Читать онлайн «Происхождение альтруизма и добродетели. От инстинктов к сотрудничеству». Страница 46

Все это я пишу не для того, чтобы задеть евреев. Даже Маргарет Мид[47] (а уж она всем авторитетам авторитет) утверждала, что запрет на убийство человеческих существ всегда и везде интерпретировался с точки зрения дефиниции людей как таковых. Люди — принадлежащие к данному конкретному племени, а остальные — суть «недочеловеки». Как сказал Ричард Александер, «правила нравственности и законы, похоже, созданы не для гармонии в обществе, а для обеспечения сплоченности, достаточной для отпугивания врагов»169.

Христианство, конечно, учит любви не только к христианам, но и ко всем людям. В основном это заслуга апостола Павла. Ведь в Евангелиях Иисус, во-первых, часто обозначает различие между евреями и язычниками, а во-вторых, дает понять, что обращается исключительно к первым. Апостол же Павел, живя в изгнании среди язычников, проповедовал обращение неверующих, а не истребление их. Впрочем, практика несколько отличалась от проповедей. Крестовые походы, инквизиция, 30-летняя война и сектантские распри, до сих пор мучающие Северную Ирландию и Боснию, подтверждают склонность христиан любить лишь тех своих соседей, кто разделяет их убеждения. Христианство не слишком-то снизило этнические и национальные конфликты. Если уж на то пошло, оно, наоборот, разожгло их.

Суть вышесказанного не в том, чтобы выставить религию первопричиной или источником племенного конфликта. В конце концов, как указывал сэр Артур Кейт, Гитлер усовершенствовал двойной стандарт внутригрупповой морали и внешнегрупповой жестокости, окрестив свое движение национал-социализмом. Вторая часть названия означала коммунитаризм внутри племени, а первая — его злобную наружность. Никакой необходимости прибегать к религиозным соображениям не было. Однако, учитывая, что человечеству присущ племенной инстинкт, питаемый миллионами лет групповости, религии процветали. Это процветание обеспечивалось тем, что подчеркивась общность обращенных, с одной стороны, и пороки и бедствия язычников, с другой. Свое эссе Хартунг заканчивает на грустной ноте: он сомневается, что всеобщая нравственность не только может быть привита религиями с такими традициями, но и вообще когда-либо будет достигнута — разве что земляне объединятся перед лицом инопланетного вторжения170.

Правило эволюции гласит: чем выше степень сотрудничества внутри обществ, тем яростнее битвы между ними.

Если доброе отношение людей друг к другу объясняется исключительно врожденной ксенофобией, усвоенной за тысячи лет межгруппового насилия, то моралистам утешиться нечем. Не найдут здесь поддержки и те, кто призывает действовать во благо человечества или Геи, всей планеты. Как указывал Джордж Уильямс, противопоставлять нравственность группового отбора и безжалостность индивидуальной борьбы примерно то же самое, что сопоставлять геноцид и убийство. Муравьи и термиты не отказывались, как утверждал Кропоткин, от Гоббсовой войны: она идет по-прежнему, только уже между армиями, а не отдельными особями. Голые землекопы, столь дружелюбные внутри колонии, известны своей агрессивностью по отношению к землекопам из других общин. А вот стаи стрижей, напротив, не испытывают злобы к другим стаям.

Правило эволюции, которое мы никак не можем обойти, гласит: чем выше степень сотрудничества внутри обществ, тем яростнее битвы между ними. Возможно, мы действительно одни из наиболее склонных к сотрудничеству социальных существ на планете. Но мы же и самые воинственные.

Такова темная сторона коллективизма у людей. Но есть и светлая. Имя ей — торговля.

На полуострове Йорк в Северной Австралии в устье реки Колеман живут аборигены йир-йоронт. До недавнего времени они пребывали буквально в каменном веке. У них не было металлических орудий труда, они и в самом деле существовали за счет охоты и собирательства, не занимались земледелием и одомашнили всего одно-единственное животное — собаку. Не имелось у них никакой правительственной системы и ничего такого, что можно было бы назвать законом. Следовательно, они не располагали ни одним из величайших изобретений, благодаря которым, как считается, возникла наша цивилизация: ни железом, ни государством, ни земледелием, ни судебной системой, ни письменностью, ни наукой.

И все же была у них одна вещь, которую мы бы сочли современной, такая вещь, которую мы обычно считаем невозможной без государства, без судебной системы и без письменности. Речь идет о сложной системе торговли.

Йир-йоронт пользовались полированными каменными топорищами, аккуратно приделанными к деревянной рукоятке. Топоры высоко ценились и почти никогда не лежали без дела. С их помощью женщины собирали хворост для костров, строили и чинили хижины к сезону дождей, выкапывали коренья и валили деревья, чтобы добыть волокно и фрукты. Мужчины брали их на охоту и рыбалку. Ими вырубали дикий мед из расщелин стволов деревьев и предметы для тайных церемоний. Топоры принадлежали мужчинам и одалживались женщинами.

Это племя живет на ровном песчаном побережье. Ближайшие каменоломни, в которых можно добыть подходящий для изготовления топоров камень, находятся в 400 милях к югу. Между территорией, принадлежавшей йир-йоронт, и каменоломнями проживает множество других племен. Чтобы собрать камни для новых топорищ, аборигены, предположительно, могли ходить на юг каждые несколько лет — но это означало бы большой риск и потребовало бы слишком много времени. К счастью, в этом не было необходимости. Каменные топоры попадали к ним из племен, живших возле каменоломен. Существовала длинная цепочка торговых партнеров — причем йир-йоронт не являлись последним ее звеном: как и все остальные, они передавали топоры дальше на север в обмен на копья с наконечниками из шипов скатов-хвостоколов, идущие на юг.

Обмен происходил один на один: каждый участник имел партнера в соседнем племени. Система работала вовсе не благодаря некоему общему плану — йир-йоронт изготавливают наконечники для копий и обменивают копья на топоры. Она работала потому, что цена была разная. Абориген йир-йоронт мог приобрести одно каменное топорище у своего южного соседа за дюжину копий, а затем продать его северному соседу за полторы дюжины. Таким образом, он наваривал на сделке, а значит, ему было выгодно передавать топорища дальше. По мере того как копья уходили все глубже на юг, их ценность относительно каменных топорищ возрастала. В 150 милях от берега одно копье стоило одно топорище. Ко времени достижения каменоломни, оно, вероятно (хотя это нигде не записано), стоило уже дюжину топорищ. Большинство людей, осуществлявших обмен, не производили ни то ни другое — они выступали посредниками и, безусловно, извлекали из этого занятия приличную прибыль (то есть оставляли несколько топорищ и несколько копий себе). Фактически они открыли арбитраж — покупать что-либо там, где оно дешево, и продавать там, где оно дорого.

Если не считать периодических кровавых столкновений с белыми поселенцами, к концу XIX века йир-йоронт по-прежнему оставались изолированы от современного мира. Тем не менее стальные топоры, которые на юге раздавали миссионеры, у них уже были.

Железные топорища были настолько лучше каменных, что стоили намного дороже. Отчаянно желая обладать ими, йир-йоронт шли на крайние меры, лишь бы добыть нужные средства. Племенные сборища во время сухого сезона, во время которых мужчины получали от партнеров годовой запас каменных топоров, теперь стали менее радостными. Чтобы получить один стальной, мужчина йир-йоронт должен был дать неизвестному торговцу попользоваться своей женой 171.

Торговая система племени йир-йоронт для человека каменного века отнюдь не являлась чем-то из ряда вон выходящим. Однако она иллюстрирует два очень важных момента. Во-первых, торговля — это выражение разделения труда. Аборигенам йир-йоронт с легкостью давалась ловля хвостоколов, а племенам, жившим рядом с каменоломнями — добыча камня. Если каждое сообщество делало то, что умело лучше всего, и обменивало результаты своего труда на результаты труда другого племени, оба только выигрывали. И посредники тоже. Так, рабочий муравей и матка выигрывают от того, что каждый специализируется на своем деле. Тело работает лучше, потому что желудок выполняет то, ради чего он создан, а результаты своей работы вносит в общий с другими частями тела котел. Жизнь, как мы уже говорили, не является игрой с нулевой суммой — иными словами, на каждого победителя не обязательно должно приходиться по побежденному.