Читать онлайн «Интегральный город. Эволюционные интеллекты человеческого улья». Страница 48

2. Углекислый экослед подсчитывает количество углекислого газа и парниковых газов, производимых в результате сжигания углеродного топлива. Чем больше углекислого газа (CO2) выделяется в атмосферу, тем теплее становится наш климат. Монбио подсчитал, что даже 1,5 градуса (или менее) потепления затопит низменности, что приведёт к миграции (и/или смертям) 400 млн людей, а ещё 5 млн людей поставит на грань голода и уничтожит 18 % биологических видов мировой флоры и фауны (Monbiot & Prescott, 2007, p. 15). Он утверждает, что выделение углекислого газа (CO2) следует нормировать, и мы (города? власти?) должны контролировать количество CO2, производимого различными стилями жизни.

3. Соотношение экоследа и углекислого следа, по-видимому, представляет реальные ограничения для здорового функционирования городов. Они представляют собой индикаторы того, живёт ли город за свой счёт или же за счёт планеты Земля. Это первые призывы к пробуждению, благодаря которым мы теперь имеем достаточно сведений, чтобы измерить разрыв между городом и его энергетическими и материальными ресурсами. Это система обратной связи, которую мы ждали. Мы можем отчётливо видеть, что соотношения люди/земля/энергия означают, что мы более не можем игнорировать влияние городов на здоровье планеты.

Если мы вернёмся к нашей аналогии с пчелиным ульем, нас не должно удивлять, что все эти данные значимы для устойчивой жизни в городе. У пчелиного улья есть отношения со средой, которую он поддерживает, – определённым участком земли, который требуется для роста цветов, поддерживающих существование улья. Ещё точнее, пчёлам нужен нектар в качестве источника углеводов и пыльца в качестве источника белка.

Пчёлам тоже приходится иметь дело с температурами своего мира. Если жизненные условия повышают температуру среды, они вынуждены собирать больше воды, чем пыльцы, чтобы сохранить в улье идеальную температуру 36 °C. Форма и размер улья (неважно, дикого или искусственного) прошли процесс эволюционного развития, чтобы включать в себя определённое число пчёл (примерно 50 000) в оптимального размера «пчелином пространстве». Данное соотношение структуры медовых сот с пространством мобильности определяют, тратят ли пчёлы ту же самую энергию, производя один килограмм воска или восемь килограмм мёда. Таким образом, пчеловоды, использующие искусственные ульи, создают и поддерживают оптимальные структурные условия для того, чтобы улей мог сохранять продуктивность и устойчивость своих особей (Gould & Gould, 1988).

Это подводит нас к предположению, что для городов размер и плотность населения, земельная база и излучаемое тепло являются рациональными факторами, которые необходимо учитывать для того, чтобы оптимизировать качество городской жизни. Создание города как жизненного пространства в жизненном регионе означает гораздо большее, нежели просто приятные ощущения его жителей.

В конечном счёте, города неустойчивы, если неустойчивы их экорегионы. Город должен быть соустойчив со своим экорегионом. В основе факторов, которые способствуют городской и экорегиональной гибкости, городской и экорегиональной устойчивости и их вкладу в устойчивость и гибкость планеты, лежит настоящая наука.

Для города гибкость означает, что его вложенные человеческие системы способны адаптироваться к жизненным условиям города и его экорегиона. Даймонд (Diamond, 2005), Райт (Wright, 2004) и Хомер-Диксон (Homer-Dixon, 2006) описывают хронику трагических случаев, когда города оказались неспособны проявить гибкость и исчезли в результате недостатка осознанности, внимания или действий в направлении взаимоотношения между их экоследом и производством тепла. Миф об Атлантиде – затонувшем материке – предстаёт в новом свете при учёте данной информации. Возможно ли, что мы создаём на Земле условия, которые произведут ещё много современных Атлантид?

Убедительные предупреждения касательно жестоких отношений между городом и его ресурсной тенью (которые были задокументированы Даймондом, Хомером-Диксоном и Райтом) напоминают нам о том, что взаимосвязь между энергией, материей и информацией является чем-то, что мы постоянно осмысляем и, в конечном счёте, что составляет вопрос жизни и смерти. Городу теперь требуется повзрослеть, чтобы не только уделять внимание здоровью в рамках своих границ и здоровью своего экорегиона, но и принимать на себя ответственность за его благополучие.

Это могло бы стать наиважнейшим вопросом для города в плане определения параметров своей собственной устойчивости. Данный вопрос призывает к тому, чтобы собирать данные, генерируемые и городом; картировать их функции, ресурсы, системы взаимообмена и потоки энергии; анализировать потребности потребления и разрабатывать законопроекты и системы управления, позволяющие жить на свои средства.

Явная сложность ответа на данный вопрос в его применимости к ежедневным процессам питания рассматривается теми, кто предлагает движение «слоуфуд», начавшееся в Тоскане, и движения за местное питание/диету, ограниченные диапазоном в 150 км. Раз уж наполнение нашей продуктовой корзины происходит всё дальше и дальше от нас, похоже, что мы оставили без прав не только местных поставщиков продуктов питания, но и местных потребителей. Эти эксперименты показывают, что если бы в отдельно взятом городе все хотели питаться едой, поставленной экорегионом данного города, то это было бы невозможно, во многом потому что в экорегионах имеется недостаток местных товаров первой необходимости, таких как пшеница (или зерно), растительное масло и бобовые. (Также см. панель, посвящённую «Влиянию на истечение изобилия».)

Городские структуры состоят как из коллективов людей, так и из построенной среды, которая является продолжением наших человеческих систем, позволяющих большому населению города выживать в непосредственной близости друг от друга. Построенные структуры зачастую называются артефактами, словно они являются незыблемыми инструментами или объектами, созданными на пользу человеку. Однако построенные структуры в городе, взятые в своей совокупности как системы, не являются чем-то, что имеет лишь утилитарную ценность, но представляют собой вынесенные вовне функции человеческого бытия. Мы, как правило, классифицируем их как инфраструктуры («то, что ниже поверхности») и суперструктуры («то, что выше поверхности»). Но когда мы достаточно отстраняемся, тогда мы можем увидеть, что система классификации, разработанная Джеймсом Гриром Миллером (Miller, 1978) и его командой, признавала бесшовную взаимосвязь между построенной средой и базовыми функциями человеческой системы.

История города как построенной среды – это история вынесения вовне внутренних (и в общем незримых) функций человеческой системы, чтобы всё большее количество населения могло обитать совместно. Когда мы смотрим вокруг себя на город, мы на самом деле видим базовые органические функции тела, которые были многократно увеличены в размерах. Более того, простой факт расположения в городе приводит нас к зависимости от этих систем в плане качества воздуха, воды, еды, управления отходами, защиты тела (одежда, кров), мобильности, температурного контроля, информационного взаимообмена, отдыха и восстановления.

Архитектор Уильям Макдоноу экспериментирует с построением живых зданий – зданий, адаптированных к природным условиям, откликающихся на солнечный свет, питающий их зелёные крыши. Архитектор Кристофер Александер экспериментирует с «Феноменом жизни», сопроектируя миры, в которых построенные центры, корпуса и пространства создаются совместно с ключевыми сторонами и будущими жителями зданий. Он работает со всеми, начиная от бедных мексиканских рабочих до японских студентов и групп домовладельцев как в сельских, так и в высокоурбанизированных общинах.

Эволюция Homo sapiens sapiens произвела социальные структуры во всех человеческих коллективах на планете Земля. Результатом архитектуры этих социальных институтов всегда становилась организационная структура, имеющая ту или иную иерархию (даже содержащую только лишь один уровень) и некий центр. Иерархия комплексности возникает в качестве непосредственного отклика на сложность жизненных условий.

Жизненные условия можно определить как среду и экологию сотворённого человеком мира в контексте мира природы (состоящего из литогеобионоэтических уровней развития). В этом контексте мы можем видеть, что, подобно тому, как мир природы продолжал усложнять структуры с течением эволюционной истории, совершенно естественно для человеческой системы, как природной системы, эволюционировать в направлении возрастающей сложности. Следует отметить, что это очень общее направление, которое не является чем-то гарантированным во всех конкретных случаях. Сложные жизненные условия в универсальных масштабах обеспечивают то, что будут происходить откаты и регрессии в меньших масштабах рассмотрения, но общий тренд эволюции – в направлении всё возрастающей сложности.