Читать онлайн «Психология личности». Страница 11

Более непосредственные данные о факторах раннего развития, влияющих на стандарты саморегуляции во взрослой жизни, предлагают Маниан, Страуман и Денни (Manian, Strauman, & Denney, 1998). Был использован ретроспективный план исследования. Испытуемые сообщали и об имеющихся расхождениях с Я, и о своих воспоминаниях в отношении стиля воспитания, который использовали их родители. Испытуемые, актуальные Я-концепции которых отражали преимущественно идеальные стандарты, оценивали стиль воспитания своими родителями в основном как теплый, принимающий, тогда как испытуемые, в стиле саморегуляции которых преобладали стандарты долженствования, чаще сообщали о родительском отвержении. Кроме того, Я-расхождения у взрослых оказались связанными с такими показателями темперамента, как позитивное и негативное настроение; преобладание идеальных/должных расхождений — соответственно с высоким уровнем позитивной и негативной эмоциональности (Manian et al., 1998).

В будущем представляется целесообразным проведение проспективных исследований. При более тонком разграничении характеристик темперамента (см. Kagan, 1998а) удалось бы получить более подробную информацию; методики оценки глобальной негативной эмоциональности не позволяют связать разные профили темперамента, включающие тревогу/грусть (которые отражают негативную эмоциональность), с развитием стандартов либо идеального, либо должного. Тем не менее эта работа (Manian et al., 1998) представляет собой многообещающий первый шаг на пути решения одной из труднейших задач исследования когнитивных структур и личности — определения роли врожденных аффективных факторов в развитии стабильных социально-когнитивных структур или, как формулирует это Мишел, понимания того, как биохимические и соматические факторы функционируют в качестве «предиспозиций» (Mischel, 1999b), то есть факторов, предрасполагающих людей к формированию определенных когнитивно-аффективных структур, которые, в свою очередь, лежат в основе устойчивых поведенческих диспозиций. Наконец, было бы полезно зафиксировать расхождения на разных этапах развития для определения роли семьи и контекстуальных факторов в развитии Я-систем. Хартер (Harter, 1998) анализирует исследования, указывающие на то, что в период между 6 и 12 годами у детей развиваются расхождения между их представлениями о себе и интериоризированными образами того, чего от них ожидают родители (например, Osterwegel & Oppenheimer, 1993). Это происходит по мере того, как у ребенка развивается способность занимать позицию своих родителей (Harter, 1998).

Значительные личные и социальные последствия агрессивного поведения заставили многих ученых исследовать роль социально-когнитивных механизмов в формировании и сохранении агрессивного и антисоциального поведения (например, Bandura, 1973, 1986; Caprara, 1996a; Crick & Dodge, 1994; Dodge, 1993; Huesmann, 1988; Huesmann, 1997). В основе тенденций к агрессивному поведению в отношении других людей и оправдании или рационализации деструктивных поступков лежит ряд механизмов (например, Bandura et al., 1996b; Caprara, Barbaranelli, & Zimbardo, 1996). Здесь мы сосредоточимся на одном конкретном механизме — на тенденции видеть в неопределенной ситуации враждебную конфронтацию, требующую агрессивной реакции.

Крик и Додж (Crick & Dodge, 1994) проводят скрупулезный анализ социально-когнитивных механизмов агрессивного поведения. Они полагают, что память на агрессивные эпизоды интегрируется в агрессивные схемы, управляющие процессом переработки социальной информации. Легкодоступные агрессивные схемы побуждают человека воспринимать безобидные ситуации как враждебные. Эти интерпретации побуждают к агрессивному поведению в обстоятельствах, в которых наиболее адекватным было бы просоциальное поведение. Например, «использование агрессивной схемы при интерпретации ситуации, возникшей в игре-борьбе с товарищем, заставляет ребенка игнорировать признаки того, что ситуация требует участия в борьбе понарошку, а не ответной агрессии» (Crick & Dodge, 1994, р. 83).

Исследования подтверждают, что люди, склонные к агрессии, чаще ошибочно приписывают враждебность другим людям и в большем количестве социальных ситуаций (обзор см. у Dodge, 1986; 1993). Эти враждебные установки проявляются в неопределенных и сравнительно неопределенных ситуациях (Nasby, Hayden, & DePaulo, 1980; Slaby & Guerra, 1988), когда действия направлены на самих испытуемых, а не на других людей (Dodge & Frame, 1982; Dodge & Somberg, 1987; Sancilio, Plumert, & Hartup, 1989) и когда агрессивные действия производятся неоднократно (Waas, 1988). Ошибочное интерпретирование агрессивными людьми социальных ситуаций обусловлено, по крайней мере частично, их тенденцией интерпретировать поведение окружающих с привлечением собственных Я-схем. Агрессивный человек не анализирует социальную ситуацию, а преодолевает неоднозначность действий окружающих, полагаясь на информацию о самом себе (Dodge & Tomlin, 1987). Как отмечалось ранее, агрессивные схемы могут стать настолько легкодоступными, что люди, часто испытывающие агрессию, будут делать вывод о наличии агрессии непроизвольно, то есть даже тогда, когда у них не будет сознательного намерения делать заключения в отношении другого человека и его намерений (Zelli et al., 1995, 1996).

Выводы о враждебности отражаются на поведении. Ребенок, делающий вывод о том, что другие имеют враждебные намерения по отношению к нему, чаще реагирует агрессивно (Dodge, 1993). Особого внимания заслуживают два аспекта связи между выводами о враждебности и агрессивными действиями. Во-первых, агрессивные дети не делают вывода о враждебности во всех потенциально угрожающих ситуациях. Они делают его лишь в специфических ситуациях диадного взаимодействия. В случае непосредственного наблюдения агрессивного поведения в парах убеждение ребенка, что некий сверстник имеет по отношению к нему враждебные намерения, связано с более высоким уровнем агрессии по отношению к этому сверстнику (Hubbard et al., 1998; приводится у Zelli & Dodge, 1999). Эта контекстуальная специфичность когнитивных процессов и поведения при агрессии согласуется с результатами идиографического анализа агрессии, согласно которым агрессивные дети демонстрируют специфические паттерны сильно и слабо выраженной агрессии в разных контекстах (Shoda, Mischel, & Wright, 1994). Они согласуются также с результатами исследований, свидетельствующими о том, что люди делают неодинаковые атрибуции в разных сферах жизнедеятельности (Cutrona, Russell, & Jones, 1985).

Второй важный результат исследований кодирующих механизмов и агрессии заключается в том, что враждебные интерпретационные установки не являются прогностичными в отношении всех форм агрессии. Люди, склонные делать вывод о том, что окружающие ведут себя враждебно, предрасположены к реактивной агрессии, то есть к агрессивному реагированию на субъективную угрозу или провокацию (Dodge & Coie, 1987; Hubbard et al., 1996). Враждебные установки не прогностичны в отношении активных, то есть планируемых заранее, агрессивных действий. Активная же агрессия связана с убеждением в том, что агрессия будет иметь позитивные социальные результаты (Crick & Dodge, 1996; Hubbard et al., 1998). Интересное следствие этого факта состоит в том, что одно и то же агрессивное действие, например когда ребенок бьет кулаком другого, может порождаться разными когнитивными механизмами в разных социальных контекстах. Если ребенка спровоцировали, его поведение будет отражать уверенность в наличии угрозы. Если же ребенок первый напал на сверстника, его действия будут отражать уверенность в получении поощрения за свою агрессию по отношению к этому человеку. Это исследование иллюстрирует один момент, который мы уже подчеркивали в предыдущих главах: часто при анализе личностного функционирования оказывается трудно найти скрытую причину внешней диспозиционной тенденции. Разные люди совершают один и тот же поступок по разным причинам. В стратегиях объяснения развития агрессии «снизу—вверх» (Zelli & Dodge, 1999) этой проблемы удается избежать, поскольку сначала выделяются когнитивные и аффективные процессы, способные порождать агрессию, и только потом эти процессы увязываются с конкретными формами агрессивного поведения.

Как мы выяснили, социальные знания и знания о собственном Я — это не просто перечень самостоятельных фактов, а система взаимосвязанных представлений. Кроме того, область изучения социально-когнитивных механизмов и личности не ограничивается реакциями, вызываемыми в лабораторных условиях, как это следует из сложившегося стереотипа, а включает в себя устойчивые когнитивные структуры, имеющие огромное значение для межличностной и социальной жизни человека. Таким образом, в современных работах начинает подтверждаться идея Келли (Kelly, 1955) о том, что анализ когнитивных систем может обеспечить основу для анализа структуры личности и различий между людьми.