Читать онлайн «Сексуальная революция.». Страница 11

Исследование возникновения частных влечений должно будет ориентироваться на этнологические факты такого, например, рода, что в некоторых племенах, жизнь которых регулируется материнским правом, мало что можно увидеть из анальной фазы развития либидо — фазы, которая у нас, как правило, оказывается между оральной и генитальной фазами, так как дети в этих племенах вскармливаются грудью до третьего или четвертого года жизни, а затем активизируют непосредственно генитальные игры.

Психоаналитическое понятие абсолютной асоциальности инстинктивных побуждений приводит к заключениям, которые вступают в конфликт с фактами. Если рассматривать их как нечто относительное, то появятся принципиально иные последствия для восприятия не только аналитической терапии, но и особенно для социологии и сексуальной экономики. Анальные манипуляции, совершаемые ребенком на первом или втором году жизни, не имеют вообще ничего общего с понятием «социального» или «асоциального». Если при взгляде с абстрактной точки зрения руководствоваться представлением об асоциальной природе анальных побуждений ребенка, то результатом будет правило, которому охотно следуют и которое заключается в попытке сделать ребенка, чего доброго, уже на шестом месяце жизни "способным приобщиться к ценностям культуры". Следствие этого представления, проявившееся позже, — труднопреодолимые препятствия анальному сублимированию и анально-невротические нарушения.

Механистическое представление об абсолютной противоположности сексуального удовлетворения культуре обусловливает и принятие родителями, разделяющими идеи и выводы психоанализа, мер против детского онанизма, среди которых меньшее — "мягкое отвлечение". Если я не ошибаюсь, то нигде в трудах Анны Фрейд не сказано, что она как частное лицо соглашается с выводом из теории психоанализа, в соответствии с которым онанизм у детей следует рассматривать как проявление физиологического развития и поэтому не подвергать ограничению.

Исходя из представления о том, что объект бессознательного вытеснения противоречит культуре, следует поставить под угрозу осуждения генитальные притязания зрелого человека. Это и происходит обычно, причем с благожелательным замечанием о том, что принцип реальности требует отложить удовлетворение влечений. Тот факт, что сам этот принцип реальности относителен, что сегодня он служит интересам авторитарного общества и определяется этим обществом, исключается из дискуссии как политика, не имеющая ничего общего с наукой. При этом не замечают, что и само такое «исключение» — тоже политика. Наибольшие сомнения в данном случае вызывает то обстоятельство, что рассматриваемый подход создал самую серьезную угрозу проведению психоаналитических исследований, не только препятствуя открытию определенных фактов, но и парализуя, а отчасти даже и фальсифицируя проверенные результаты, когда дело доходило до практического применения. Чтобы достичь такой цели, эти результаты связывались с реакционными аспектами о понятиях культуры. Поскольку психоаналитическое исследование непрерывно оперирует как воздействиями общества на индивид, так и оценками здоровья и нездоровья, социальности и асоциальности, не осознавая при этом революционного характера своего метода, то эти оценки вращаются в трагическом круге между констатацией того факта, что вытеснение сексуальности враждебно культуре, с одной стороны, и необходимо для культуры — с другой.

Стоит суммировать факты, которые психоаналитические исследования оставляют без внимания, ибо они противоречат представлениям о культуре, на которых зиждутся эти исследования:

— само несознательное обусловлено культурой как в качественном, так и в количественном отношении;

— осуждение инфантильных и асоциальных инстинктивных притязаний предполагает в каждом случае удовлетворение физиологически нормальных и необходимых сексуальных потребностей;

— сублимация как наиболее существенное достижение культуры, реализуемое психическим аппаратом, требует ликвидировать всякое вытеснение сексуальности и у взрослых противоречит лишь удовлетворению прегенитальных, но не генитальных потребностей;

— генитальное удовлетворение как фактор, имеющий с сексуально-экономической точки зрения решающее значение для предупреждения неврозов и формирования социальной эффективности, противоречит с любой точки зрения нынешним законам государства и принципам всякой патриархальной религии;

— ликвидация вытеснения сексуальности, начатая практическим психоанализом в качестве лечения, а наукой в социологической форме, самым резким образом противоречит тем элементам культуры, которые зиждутся как раз на этом вытеснении.

До тех пор пока психоанализ продолжает придерживаться своей точки зрения на культуру, это оказывается возможным в ущерб результатам собственных достижений психоаналитиков, так как психоанализ пытается разрешить в пользу мировоззрения противоречие между представлением исследователей о культуре и результатами научных исследований, направленными против этой культуры. В тех случаях, когда психоанализ не отваживается сделать выводы из собственных исследований, он оправдывается якобы аполитичным ("непрагматичным") характером науки, в то время как каждый шаг в развитии аналитической теории и практики означает рассмотрение политических ("прагматических") фактов.

Тот, кто будет исследовать церковные, фашистские и другие отсталые идеологии с точки зрения их неосознанного психического содержания, придет к выводу, что они в значительной мере являются защитными конструкциями, возникшими из страха перед неосознаваемым адом — страха, который каждый человек носит в себе. Отсюда и только в том случае, если бы антисоциальные бессознательные инстинктивные побуждения были биологическими, абсолютными, можно было бы вывести оправдание аскетической морали и понятия Бога, направленного против всего «дьявольского». Тогда реакционеры были бы правы, но всякая попытка устранения сексуальных бедствий оказалась бы бессмысленной. Консервативный мир имел бы все основания ссылаться на то, что разложение «высокого», "божественного", «морального» начал в человеке порождает хаос в его социальном и нравственном поведении. Именно это и подразумевается бессознательно под понятием "культур-большевизм".

Революционное движение, кроме представителей своего сексуально-политического крыла, не знает об этой связи и очень часто, если предметом конфликта оказываются основы сексуальной экономики, выступает единым фронтом даже с силами политической реакции. Правда, оно выступает против сексуально-экономического закона по иным причинам, нежели это делает политическая реакция. Революционное движение не знает этого закона и его исторических изменений. Оно верит также в абсолютную природу злых сексуальных инстинктов, а следовательно, и в необходимость морального торможения и регулирования. Революционное движение в столь же малой степени, как и его противники, замечает, что моральное регулирование как раз и порождает то, что оно может, по словам его сторонников, укротить, то есть асоциальную инстинктивную жизнь.

Сексуальная экономика учит, что неосознанная инстинктивная жизнь современного человека, поскольку она действительно является асоциальной, а не только оценивается таким образом со стороны моралистов, представляет собой продукт морального регулирования и может исчезнуть только с его ликвидацией. Только социально-экономический принцип морального регулирования может устранить противоречие между культурой и природой, устраняя вместе с сексуальным угнетением и противоестественные или асоциальные влечения.

В борьбе между так называемым «культурбольшевизмом» и фашистским «антибольшевизмом» чрезвычайно важную роль играет утверждение о том, что социальная революция полностью уничтожает мораль и ввергает общество в сексуальный хаос. Чтобы опровергнуть этот аргумент, утверждается и обратное: как раз наоборот, расшатываемый капитализм порождает общественный хаос, и только социальная революция одна в состоянии создать в общественной жизни ситуацию уверенности. Это только пусть противоположные, но утверждения. В Советском же Союзе потерпела неудачу попытка замены авторитарно-морального принципа регулирования сексуальных отношений неавторитарным саморегулированием.

Столь же малоубедительной, как и приведенное противопоставление утверждений, является попытка доказательства собственной «нравственности». Дело заключается, прежде всего, в том, чтобы понять, почему среднестатистический человек обнаруживает такую привязанность к понятию «мораль» и почему с понятием "социальная революция" он обязательно связывает представление о сексуальном и культурном хаосе. Часть ответа на этот вопрос можно получить уже в результатах исследования идеологии фашизма. С точки зрения среднестатистических людей, которые ведут бессознательную, аффективную жизнь, включающую отрицание сексуальности, быть приверженцем «культурбольшевизма» — это значит "отдаваться чувственным сексуальным переживаниям". Поэтому, если кто-либо пытается защитить точку зрения, согласно которой достижения сексуальной экономики, отменяющие необходимость морального регулирования, можно было бы в ходе социальной революции сразу же применить на практике, то это только доказывало бы, что образ мышления приверженцев сексуальной экономики понят неправильно.