт я пришел ведь глубоко сельским человеком, далеким от искусства. Мне казалось, всем это было видно. Я слишком поздно пришел в институт — в 25 лет, — начитанность моя была относительная, и знания мои были относительные. Мне было трудно учиться. Чрезвычайно. Знаний я набирался отрывисто и как-то с пропусками. Кроме того, я должен был узнать то, что знают все и что я пропустил в жизни. И вот до поры до времени я стал таить, что ли, набранную силу. И как ни странно, каким-то искривленным и неожиданным образом я подогревал в людях уверенность, что — правильно, что вы должны заниматься искусством, а не я. Но я знал, вперед знал, что подкараулю в жизни момент, когда... ну, окажусь более состоятельным, а они со своими бесконечными заявлениями об искусстве несостоятельными. Все время я хоронил в себе от посторонних глаз неизвестного человека, какого-то тайного бойца нерасшифрованного» 15..

Образной иллюстрацией подобной тактики может служить поведение того, описанного А. В. Запорожцем малыша, который прыгает на одном месте, безуспешно пытаясь таким образом достать привязанную за нитку к потолку конфету. На предложение подумать, как можно действовать иначе, малыш отвечает: «Думать некогда — доставать надо».

Научным консультантом исследования была доктор медицинских наук, профессор Н. К. Липгарт.

Термин «люди, страдающие психопатией» может показаться громоздким, тем более что в литературе встречаются более компактные, например: «психопат», «больной психопатией», «психопатическая личность». Однако называть человека «психопатом» неверно с этической точки зрения, даже если ему поставлен соответствующий диагноз, так же как этически неприемлемо столь часто, к сожалению, встречающееся жаргонное обозначение больного шизофренией как «шизофреника» или больного эпилепсией — как «эпилептика». Название «больной психопатией» будет неточным с медицинской точки зрения: психопатия не болезнь (т.е. некий патологический процесс, имеющий начало, кульминацию, исход), а состояние, обычно сопутствующее всей сознательной жизни человека. Наконец, термин «психопатическая личность» малоприемлем по соображениям психологическим, ибо если исходить из уровневой концепции, то речь идет по преимуществу о патологии характера, способов реализации намерений, тогда как личностно-смысловой уровень (личность в узком значении) может оказаться непосредственно малозатронутым. Поэтому наиболее подходящими для контекста данной книги представляются все же термины: «люди, страдающие психопатией», «человек психопатического склада» и т п.

Так, в западных странах современные представления о психопатиях нередко вовсе ограничиваются их сведением к так называемым социопатиям — выраженным проявлениям девиантного, асоциального поведения, что, безусловно, оставляет за рамками научного рассмотрения все богатство и разнообразие психопатических изменений. Впрочем, можно, конечно, в ученых трудах как угодно сузить рамки применения того или иного термина, но жизнь, реальность поставляла и поставляет такое обилие странных, искаженных, аномальных характеров, стойко присущих определенным людям, что ничуть не удивительным представляется то обстоятельство, что эти характеры вновь вошли в сферу активного научного рассмотрения, правда, под иным наименованием — «акцентуации личности», «акцентуации характера» или то, что на Западе называют «неврозом характера». Кстати, неврозами характера (т.е. в строгом смысле психопатиями) как предметом исследования были заняты и многие ведущие психоаналитики (В. Рейх, К. Хорни и др.).