Читать онлайн «На край света». Страница 19

Накормив собак и привязав наиболее беспокойных из них, путники забирались в меховые спальные мешки, положенные под пологами. Уставшие, они мгновенно засыпали. Собаки спали на снегу, свернувшись клубочками.

Попов поднимал людей еще затемно. Поев, путники снова спешили дальше. Так они двигались вторую неделю.

Светало. Все яснее различались кусты и береговые обрывы. Попов уже сделал одну бердовку и был на втором переходе. Кивиль пела, размахивая остолом. Собачья упряжка вынесла их нарты за обрывистый мыс. На высоком берегу Кивиль увидела бревенчатые башни Нижне-Колымского острога, освещенные утренней зарей. Ниже, у самой реки, она увидела людей. Там мелькали топоры, визжали пилы, оттуда слышались стук молотков и русская речь.

Пение Кивили оборвалось. Она испуганно оглянулась на Попова, но его лицо было веселым. Он махал рукавицей и кричал.

Плотники заметили подъезжавший обоз. Бросив работу, они с веселыми криками побежали вниз на лед навстречу путникам. Толпясь, люди окружили нарты. Приветствия слышались со всех сторон. От шума и суматохи у Кивили стучало сердце. Она видела, как широкоплечий, бородатый мужчина с приветливым русским лицом, это был Дежнев, обнимался с Поповым.

— Ну, брат Федя, и заждались же мы! Ишь ты, какую красавицу отхватил! — говорил Дежнев, потрепав Кивиль по щеке. — Батеньки! Фомка с Сидоркой! Здорово! Отколь взялись? А я думал, вы где-то там, на Яне, промышляете!

— Мы, мы и есть, — пробасил Фомка, кланяясь.

— Доброго здоровьица, Семен Иваныч, — тонким голосом отозвался Сидорка. — Э! Прочь, гадюки! — крикнул он на сцепившихся в драке собак.

— Как живешь, старина?

— Как бог пошлет, — отвечал Фомка. — Ино летом, ино скоком, а ино и ползком. Дождь вымочит, солнышко высушит, ветры головы расчешут.

— Такой же! А ты как, Сидорка?

— Тощ, как хвощ, живу тоненько да помаленьку. Бывает, и Сидорка с Фомкой гуся жарят. А бывает, и брюхо есть, да нечего съесть.

— Ну, брат, нынче в брюхе будет!

— Ты подумай, Семен Иваныч, какие это друзья! — сказал Попов. — Это они из-за нас с тобой тысячи две верст отмахали. Пришли о незваных гостях весть нам принесть. Михайла, слышь, Стадухин лихого человека Анкудинова к нам засылает. Не хочет пустить нас на Погычу-реку раньше себя, Михайлы, — прибавил он вполголоса.

— Ишь, чего! Думают, на Руси все караси. Ан и ершики попадаются! Спасибо, друзья. Но рассказывать после будете, в избе да в тепле. Русская кость тепло любит.

Собак распрягли и нарты миром затащили на косогор. Часом позже, сидя на лавке перед пылавшей печью, Фомка с Сидоркой, перебивая друг друга, рассказали о заговоре Стадухина с Анкудиновым.

— Мужик лишь пиво заварил, — проворчал приказный Гаврилов, — а уж черт с ведром.

«Эх, Михайла, Михайла! — думал Дежнев о своем давнем товарище-однополчанине Стадухине. — До чего довела тебя гордость! А жаль… Умный ты мужик. Но поддаться я тебе не поддамся. Тоже ведь и мы не лыком шиты, злой ты мой человечище…»

Дежнев сердечно поблагодарил Фомку с Сидоркой. Он обрадовался, когда услышал, что они напрашиваются идти с ним по морю.

— Таких, — сказал он, — нам и надо. Это нашему брату на руку.

Однако, выслушав новости, все крепко задумались.

— Не пущу я этого разбойника в острог. Пусть зимует где хочет, — решительно сказал приказный Гаврилов.

По его твердому взгляду все поняли, что он так и сделает.

Дежнев принял свои меры. На другой же день плотбище, место шитья судов, стали обносить крепким тыном. По углам поставили сторожевые башни. За тыном у судов поставили избу для стражи, а у избы — клеть для собак. Стражу удвоили как у судов, так и в остроге.

К возвращению Попова в Нижне-Колымский острог на городках — бревенчатых клетках — уж стояли наборы[55] всех шести кочей.

Кочевой мастер Степан Сидоров шитье коча начинал с укладки «матицы» — киля. К матице спереди и сзади крепились наклоненные коржины[56], а справа и слева — опруги, или ребра[57].

Дежнев и Попов постоянно бывали на плотбище. С самой закладки кочей Дежнев наблюдал, как плотники теслами[58] и топорами обрабатывали кокоры, придавая им вид опруг. Он обсуждал с кочевым мастером форму каждого лекала и проверял готовые опруги.

Дежнев, Попов и Сидоров много толковали, как бы сделать кочи крепче, как увеличить их плавучесть.

Пока стояли морозы, нечего было и думать об обшивке кочей тесом. Хрупкие на морозе, доски ломались при первой попытке изогнуть их. До оттепели шла лишь заготовка досок и брусьев. Чтобы плотники не мерзли, на плотбище построили сарай, где разделывали лес.

Появление в остроге молодой якутки Кивили не вызвало особого удивления. В ту пору там не было русских женщин. Многие казаки и промышленные люди брали себе в жены якуток, тунгусок и юкагирок. В остроге и до прибытия Кивили уже было несколько женщин. Они окружили Кивиль, как только ее увидели.

Ойя, жена писаря Михайлы Савина, несколько дней назад отданная ему проезжим якутом, без умолку болтала с Кивилью на родном языке. Глаза Ойи бегали, а лицо оставалось неподвижным, словно маска.

Попов послал Кивиль в баню и наказал женщинам надеть на нее белье и новую одежду. Он нарядил ее словно куклу. Кухлянка и чулки на Кивили были беличьи; высокие сапоги-торбаса — внутри на заячьем, сверху — на пыжиковом меху; шапочка — соболья.

Кивиль быстро освоилась с жизнью в остроге, научилась объясняться по-русски, привыкла носить белье и с удовольствием ходила в баню. Она не любила сидеть в душной избе и находила развлечения на вольном воздухе.

Когда у Попова оказывалось свободное время, Кивиль просила его покататься с ней на оленях. Молодые люди садились на нарты, Кивиль гикала на оленей по-своему, да только их и видели!

Анкудиновцы долго ждать себя не заставили. Скоро шайка была на Колыме. Однажды под вечер она подкатила на пятнадцати собачьих упряжках и стала стучаться в ворота острога. Приказный Гаврилов не пустил анкудиновцев.

Лихие люди сначала шумели и угрожали. Но, поняв, что в остроге втрое больше народа, чем в их шайке, они приутихли. Начав с грозных требований, кончили жалобными просьбами.

— Пустите нас, Христа ради, — говорили анкудиновцы, — люди же мы. Неужто дадите нам от голода и холода сгибнуть?

Но приказный был твердый мужик.

— Вон, — сказал он, — версты за две, а то и ближе, стоит старое зимовье. Живите там, коли хотите. Сумели прийти, сумейте и прокормиться. Одно помните: коль вред от вас будет, не погляжу на зиму, выгоню вас и оттуда.