Читать онлайн «Эротический и эротизированный перенос». Страница 22

Такое колебание Фрейда в вопросе использования доводов и давления, возможно, свидетельствует о некотором личном дискомфорте в связи с любовью в переносе, о чем я вскоре буду говорить. Однако вначале мы должны возвратиться к теме теоретической готовности Фрейда концептуально представить подлинную любовь в переносе. Фрейд писал "Заметки о любви в переносе" почти за десять лет до того, как представил свою эго-психологию в развитой форме[37]. В 1915 году он все еще считал, что именно поднятие на поверхность вытесненного и восстановление воспоминаний раннего детства — Делание бессознательного сознательным — важный Целительный фактор в терапевтическом процессе. Это убеждение теоретически основывалось на его топографической концепции психики. Однако оно Необходимо ведет к техническому подходу, одновременно динамическому и рационалистическому; такие убеждения благоприятствуют враждебному отношению к сопротивлению и чрезмерному полаганию на сознательное понимание как пути к выздоровлению.

По контрасту с этим, в более поздних структурных формулировках Фрейд подчеркивает потребность в изменении защит, ослаблении давлений суперэго и усилении это в целом: "Там, где было ид, должно стать эго" (1923). К этому времени Фрейд осознал, что вся личность вовлечена в невротические проблемы. Следовательно, он был вынужден значительно сдвинуть акцент в направлении инсайта, основанного на эмоциональном переживании, как существенно важного момента в вызывании глубокого и длительного изменения в психике как целом. В соответствии с новым правилом эмоциональное переживание простирается за пределы эмоций самой любви в переносе; это — разновидность переживания, которая возможна лишь в подготовленном структурном контексте, созданном через аналитические толкования повторений внутри истории жизни. Этот сдвиг с топографии к структуре лежит в основе многих продвижений в психоаналитической технике, которые были сделаны после 1915 года; в связи с этим следует особо отметить постоянную и возрастающую озабоченность аналитика подготовкой почвы для истолкований переноса, а не просто прямым считыванием бессознательного.

При рассмотрении идей Фрейда в историческом контексте мы также должны быть внимательны ко всему, что может служить намеками на будущее, ибо Фрейд был в некотором смысле всегда придирающимся к себе. Уже в таких работах, как "Формулировки двух принципов психического функционирования" (1911), "О нарциссизме. Введение" (1914) и "Печаль и меланхолия" (1917[1915]) проявляется его склонность к той формальной теории "эго", которая сможет привести к решительному разрыву с рационалистическим давлением и сдвигу к последовательному толкованию.

Тем временем непоследовательность или колебание продолжались, и на нас не может не произвести впечатления то, сколь значительная часть "Заметок о любви в переносе" посвящена предостережению молодого, неопытного или не подвергшегося анализу аналитика от искушения уступить страстным просьбам пациентки. Однако для Фрейда это означало нечто большее, чем простое усиление этической ответственности врача. Он не только настоятельно советовал аналитику ни в малейшей мере не рисковать своим общественным достоинством и врачебным авторитетом, проявляя нежный отклик, но также развивал общую теорию, в данном случае подчеркивая тот момент, что романтическое или сексуальное удовлетворение не сможет принести какой-либо терапевтической пользы из-за невроза пациентки, коренящегося в насыщенном конфликтами инфантильном прошлом, делающем ее неспособной к подлинному удовлетворению здесь и сейчас (165).

Однако я уже высказал предположение, что нельзя легко доверять утверждению, что Фрейд просто-напросто намеревался оставаться реалистичным и практичным по мере развития своих клинических инсайтов и их теоретического контекста. Я полагаю, что он также проявлял некоторый собственный неразрешенный контрперенос. Например, заслуживает внимания, что, несмотря на утверждение в написанном им ранее эссе (1914а, 150), что повторение и отреагирование могут быть поняты как формы припоминания, в данном эссе он почти исключительно подчеркивает текущую функцию любви в переносе как сопротивления — то есть, блокирование ею припоминания вследствие настаивания на повторении. Хотя, как я ранее писал, Фрейд ясно понимал возможность проанализировать данное сопротивление в глубь, к его инфантильным корням, однако, не был распознан отколовшийся аспект этого осознания, то есть не было признано, что анализант также может быть сотрудничающим, сообщая, посредством отыгрываний, нечто ценное. В другом месте (1992, гл.14) я пытался показать, что длительное сосредоточение Фрейда на оказывающих противодействие аспектах сопротивления во всех его формах может рассматриваться как проявление враждебного контрпереноса. Для успешного рассмотрения вопроса о контрпереносе Фрейда, особенно в отношении любви в переносе, мы должны обратиться к недвусмысленному высказыванию по этому поводу в "Заметках о любви в переносе": что он говорит, как он говорит это и что он забывает сказать.

Однако, чтобы подготовить для этого почву, полезно задержаться на рассмотрении отыгрывания как сообщения. Данный момент особо подчеркивается в трудах ведущих современных кляйнианцев, таких как Бетти Джозеф (1989). Но здесь аргументация неадекватно развита, ибо из этого не следует, что все то, что поддается интерпретации, каковым может быть отыгрывание, намеренно использовалось как сообщение. Аналитик также может получать информацию из наблюдения за некоммуникационным поведением, и этот момент не игнорируется Джозеф. Связанные с этим проблемы слишком сложны, чтобы подробно рассматривать их здесь, но я должен по крайней мере сказать, что когда аналитик постоянно сфокусирован на движущих силах переноса-контрпереноса, постоянно старается установить связанные с объектом, взаимодействующие аспекты событий аналитической сессии, эвристически полезно рассматривать анализанта как всегда переживающего просто бытие, а также то, что он использует слова как средство сообщения другому, следовательно, объяснения чего-то кому-то еще. Я далее считаю, что большинство анализантов благоприятно реагирует на атмосферу, в которой то, как они ведут себя и что говорят, рассматривается как активная часть связи с аналитиком посредством сообщения информации.

В подстрочном примечании к "Заметкам о любви в переносе" (160-161 п.) Джеймс Стрейчи объясняет, что данное эссе одно из очень немногих, в которых Фрейд открыто обращается к контрпереносу. Причины этого очевидны. В 1915 году Фрейд работал с теорией, созданной почти исключительно на языке движущей силы либидо. Хотя он принимал во внимание инстинкты эго[38], как он впоследствии их назвал, хотя он уже разработал свои идеи о вторичном процессе, проверке реальности и принципе реальности и хотя он твердо знал об агрессии и вине в человеческих взаимоотношениях, у него все еще не было никакой общей и систематизированной теории агрессии и ограничений психической структуры. В 1915 году конфликт очень во Многом был вопросом вытеснения в противовес либидинальным влечениям; и, конечно, сами корни теории Фрейда кроются в идее о том, что плоть слаба и вытеснение никогда не завершается раз и навсегда. Кроме того, в связи с разработкой Фрейдом идей о нарциссизме (1914b) мы можем понять его обращение к специфически нарциссическим аспектам эротического контрпереноса — то есть искушения аналитика принять и наслаждаться идеализированием со стороны чувственной пациентки. Однако с точки зрения современного аналитика, подход Фрейда к контрпереносу, хотя он и разбивает основы, явно рудиментарный. Многочисленные контрпереносные факторы, которые теперь заметно фигурируют в нашем мышлении, даже не упомянуты, также нет признаков того, что Фрейд по достоинству оценил полезность контрпереноса для интерпретативной работы аналитика. Представляется, что частично именно позитивистский научный идеал полной объективности, основанный на личной отстраненности, привел Фрейда к защите точки зрения, что аналитику следует исключить всякий контрперенос посредством личного анализа, самоанализа и глубокого постижения его теорий развития, психопатологии и терапевтического процесса. Уже в данном месте мы можем обнаружить наличие некоторого характерологического контрпереноса, ибо он неотъемлемо присутствует в общей теории Фрейда, что все человеческие взаимоотношения более или менее окрашены детскими переносами. Однако Фрейд, по-видимому, хочет исключить аналитика из этого фундаментального утверждения. И опять, как при рассмотрении любви в переносе, мы сталкиваемся с неким отколовшимся рационалистическим предрассудком в простом негативном отношении Фрейда к контрпереносу — можно сказать, контрпереносом к контрпереносу.