Читать онлайн «Цивилизация каннибалов». Страница 20

Если суггестор имеет высокий социальный статус, то он именуется в прижизненных биографиях не иначе как «жизнелюб» (в медицинской терминологии – «биофил»). Если же он оказывается на опальных социальных позициях, то получает тогда более звучные, и к тому же более объективные определения: развратник, потаскун, сволочь, паскуда и т.д. по нисходящей, вплоть до многочисленных нецензурных характеристик просторечия, сохраняющих, впрочем, свою объективность.

Суггесторы очень часто талантливы – в традиционном понимании – во многих областях, но в особенности – в искусстве притворства, блефа. Их частенько именуют «артистами в жизни». При средних интеллектуальных способностях, это, как правило, – «жучки» в сфере сервиса, мелкие мошенники, лживо-добренькие «по методике Дейла Карнеги» плуты, аферисты, сутенеры, актеры, согласные играть любые роли, солисты в похабных ревю, продажные журналисты, «придворные» поэты и литераторы («спичрайтеры») – одо– и борзописцы. Отсутствие совести у них простирается до своей крайней формы: до физиологического бесстыдства, зачастую становящегося для них незаменимым техническим приемом в их хлопотной балаганной деятельности.

[Прибавление. Суггесторам нередко присуще сильное чувство юмора, но имеет оно такой же сильно выраженный хищный, т.е. безнравственный характер, чаще всего проявляющийся в известной психиатрам форме «патологического остроумия», без чувства меры (классический литературный пример – Остап Бендер). Черный юмор, всякого рода «страшилки», похабные, скабрезные анекдоты, а также пародии, пересмешничество, передразнивание (вплоть до звукоподражания и чревовещания) – все подобное неприкрыто злобное зубоскальство – тоже излюбленное занятие именно суггесторов. Многим суперанималам, особенно из «авторитетов», также свойственно остроумие, хотя и куда менее изощренное, чаще всего – в яркой форме запугивающих или оскорбительных лаконичных, острых фраз].

При более высоком уровне интеллекта суггесторы становятся «гибкими» политиками, «модными» адвокатами, крупными дельцами-махинаторами, нередко – маститыми конъюнктурными писателями (как Илья Эренбург или Алексей Толстой). Все они в обязательном порядке безнравственны в той или иной форме: ханжеской или откровенной. При отсутствии же «выпячивающихся» талантов и способностей суггесторы стремятся пробраться к власти, пристроиться в ее эшелонах, при этом уже не считаясь ни с какими своими дополнительными «отсутствиями», как физиологическими, так и умственными, и даже можно сказать, продвигаясь наперекор им. Именно поэтому в неконтролируемых обществом властных структурах так много всякого рода чудовищно ущербных личностей, наводящих ужас на подчиненных своей уникальной наглостью и немыслимой подлостью.

Но все же самое главное для суггесторов – это яркий успех, слава, неважно даже на каком поприще и какого качества, вплоть до геростратовой. Хотя власть для них приоритетна, однако власть без славы, тайная власть «кардинала инкогнито» чаще всего их не устраивает. В этом обстоятельстве заключается их главное расхождение в «вопросе власти» с суперанималами, которым зачастую присущ аскетизм фанатического толка. И если суггесторам предоставляется возможность добиться быстрого успеха на альтернативном поприще, то они изменяют своим прежним устремлениям без малейшего сожаления.

Самым крупномасштабным и достаточно свежим примером может послужить массовый – на манер многотысячных юбилейных спортивных забегов – переход в ряды активнейших борцов за перестройку прежних сверхлояльных служителей советского истеблишмента и рьяных гонителей инакомыслящих в бывшем СССР. Не менее примечательна и мгновенная перековка бывших партаппаратчиков: выход их из оборотневой роли коммунистовбессребреников и включение в уже неподдельную «клондайковскую» золотую лихорадку расхищения богатств страны и перекачки их на Запад по многоканальному трубопроводу «Уренгой – далее везде», который проходит через кабинеты директоров фирм, министров, президентов – в обход «наших славных тружеников», именем которых еще вчера клялись все эти номенклатурные оборотни.

Суггесторы и суперанималы зачастую – отличные ораторы «трибунного» типа. Дело здесь в том, что речь для суперанималов и большинства суггесторов является пределом функционирования их мозга. Многие из них думают только тогда, когда говорят – сами с собой или же при стечении толп. Для них утверждение бихевиористов о том, что «мышление – это внутренняя речь», т.е. беззвучное механическое проговаривание слов, и ничего больше, справедливо в своей предельной, очевидной форме, так что и лабиринтных крыс для доказательных экспериментов не требуется. Слова для них значительны, «огромны», и они ощущают их физически, с хищной точностью, нередко – с совершенно бессмысленной атрибутикой цветовой и вкусовой гаммы. Поэтому они и не могут подняться «выше» слов: при незначительной содержательности высказываемой мысли, а часто – и вовсе при полной ее «пустопорожности», главные усилия они вкладывают в вербальное оформление своего перла и в обязательную эмоциональность изложения, вплоть до жестикуляции физкультурного или «амсленгового» типа (armslang – язык жестов, используемый глухонемыми людьми).

Но эта смысловая «сниженность» ничуть не мешает им становиться (вот она, «польза» наглости и беспардонности!) яркими политическими ораторами («пламенными трибунами»), религиозными проповедниками, поэтамидекламаторами, специфическими лекторамишарлатанами и всякого рода «экстратэрапэвтами» (Кашпировские, Чумаки, Хизигеры, Геллеры…) – у нас в стране уже 400 тысяч одних только официально зарегистрированных магов и колдунов.

В отличие от суперанималов, лучше справляющихся с непосредственной агитацией, с использованием личного заразительного примера, например, организацией мятежной или стяжательной толпы (типа грабителей винных складов), суггесторы способны воздействовать и на аудиторию, успех в которой определяется голосованием или убеждением (с использованием, как правило, лживой аргументации). Но если эмоциональность, «зажигательность» распатланных декламаторов похабщины и синих от водки агитаторов понятна, то внешне сдержанный, бесстрастный треп иных политиков содержит эмоциональность уже в неявном виде, она как бы возводится ими в некую степень, и тем самым помещается на более высокий уровень, подразумевается ее включение в контекст важности излагаемой проблемы, – тоже как правило лживой. В отдельных случаях эмоциональность все же может прорываться у невыдержанных, «самовозбуждающихся» вождей и ораторов. Таковы «великие ораторы» – Мирабо, Марат, Гитлер, Гесс, Муссолини, Ленин, Кастро, Жириновский…

К счастью для людей, суперанималы и суггесторы, точно так же, как и всякие хищные в системе трофических цепей Природы (в системе иерархического поедания живых организмов), и в человеческих популяциях составляют по необходимости «подавляющее меньшинство». В противном случае, была бы невозможна и недостижима жизнеспособная социальность из-за ее нестабильности: любой конфликт в общественном месте перерастал бы тогда во всеобщую поножовщину; подобное можно наблюдать в притонах и злачных местах. Но если в Природе соотношение растительной, травоядной и хищной ступней биомасс соответствуют разнопорядковости (100:10:1), то у людей, судя по всему, хищных особей несколько больше. Ориентировочно, в т.наз. «цивилизованных» странах, их сейчас насчитывается около 15% – «каждый седьмой может стать истинно жестоким». В общем же случае, число их может быть различно для разных сообществ, и в весьма широком диапазоне.

Совершенно очевидно, что не может быть никаких разговоров об «исправлении» ступивших на преступный путь суггесторов и суперанималов (палеоантропов-неотроглодитов). Ибо это – как породистой охотничьей собаке дать свежей крови загнанной дичи при натаскивании. Отсюда естественным образом вытекает вывод о неискоренимости преступности в хищной социальной среде. Поэтому тщетны и попросту наивны все попытки «перевоспитания» всех этих «человекодавов». Скорее, наоборот, тюрьмы делают их еще более жестокими и учат большей предусмотрительности при совершении ими новых, очередных преступлений.

Воздействие же подобных наказаний на нехищных людей, причинение им – пусть и «заслуженных» – страданий, в первую очередь и главным образом проявляется в нравственной деформации личности: происходит деморализация. Пенитенциарные заведения не только не могут прибавить гуманности, но, наоборот, отнимают и все то, что было. Случаи «духовного противостояния» достаточно редки, и в общем русле – аномальны, чаще и «естественнее» происходит «хищная переориентация», нравственное падение: «с волками жить – по-волчьи выть».

Становится совершенно понятной бесполезность жестоких наказаний, и даже их неуместность, в тех случаях, когда действительно ставится цель перевоспитания (точнее бы – спасения!) личности. В этом свете представляется неимоверно жестокой практика совместного содержания и «перевоспитания» рецидивистов и остальных преступников. По логике вещей, следовало бы периодически выбирать паханов и «черных» из общей массы осужденных и формировать из них группы совместного содержания по олимпийской системе: «четвертьфинальные», «полуфинальные» и т.д. – с полнейшим невмешательством в их «образцовый ударный быт», за исключением объявлений «перемирий для уборки трупов». Этот метод позволил бы сдержать хищную переориентацию диффузных людей в местах заключения. А распространение подобной же неразборчивой практики содержания правонарушителей и на детские «исправительные» учреждения – это уже проявление неприкрытого зверства со стороны властей, создающих таким образом в обществе хищную среду уже «повышенного качества», «сеющих ветер» для потомков.