Читать онлайн «Аномалии личности». Страница 53

Наконец, важно отметить, что искомые субъективные состояния обычно не достигаются пьющим человеком в одиночку. Иллюзорно-компенсаторная деятельность требует достаточно развернутого «разыгрывания» этих состояний, которое подразумевает компанию, собеседника, слушателя, зрителя — словом, специфическую обстановку совместной выпивки. Если «вычесть» эту обстановку, то не возникнет и ожидаемого переживания. Это доказывает, в частности, следующий эксперимент, проведенный психологами. Испытуемые-добровольцы, позитивно относящиеся к алкоголю, были приглашены в один из кабинетов психоневрологического диспансера для проведения опыта по изучению влияния алкоголя на психику. Они должны были после принятия определенной дозы рассказать о своих субъективных ощущениях. К некоторому удивлению испытуемых, алкоголь не вызвал ожидаемого ими состояния: в казенном медицинском помещении, под присмотром врача-экспериментатора ощущения были скорее тягостные, чем приподнятые. В самоотчете испытуемые говорили о физиологических коррелятах опьянения — чувстве жара, подташнивании и т. п. Чувство же облегчения испытуемые ощутили тогда, когда спало действие алкоголя.

Этот опыт в известном смысле даже более показателен, чем вышеприведенные наблюдения доктора П. И. Сидорова, и свидетельствует о том, что не только анонимное введение алкоголя лишает опьянение обычно приписываемых ему атрибутов. Иллюзорно-компенсаторное переживание разрушается и при нарушении определенной обстановки, антуража выпивки. Правда, этот параметр, как мы увидим ниже, значительно изменяется в том случае, если пьянство прогрессирует и переходит в болезнь, но по крайней мере в начальных стадиях его роль весьма велика. Клиницисты и патопсихологи знают, что пьянство в одиночку указывает либо на атипический характер течения, отягощенность сопутствующими психическими нарушениями, либо на крайнюю степень деградации. В обычных же случаях даже простое присутствие одного-двух трезвых людей нередко воспринимается как нарушение компании, участники которой стремятся либо напоить их, либо вовсе удалить из компании, чтобы восстановить прежние условия развертывания иллюзорно-компенсаторного действа. Поэтому корректнее говорить не о влиянии алкоголя на психические процессы, а о влиянии всего ритуала употребления алкоголя в той или иной компании.

Можно (с известной долей метафоричности, конечно) говорить о некоем «алкогольном театре». Каждая пьющая компания по сути есть такой театр со своим набором исполнителей и ролей. Особенность этого театра — нарочитость, подчеркнутость происходящего. Вот один утрированно мрачен, другой буйствует, третий нарочито весел. Если внимательно приглядеться и проанализировать поведение, то нередко обнаружится, что многие в этом спектакле как бы реализуют, изживают свои комплексы, обиды, что-то не сложившееся, не состоявшееся. Вот кто-то в роли непризнанного, а рядом — играющий роль его единственного поклонника: «Да, брат, ты — талант, ты им еще покажешь! Давай выпьем...» Именно вследствие этого алкогольные переживания мало назвать просто иллюзорными, они всегда содержат более или менее выраженную компенсаторную направленность, попытку прийти в конечном итоге к оправданию пьющего, к выводу, что он человек достойный. Этому обычно служит определенное построение «алкогольной роли», способ ее разыгрывания. Вот один из приемов. Часть первая — «очернительная»: «Я никто, я подлец, я разорил семью, отравляю всем жизнь, я полное ничтожество...» Слушатели сочувствуют, растроганы таким раскаянием, появляются слезы. Затем кающийся неожиданно задает вопрос: «А кто в этом виноват?» И следует часть вторая — «обеляющая»: «Жена, стерва, сгубила, на работе начальник сволочь, общество не обеспечило...» В результате этого действа пьющий выходит вполне «очищенным», примиренным с собой. Понятно, что это примирение и очищение временны, ирреальны. Но ведь, для того чтобы достичь подлинного очищения, надо в реальности проделать большую и сложную работу по преодолению конфликтов, претерпеть и трудности, и разочарования на пути к целям жизни. А здесь, в «алкогольном театре», индульгенцию можно получить за один вечер. Поэтому, как мы говорили, в пьяной компании не любят трезвого: он слишком наглядное олицетворение, напоминание о другом — реальном мире, он мешает разыгрываться иллюзорно-компенсаторному алкогольному действу. Если же вычесть из пьянства это иллюзорно-компенсаторное действо, то не останется главного, ради чего и собрались стремящиеся к выпивке люди.

Особо следует упомянуть о роли тех, кто непосредственно приобщает других к выпивке. Традиции ведь не живут сами по себе, их поддерживают, олицетворяют и предлагают конкретные люди. Как правило, в жизни почти любого больного алкоголизмом или еще «бытового пьяницы» можно усмотреть особое влияние таких «алкогольных наставников», которые показывают своим примером, а иногда просто непосредственно обучают новичка, как надо пить, в какой последовательности совершать те или иные конкретные действия, как наилучшим образом «ловить кайф» — искомое для пьющего состояние благодушия. Мы уже говорили в гл. II, что каждое психологическое образование сначала как бы разделено между двумя полюсами: ребенок и взрослый, ученик и учитель, воспитанник и воспитатель, и лишь затем оно интериоризируется и становится принадлежностью самого ребенка, ученика, воспитанника. С алкогольными переживаниями дело обстоит сходным образом.

Сказанное может быть отнесено по сути к любым наркоманиям. Как показал В. П. Чемиков в исследовании, выполненном под нашим с Н. И. Евсиковой руководством, эйфория сама по себе часто не является первоначальным мотивом, непосредственным побудителем и причиной наркотизации. Это состояние необходимо научиться достигать, пройдя через овладение техническими приемами и через создание образа желаемого результата, который задается извне [104], путем обучения новичка опытным наркоманом. Разумеется, этот задаваемый извне образ не является сугубо произвольным, отделенным от способа действия самого наркотика. Хорошо известно, что каждому виду наркотика приписывается по преимуществу и свой особый вид галлюцинаторных образов. Речь идет лишь о том, что это действие, сводимое по сути к изменению психофизиологических систем, специфическим искажениям ощущения и восприятия, само по себе не способно породить все те подчас чрезвычайно сложные и тонкие состояния сознания, которые возникают в наркотизации. Между изменениями психофизиологии и этими состояниями лежит развернутая иллюзорно-компенсаторная деятельность — деятельность иллюзорного переживания, имеющая свою технику, свои средства и цели. Даже такой мощный препарат, как ЛСД, по силе и яркости действия многократно превышающий все дотоле известные наркотики, не обеспечивает сам по себе нужного направления галлюцинаторных образов; на Западе существует специальная категория ЛСД-тренеров, ЛСД-терапевтов, которые пошагово руководят своими подопечными, принявшими препарат, и объясняют им смысл возникающих у них необычных состояний. Причем понятно, что сами эти состояния, будучи иллюзорными, отражают, точнее, конструируют и некий иллюзорный мир, отъединяя человека от мира реального, затмевая его собой.

Очень показательна в этом плане история английского ученого О. Хаксли, который, страдая смертельным недугом, прибег к наркотикам и вскоре стал ярым сторонником и пропагандистом точки зрения, согласно которой психоделические средства способны вызывать мистические состояния примирения со смертью и обретения смысла жизни. Однако, по свидетельству Р. Зенера, за неделю до смерти, когда Хаксли казалось, что он достиг под влиянием ЛСД состояния вневременного блаженства, пришло разочарование. Он понял, что это было грандиозным заблуждением, полным непониманием того, что происходит в действительности. Вывод, к которому пришел Хаксли в результате этого осознания, таков: «Мы не должны пытаться жить вне мира, данного нам, мы должны как-то научиться трансформировать и переделывать его. Мы должны отыскать способ нахождения реальности без волшебной палочки и магических заклинаний. Надо искать способ бытия в этом мире, а не стремиться стать самим бытием» 8..

Итак, возвращаясь к алкоголю, особое, часто сверхценное отношение пьющих людей к алкоголю не может быть понято лишь исходя из каких-либо особых, эйфоризирующих качеств этилового спирта, как то нередко представляется в психиатрической литературе, где психологическое пристрастие к вину, так называемая психическая зависимость, сводится к условно-рефлекторной связи между событием (выпивкой) и подкреплением (эйфорией). Человек ищет в вине значительно большего, чем состояние эйфории; принцип удовольствия слишком тривиален для объяснения столь распространенного и столь грозного по своим последствиям явления. Психологические причины здесь глубже: они кроются, во-первых, в тех возможностях (как уже говорилось, иллюзорных) удовлетворения желаний и разрешения конфликтов, которые дает состояние опьянения для длительно пьющего человека, научившегося разыгрывать, изживать в этом состоянии свои актуальные проблемы, и, во-вторых, в тех психологических и социальных условиях, которые толкают его на этот путь. Такой человек в состоянии опьянения может удовлетворить и свое честолюбие (похвальба пьяного), и обиду (пьяные слезы, угрозы и брань в адрес отсутствующего), и потребность в уважении (сакраментальное «ты меня уважаешь?»), и многое, многое другое. Вот почему, в частности, из крайности медицинского «психофармакологического» подхода, нередко напрямую соединяющего введение в организм этанола с появлением эйфории, нельзя впадать в другую, на этот раз «социологическую» крайность, также игнорирующую внутрипсихологические опосредствования, сводя причины выпивки исключительно к зависимости от пагубных традиций, а пьющего рассматривая как пассивного и слабовольного исполнителя этих, часто тягостных для него самого традиций, действующего по принципу: «не хочу пить, мне это не нравится, но что делать — обстоятельства (традиции, давление других) заставляют». И хотя подобные речи приходится часто слушать даже от явно выраженных пьяниц, не говоря уже о так называемых умеренно пьющих, далеко не всегда следует принимать их за чистую монету. С психологической точки зрения в подобных ответах проявляются нередко не столько мотивы выпивки, сколько ее мотивировка, приемлемое для окружающих и самого пьющего объяснение, оправдание, в котором он, пьющий, представляет себя как жертву неблагоприятных обстоятельств. Понятно, что в результате этого перекладывания ответственности сам пьющий получает возможность чувствовать себя вполне правым и чистым.