Читать онлайн «Сексуальная революция.». Страница 69

С организационной точки зрения, для коммуны было характерно восприятие государственно-формальных механизмов регулирования — «комиссий». Каждый вопрос, даже самый незначительный, обсуждался на общем собрании членов коммуны. Отдельным «комиссиям» надлежало заботиться о различных сторонах жизни. Перед финансовой комиссией стояла трудная задача поддерживать равновесие между доходами и расходами, хозяйственная комиссия отвечала за продовольствие и другие покупки, а также за соблюдение порядка в доме. Учебно-политическая комиссия занималась вопросами, связанными с учебой коммунаров, заботилась о пополнении библиотеки и приобретении газет, а также поддерживала связь между коммуной и молодежными организациями, прежде всего комсомолом. В ведении вещевой комиссии находилось приобретение одежды, белья и обуви, а санитарная комиссия заботилась о здоровье коммунаров и обеспечивала их мылом и зубным порошком.

Но по мере того как члены коммуны преодолели первые трудности устройства своего чисто материального бытия и начала заявлять о себе так называемая частная жизнь, начались проблемы морального характера.

Среди трудностей, обременявших жизнь коммуны, можно различать непосредственные последствия материальной нужды и выражение сексуального страха, обусловленного структурой личности. Со стороны складывалось впечатление, что «эгоизм», "индивидуализм" и "мещанские привычки" вредили коллективистскому духу коммуны. Предпринимались попытки выкорчевать эти старые "плохие свойства" с помощью ужесточения дисциплины и моральных требований. В противовес "эгоистическим склонностям" устанавливался некий идеал, моральный принцип "коллективной жизни". Следовательно, с помощью морально-этических, даже авторитарных мер пытались создать организацию, принципами которой должны были быть самоуправление и добровольная внутренняя дисциплина. Откуда проистекал этот недостаток внутренней дисциплины? Могла ли коммуна в долговременной перспективе выдержать противоречие между принципом самоуправления и насаждением авторитарной дисциплины?

Самоуправление коммуны предполагает психическое здоровье, требующее, в свою очередь, обеспечения всех внутренних и внешних условий для любовной жизни, приносящей удовлетворение. Противоречие между самоуправлением и насаждением авторитарной дисциплины коренилось в противоречии между стремлением к коллективной жизни и психической структурой коммунаров, непригодной для нее. Молодые люди оказывались несостоятельными при урегулировании сексуальных отношений внутри коммуны. Коллектив должен был стать новой родиной для молодежи, которой опостылел родительский дом, но в сознании этой молодежи уживались одновременно страх перед семьей и тоска по ней.

Проблемы с колкой дров и выполнением мелких повседневных обязанностей стали неразрешимыми только из-за запутанности сексуальных отношений. Поначалу коммунары выдвигали вполне верные требования. Отношения должны были быть «товарищескими». Но никогда так и не стало ясным, что значит «товарищеские». Правильно подчеркивалось, что коммуна — не монастырь, а коммунары — не аскеты. В уставе коммуны было даже дословно записано:

"Мы считаем, что ограничение половых отношений (любви) не должно иметь места. Половые отношения должны быть открытыми, и мы должны воспринимать их серьезно и сознательно. Следствием нетоварищеских отношений являются стремление уединиться в темном углу, флирт и тому подобные нежелательные явления".

В этих немногих словах видно, что коммунары инстинктивно правильно поняли принцип сексуальной экономики: несвобода половых отношений ведет к "занятиям любовью" на черной лестнице. Были ли коммунары так воспитаны, сознавали ли они настолько свою сексуальность, были ли они настолько здоровы, чтобы последовать этому правильному, с точки зрения сексуальной экономики, коллективистскому принципу? Нет, они не были таковы.

Уже вскоре оказалось, что с помощью требований и слов нельзя решить проблемы перестройки психической структуры. Как выяснилось, желание юноши и девушки уединиться, без помех предаться любви отнюдь не является следствием нетоварищеских отношений. Тотчас же дала о себе знать проблема жизни молодежи всех социальных слоев любой страны: отсутствие собственного жилья. Каждая комната была полна народа. Где же могла беспрепятственно развиваться любовная жизнь? При основании коммуны никто не подумал о множестве задач, которые возникнут из одного лишь факта совместного пребывания лиц обоего пола. Так диктовала действительность, сама жизнь, и с ней невозможно было что-либо поделать ни приказом, ни дисциплиной. Позже «конституция» коммуны получила дополнение, направленное на то, чтобы одним ударом покончить с проблемой. Оно гласило: "В первые годы существования коммуны половые отношения между коммунарами нежелательны!"

В протоколе сказано, что это решение смогло продержаться два года. После всего того, что нам известно о юношеской сексуальности, мы считаем это совершенно нереальным. Нет сомнения, что половые отношения продолжались втайне, будучи недоступными для глаз «комиссии». Так часть реакционного мира сумела вторгнуться в новый. Был нарушен первый правильный принцип коммуны — быть открытым и откровенным в половых отношениях.

Трудности жизни в коммуне заключались не только в решении вопроса о том, кому надлежало гладить и чинить одежду — одним ли девушкам или и юношам тоже. Главное, что создавало трудности, — это вопросы сексуального сосуществования. Доказательством сказанному служит отчасти революционный, а отчасти проникнутый судорожным страхом характер попыток коммунаров справиться с половой проблемой. Под конец тяжелого конфликта был сформулирован результат: семья и коммуна — несовместимые организации.

В начале 1928 г. эта трудность проявилась самым острым образом. Как показывает протокол, 12 января на собрании, которое созвал Владимир, велись следующие дебаты:

Владимир: "Я женюсь. Катя и я решили пожениться. Мы хотим жить обязательно вместе, причем в коммуне, так как мы не можем и представить себе жизнь вне коммуны".

Катя: "Я подала заявление о приеме в коммуну".

Семен: "Как хочет быть принятой Катя, как жена Владимира или просто как Катя? От этого зависит наше решение".

Катя: "Я уже давно собиралась подать заявление о приеме в коммуну, я знаю коммуну и хочу стать ее членом".

Сергей: "Я за прием. Если бы Катя подала заявление независимо от брака с Владимиром, то я бы всерьез поразмыслил над этим делом. Но в данном случае речь идет не только о Кате, но и об одном из наших коммунаров. Мы не должны забывать это".

Леля: "Я против того, чтобы в коммуну принимали любого супруга. Сначала надо взвесить, насколько вновь возникающая таким образом семья подходит для коммуны (!). Правда, я считаю Катю подходящей для такого эксперимента; так как она, по сути своей, подготовлена к жизни в коммуне".

Миша: "Сейчас наша коммуна переживает кризис. Брак означал бы формирование группы в коммуне и еще больший ущерб ее единству; поэтому я против приема Кати".

Леля: "Если мы не примем Катю, мы потеряем Владимира. Мы и сейчас его почти потеряли — он едва бывает дома. Я голосую за прием".

Катя: "Я прошу рассмотреть мое дело без "смягчающих обстоятельств", я хочу стать полноправным членом коммуны, а не просто женой одного из коммунаров".

Решение: Катя принимается в коммуну.

В спальне девушек поставили еще одну койку. Ни в протоколах коммуны, ни в сообщении Менерта нет конкретной информации о том, как же осуществлялись половые контакты между молодыми коммунарами. Хотя проблема брака одного из коммунаров и была, в принципе, решена положительно, трудности начались только вслед за этим. После длительных дебатов пришли к выводу о том, что коммунарам нежелательно иметь детей из-за нехватки места и тяжелого материального положения коммуны. Присутствие детей лишило бы студентов всякой возможности спокойно работать дома. В протоколе читаем:

"Брак в коммуне возможен и разрешен. Ввиду трудной жилищной ситуации он должен оставаться без последствий. К аборту прибегать нельзя".

В этих трех предложениях сказано о проблемах исторического переворота в Советском Союзе больше, чем на тысячах страниц формалистических протоколов. Рассмотрим их подробнее:

Первое предложение: "Брак в коммуне возможен и разрешен". Были, правда, сомнения в том, возможен ли брак, и его все-таки разрешили — ведь нельзя же было запретить любовные отношения. К идее о том, что нет необходимости заключать «брак», чтобы поддерживать любовные отношения, не пришли, так как понятие «брак» в официальной советской идеологии совпадало с любой формой половых отношений. Не проводили никакого различия между отношениями, связанными с желанием иметь детей, и такими, которые были порождены только потребностью в любви. Не отличали также кратких, преходящих отношений от длительных. Не думали ни о прекращении кратковременных отношений, ни о развитии длительных.