Читать онлайн «Образ я». Страница 27

Один недавно поставленный эксперимент подтверждает мой вывод. Исследователи изучали действие реального и воображаемого контроля над ситуацией на восприятие образа собственного тела больных анорексией. Испытуемым предлагали интеллектуальные задачи разной степени трудности. Успех решения задач, как потом оказалось, зависел только от их объективной сложности. В то же время пациенты были склонны преувеличивать массу своего тела когда они решали объективно легкую задачу, которую экспериментаторы перед началом решения пытались выдать за трудную. Когда объективно легкая задача подается как трудная, у человека должно быть ощущение высокого контроля над ситуацией в процессе решения и большой своей успешности, поскольку он легко справляется с "трудной" задачей. (Напомним, что сама успешность решения зависела только от объективной трудности задачи, а не от того, как задача оценивалась исследователем). Однако это ощущение полного контроля над ситуацией сопровождалось ухудшением "образа тела", что является условием усиления аноректического поведения. Пациенты преувеличивали массу своего тела, поскольку в соответствии с предложенной мной концепцией вызов, брошенный им этой ситуацией, был меньше ожидаемого и требовал меньших усилий для успеха. В то же время, если трудную задачу экспериментаторы объективно подавали как трудную, "образ тела" не ухудшался и следовательно анорексия не усиливалась, поскольку реальный вызов соответствовал ожидаемому и требовал мобилизации усилий.

Из всего сказанного вытекает практический вывод. Для лечения и профилактики анорексии необходимо искать в жизни пациента те сферы деятельности и те зоны интересов, где он еще способен на поисковое поведение. Это может стать подлинной альтернативой тех совершенно неадекватных и саморазрушительных усилий, которые больные прикладывают для продолжения голодания. Как и позитивные симптомы при шизофрении, анорексия — это неправильно ориентированный поиск. В жизни человека есть множество не замечаемых им дорог, достаточно трудных, чтобы выполнить функцию вызова и стимулятора поискового поведения, и в то же время не настолько трудных, чтобы продолжить опыт капитуляции (особенно если есть психологическая поддержка). Надо помочь человеку встать на одну из этих дорог — и потребность в анорексии исчезнет.

Все мы родом из нашего детства, сказал когда-то Янош Корчак, и проносим через всю жизнь следы этой родовой принадлежности. В свое время З. Фрейд проявил незаурядную интуицию, когда обратился к подробному рассмотрению впечатлений и переживаний самого раннего, послеродового периода и пришел к выводу, что первый год жизни накладывает отпечаток на все последующее развитие. Но в действительности начинать надо с еще более раннего периода — внутриутробного. Разумеется, мы очень мало знаем сегодня о том, как состояние матери в период беременности влияет на развитие плода, и еще меньше — как это сказывается на дальнейшей жизни ребенка и взрослого человека. Тем не менее не зря опытные педагоги, и особенно детские врачи и психологи, подробно расспрашивают мать о протекании беременности, об отношении к будущему ребенку — был ли он ожидаемым и желанным, или к нему относились как к случайной помехе в жизни, которой не удалось избежать; каково было настроение матери в период беременности (а это, как очевидно, тесно связано с предыдущим вопросом, а также с динамикой отношений супругов после беременности): были ли серьезные переживания и конфликты в период беременности.

С позиции современных знаний, влияние состояния матери на развитие ребенка и даже на формирование его будущего характера и поведения уже не выглядит мистическим: хорошо известно, что любые переживания меняют биохимический и гормональный фон материнского организма и тем самым непосредственно воздействуют на среду, в которой формируется зародыш. Гормоны стресса, чья экскреция увеличивается при эмоциональном напряжении и конфликтах, влияют на развитие центральной нервной системы ребенка и во многом определяют его дальнейшую психическую устойчивость и тип поведения. Поэтому отнюдь не лишены смысла такие "народные" рекомендации матери, как по возможности более частое общение с красотой — красотой природы, с искусством, с приятными, притягательными людьми. Может быть, это и не приведет обязательно к рождению красивого ребенка (как утверждает народное поверье), но может способствовать его душевному здоровью, что значительно важнее.

В период беременности родители должны постоянно помнить, что если рожденного ребенка можно хотя бы на время удалить из зоны конфликта и выяснить какие-то отношения в его отсутствие, то плод во чреве матери незримо и неизбежно присутствует при всех выяснениях отношений и ничем не может защититься от сопутствующих им отрицательных переживаний.

Факт рождения не приводит к немедленному разрыву физиологических связей с матерью. Эти связи сохраняются в период кормления, и любые переживания матери сказываются на состоянии ребенка, получающего молоко с соответствующей "стрессовой" приправой. В ряде случаев при тяжелых переживаниях молоко вообще может исчезнуть.

Но после родов прямая физиологическая связь с матерью не единственная и, возможно, даже не самая существенная. Между младенцем и матерью устанавливается связь психологическая, и она постепенно становится все более определяющей. В первые месяцы жизни у ребенка формируется картина мира, в которой матери принадлежит уникальная, решающая роль. Во всех своих потребностях ребенок ориентирован на мать, полностью зависит от нее, а следовательно, — и от ее эмоционального состояния, и очень быстро научается это состояние отслеживать. Приветливая улыбка или гримаса неудовольствия матери, ее неизменная готовность помочь ребенку с радостью и энтузиазмом или постоянная усталость и раздражение от необходимости эту помощь оказывать — все фиксируется ребенком и сказывается не только на его сиюминутном настроении и поведении, но и на всем дальнейшем развитии. Мимика и интонации матери имеют в этот период особое значение. Образное мышление ребенка формируется, по-видимому, раньше, чем вербальное, и формируется в немалой степени под влиянием невербального, эмоционального контакта с родителями.

В предыдущих главах мы попытались доказать, что образное мышление характеризуется прежде всего многозначностью, а эмоциональный контакт как раз и является по природе своей многозначным. Сколько ни объясняй рационально, почему ты любишь одного человека и испытываешь противоположные чувства к другому, — это объяснение не будет выглядеть ни достаточно убедительным, ни исчерпывающим, ибо это попытка перевести живое и многозначное чувство на язык однозначных понятий. Эмоциональные отношения многозначны, и существование в их сильном магнитном поле обеспечивает развитие многозначного, образного мышления ребенка. Через несколько лет (иногда — через много десятилетий) это развитое образное мышление проявит себя в творчестве и в тонко организованной системе психологической защиты. И напротив — отсутствие этого магнитного поля, эмоциональная обедненность контактов между родителями и ребенком рано или поздно скажутся на способности ребенка интегрироваться в этом мире, на его собственных возможностях установления эмоциональных связей, на всей системе его образного мышления и на его устойчивости к психическим и психосоматическим заболеваниям.

Нам уже приходилось писать, что одна из наиболее общих предпосылок к развитию психических и психосоматических расстройств — алекситимия, т. е. невозможность определить и выразить собственные переживания, — связана с дефектностью образного мышления, и последними исследованиями показано, что алекситимия формируется у детей в семьях с бедным эмоциональным контекстом. Люди, привыкшие не только контролировать, но и систематически подавлять проявление собственных эмоций, переносят эту привычку на отношения с собственными детьми и наносят непоправимый вред их здоровью и развитию. Никакая формальная забота о физическом благополучии ребенка не в состоянии заменить дефицит эмоциональных контактов, которые на раннем этапе развития носят в основном невербальный характер. Не следует, однако, игнорировать и вербальный контакт. Существует широко распространенная точка зрения, что на ранних этапах развития интонация речи, особенно родительской речи, имеет гораздо большее значение для ребенка, чем ее содержание, которое остается непонятым. Возможно, это справедливо, но не следует забывать, что в связи с отсутствием у новорожденного способности к связной речи мы не в состоянии судить, в какой степени и с какого возраста он воспринимает содержание нашей речи. Отдельные случайные наблюдения свидетельствуют о том, что это может происходить достаточно рано и в довольно широком объеме. Приведу один, но весьма выразительный пример. В семье моих друзей родилась девочка, и в возрасте 4–6 месяцев ее родители были обеспокоены строением ее ножек. Им казалось, что они кривые, и это периодически обсуждалось во время ее переодевания. В 6 или 7 месяцев девочку показали ортопеду, он заверил родителей, что никакой патологии нет, и с этого времени обсуждение данной проблемы прекратилось. Прошло более года. Девочка стала ходить и говорить, ей стали дарить куклы. И тут стало происходить нечто неожиданное: с каждой новой куклой девочка обращалась к родителям и очень настойчиво, со слезами, требовала: "Выпрямите ножки!". Родители делали вид, что они их выпрямлют, девочка на некоторое время успокаивалась, но затем появлялась опять с этой же или другой куклой все с тем же требованием: "Выпрямите ножки! " Удивленные родители звонили по друзьям и знакомым, интересуясь, не предъявляли ли такого требования другие дети в том же возрасте. Никто не мог этого припомнить. И лишь однажды матери удалось вспомнить их собственные сомнения и переживания по поводу якобы имевшей место "кривизны" дочкиных ножек, и родители заподозрили, что есть связь между этими переживаниями и их обсуждением и нынешним эмоциональным требованием дочки. Если это объяснение верно (а никакое другое в голову не приходит), то не может не вызвать удивления уровень осмысления информации 5–6 месячным ребенком и прочность фиксации этой информации, ведь родители не говорили, что ножки надо выпрямить, они говорили о их кажущейся кривизне — вывод насчет выпрямления сделала сама дочка и пронесла его через весь период раннего развития, наполненный избытком разнообразной информации.