Читать онлайн «Аномалии личности». Страница 15

Увлечение формализованными методами вызвало беспокойство и многих психологов за рубежом. Так, В. Метцгер на вопрос о том, как он оценивает состояние психологии, писал: «Прогноз не является очень радостным, потому что как раз среди молодых людей энтузиазм по отношению к новым методам, пришедшим в большинстве случаев из англосаксонских стран, столь велик, что часто они, как мне кажется, рассматривают психологию как резервуар для упражнений на статистические и другие методические задачи, так что собственные основания проблем больше не видятся, а метод в известной степени становится самостоятельным» 4.. Об этом же писал и известный американский ученый С. Тулмин: «Принятый позитивистский подход привел к тому, что бихевиористские методы проникли всюду, в множество никак не сообщающихся между собой, часто узкоспециализированных дисциплин... преобладающим стал принцип: чем уже и определеннее ставится вопрос исследователя, тем он более «научен». Так, например, зачастую задача исследования сводится к получению статистических корреляций между числовыми значениями «поддающихся подсчету» вариативных данных» 5..

Альтернативой подобным подходам является развитие общей психологии личности. И здесь, в частности, одной из главных задач должно стать выделение того, что с точки зрения психологии относится к собственно личности. Не к личности ученого, инженера, рабочего, студента, астеника, флегматика и т. п., что обычно составляло предмет психологического рассмотрения, а к личности как к совершенно особому психологическому образованию, особому уровню отражения, который будет конечно же по-разному преломляться в людях разных профессий, обладающих разными темпераментами и особенностями нервной организации. Без создания такого целостного представления о личности нельзя с достаточной степенью осознанности и полноты подойти к насущным вопросам развития, воспитания и коррекции личности.

Особенно пагубно сказывается отсутствие целостной общепсихологической концепции при исследовании аномалий личности. Отдельные, даже блестяще разработанные, аспекты, «куски» теории личности оказываются явно недостаточными для такого рода исследований. Проблемы аномального развития настолько тесно взаимосвязаны с реальной жизнью, многосторонни, «целостны», что их возможно сколь-либо глубоко отразить только в достаточно целостной теоретической концепции, причем, и это важно подчеркнуть, теоретической концепции «среднего уровня», т. е. исходящей из общих методологических принципов, но в то же время могущей быть примененной к исследуемой реальности, ее анализу и коррекции.

При этом перед нами по крайней мере два возможных основных пути. Один — использовать уже имеющиеся подходы к изучению аномалий, данные психолого-клинического опыта и исходя из этого материала строить подходящую теорию. Здесь, однако, сразу встает вопрос: как будет относиться построенная таким путем теория к развитию нормальному и что мы, исходя из патологии, будем подразумевать под нормой?

В начале первой главы мы уже приводили типичные ответы на этот вопрос, согласно которым норма понимается лишь как отсутствие или слабая, не мешающая социальной адаптации выраженность болезненных явлений, их относительная скомпенсированность. Патология при этом часто рассматривается как увеличительное стекло, сквозь которое становится явно заметным, гипертрофированным и потому легко обозримым скрытое от нас в норме. В этом плане можно сослаться еще на Гарвея, который писал: «Нигде так явно не открываются тайны природы, как там, где она отклоняется от проторенных дорог». Однако сама констатация отклонения подразумевает некое понимание меры, эталона, относительно которого оно произошло, поэтому, постулируя изучение аномалий как исходный момент, мы тем самым неизбежно (а вовсе не вследствие частных заблуждений) приходим к пониманию нормы как отсутствия недостатков, но не присутствия некоего достоинства со всей уже отмеченной ранее методологической ограниченностью этого взгляда.

Другой, принципиально иной путь требует в качестве первого необходимого шага создания развернутого, методологически обоснованного, позитивного представления об общем, нормальном развитии, его принципах, закономерностях, отталкиваясь от которых появляется реальная возможность судить об аномалиях, отклонениях от этого развития. Надо ли говорить после всего сказанного, что мы отдаем решительное предпочтение данному подходу. Если образно представить теорию как зеркало, призванное отражать мир, то, на наш взгляд, аномалии должны видеться, познаваться, исследоваться через отражение их в ориентированной на позитивное представление о норме теории и рассматриваться тем самым как собственно отклонения, искривления развития, нежели принимать за должное обратную позицию, столь свойственную пока современной психологии,— судить о норме на основании ее отражения в искривленных зеркалах ориентированных на патологию теорий [31].

В контексте нашего изложения сказанное выше должно означать, что предстоит продолжить движение от абстрактного к конкретному, начатое в первой главе, с тем чтобы данное там общее представление о личности по возможности довести, конкретизировать до развернутой психологической концепции [32].

Напомним, что в этом общем представлении личность рассматривалась как способ организации, инструмент, орудие присвоения человеческой сущности. Этим мы как бы подтверждали, экстраполировали идущее в отечественной психологии от Л. С. Выготского понимание человека как существа производящего, строящего орудия и инструменты своего развития. Причем орудия эти могут быть не только внешними, вещными, конкретно представленными — лопата, топор, станок, ЭВМ, но и внутренними, психологическими — способ мышления, специальные приемы запоминания, воображение, построение образа, использование знака и т. п.

Следующим шагом в этом направлении должно было стать понимание развитых внутренних психологических орудий не только как средств решения возникающих перед индивидом задач, но и как особого рода «психологических органов», в функции которых входит относительно самостоятельное продуцирование самих задач, обеспечение и закрепление определенных, достаточно единообразных способов их решения, взаимодействие с другими подобными «психологическими органами» и т. п. Ценной аналогией здесь служит представление о «функциональных органах» [33], которые возникают, складываются в нервной системе в единое целое прижизненно, в тесной зависимости от конкретных внешних условий и обстоятельств, и затем начинают функционировать с той же устойчивостью, что и морфологически наследственно обусловленные органы. «Органом,— писал А. А. Ухтомский,— может быть всякое временное сочетание сил, способное осуществить определенное достижение» 8.. Эта, безусловно, важнейшая гипотеза была направлена по преимуществу в сторону высшей физиологии и не касалась сути психологических проблем. Лишь в трудах А. Н. Леонтьева, А. В. Запорожца, а в последнее время В. П. Зинченко и его сотрудников гипотеза получила развитие применительно к ряду областей психологии и стало возможным говорить об отдельных психологических структурах (мышления, памяти, действия) не только как о психологических орудиях, но и как о психологических органах.

Настает, видимо, пора применить эти представления и к изучению личности. Прежде всего обратим внимание на взаимосвязь двух обсуждаемых понятий — «психологическое орудие» и «психологический орган». Орудие, будучи развитым и обретшим относительную самостоятельность в рамках целостной организации, приобретает функции органа. С генетической точки зрения орудие есть то, что может стать органом, есть орган в потенциале. Орган же в свою очередь — зрелое орудие, — орудие, переставшее быть только средством, способом реализации чужой воли, но приобретшее собственную волю (а порой своеволие), собственную активность. Эта активность в рамках психической организации человека имеет по крайней мере два основополагающих направления. Одно состоит в познании внешнего мира, производстве предметов, преобразовании окружающего. Другое направление связано с нахождением смысла своего бытия в мире и многочисленных продуктов, следствий этого бытия. Каждое из этих направлений порождает и соответствующие сферы приложения психической активности. Одна из них есть «мир вещей», причинно-следственных отношений, другая есть «мир идей», мир смыслов. Соответственно этому деятельность в «мире вещей» можно назвать деятельностью производства «вещных» продуктов, предметов, измерений, тогда как деятельность в «мире идей» следует назвать деятельностью смыслообразования, производства смыслов. Если продукты деятельности первого рода зримы и осязаемы, могут быть непосредственно и в объективной форме предъявлены другому, то продукты деятельности второго рода субъективны, мало и трудно поддаются объективации, непосредственной передаче другому.