Читать онлайн «ГИПНОЗ. Скрытые глубины: История открытия и применения». Страница 48

Особенно популярной темой была френология. Пик интереса к френологии пришелся на 1820-е и 1830-е годы: он и проложил дорогу месмеризму, поскольку оба предмета, по-видимому, дополняли друг друга. Заявления месмеристов относительно силы человеческого ума и воли казались правдоподобными в свете открытий френологии — то и другое идеально подходило для публичных представлений: демонстраторы френологии могли «читать по голове», тогда как магнетизеры могли погрузить кого-нибудь в транс. Френо-месмеризм, импортированный из Америки и представляющий собой комбинацию френологии и месмеризма, пользовался особым успехом зрителей. Френологи полагали, что различные умственные способности и черты темперамента локализованы в различных участках мозга. Погрузив человека в транс, месмерист указывал некий участок на черепе, отвечающий, скажем, за благочестие, или дотрагивался до него, и — вот так чудо! — человек начинал молиться! Искусный френолог играл на черепе, как на органе. Сей предмет принимался с большой серьезностью и считался более научным, чем месмеризм. Высказывалась идея, что пиявок следовало бы сажать на те участки черепа преступника, которые отвечают за кражу и обман, чтобы они высасывали криминальные наклонности. У френо-месмеризма были и более существенные обоснования, и можно догадаться, что многие лекторы становились очень серьезными в тот момент, когда распространялись о безмерной благости мирового магнитного поля, что становилось известным под названием «Новая наука».

Француз Шарль де Лафонтен (1803–1888) был одним из первых магнетических демонстраторов. «Паршивая овца из стада» благородной французской фамилии, де Лафонтен хотел стать актером еще до того, как открыл, что обладает магнетическими способностями. Специализируясь на демонстрации гипнотической анестезии и глухоты, он собирал в Лондоне большую аудиторию (правда, чем дальше на север, тем меньше энтузиазма), когда совершал туры в 1841 и 1842 годах с французским мальчиком, служившим ему объектом. Его эксцентричная внешность — он был одет в черное, имел длинную густую бороду и пронизывающий взгляд, — и театральные тесты, которые он применял, чтобы проверить у мальчика нечувствительность к боли, гарантировали ему восторженный прием публики, несмотря на его слабое владение английским языком. Очарованные способностью объекта не обращать внимание на боль, когда ему прокалывали ладонь булавкой, и не слышать выстрела из пистолета над его ухом, зрители затем подготавливались к более таинственным явлениям — к ясновидению и лекциям о взаимодействии между умом и телом, между оператором и месмеризованным объектом. Однажды один черствый сухарь из публики, убежденный, что все это сплошной обман, поднялся и, испытывая анестезию мальчика, вонзил ему в бедро скальпель — и не услышал никакого крика, которого он так ожидал!

Однако чаще всего лекторами были свои англичане, которые ездили по стране; многие достигали славы даже в родном городе и во всей стране. Тимоти Холл (1812–1885), ткач из Ноттингема, который объездил все главные города между Нортгемптоном и Эдинбургом, собирал аудиторию до трех тысяч человек. За несколько пенни каждый мог получить и обучение, и развлечение, — будь то господа или простые люди. В числе прославленных имен, теперь уже забытых, — Г. Брукс, совершивший в 1843 году тур в южные страны, и У. Дж. Вернон, который выступал с лекцией в Гринвичском литературном институте, собрав тысячу человек, а затем устраивавший представления на улицах в 1843 и 1844 годах. В его труппу входили врач и двое детей, служившие объектами. Доктор Оуэнс рассказывал об истории и теории месмеризма, а сам Вернон месмеризовал детей, демонстрируя их способности. Двенадцатилетняя девочка поднимала мужчину, весившего двести фунтов, и читала с завязанными глазами; мальчик играл в карты с повязкой на глазах. Вернон возбуждал споры и поощрял их. Как и у других странствующих лекторов, некоторые из его представлений проходили в форме дискуссии с голосованием в конце. Немало актеров-месмеристов использовали выступления для рекламы своих способностей, чтобы привлекать богатых пациентов. Месмерические представления 1840-х и 1850-х годов не ограничивались театральными подмостками, но происходили также и в приемных практикующих врачей, и в великосветских салонах, где велись беседы на месмерические темы. Однако в конце 1840-х лекции почти полностью уступили место представлениям, дискуссии — театральным фокусам с налетом эзотеризма.

Цена билетов на подобные представления делала их доступными для широких слоев менее обеспеченного населения. Они проводились в помещениях для митингов и клубах для рабочего класса, в кафе и залах обществ трезвости. Несомненно, причина их привлекательность отчасти заключалась в социальном подтексте. Поскольку модель магнетизма содержала неравенство воли (оператор навязывал свою волю объекту), то оставалось сделать всего один шаг, — и многие делали, — чтобы провозгласить моральное и интеллектуальное превосходство оператора над испытуемыми. В 1830-х годах это убеждение подкреплялось тем, что объекты занимали, как правило, низшее социальное положение, чем среднестатистический оператор. Однако, начиная с 1840-х годов, для многих в обществе стало ясно, что будь у них возможность, они могли бы месмеризовать местного герцога или герцогиню. Что же станет с традиционной сословной иерархией, если воля рабочего по металлу может оказаться сильнее, чем у дворян?

Забавный случай произошел с Джейн, женой известного шотландского интеллектуала Томаса Карлиля (1795–1881). Славившаяся своей интеллигентностью и остроумием, Джейн все же была подвержена элементарным предрассудкам. Как-то раз Карлили, долгое время проживавшие в Лондоне, пришли в гости посмотреть на работу месмериста, о котором Джейн позже писала своему дяде, что он не выговаривал «h» и обнаруживал низость своей натуры, тем, что имел звероподобные глаза. Он подчеркнуто заявлял в присутствии слушателей из высшего класса, что месмерическое воздействие состоит в его моральном и умственном превосходстве. Джейн клюнула на приманку и бросила вызов — пусть месмеризует ее! Он взял ее за руку и принялся за работу.

Я вызывающе смотрела ему в лицо, как если бы хотела сказать: вы должны сначала научиться произносить «h», сэр, прежде чем пытаться произвести воздействие на такую женщину, как я! И пока подобные мысли проносились у меня через голову, будто вспышка пронзила меня с головы до пят. Она была в точности такая, какую я испытала при прикосновении к гальваническому шару, только совершенно не такая острая. Я сохранила присутствие духа, чтобы продолжать смотреть ему в лицо, как если бы ничего не почувствовала, и в это время он отбросил прочь мою руку.

Кто же выиграл состязание? Я бы сказал, победила «дружба». А другая великосветская дама, леди Элизабет Истлейк, вторя Джейн Карлиль, сказала, что «месмеризм защищается беспринципными женщинами и пропагандируется мужчинами, которые не выговаривают «h».

Историк Роджер Кутер связывал месмеризм с одним из важных в то время умонастроений: «То, что месмеризм в девятнадцатом веке был воспринят в Британии как средство против идеологии и эпистемологии[39] правящей элиты, иллюстрируется как нельзя лучше тем, что месмеризм приняли социалисты-оуэниты[40] в начале 1840-х, когда они соединились с френо-месмеристами». Они моментально признали гуманистические возможности месмеризма и осознали, что останься он в руках медицинской профессуры, эти возможности будут потеряны. В последующие годы люди из рабочего класса стекались в оуэновские лектории, чтобы стать свидетелями существования месмеризма. Оуэнизм как идея исчез в середине 1840-х годов, однако еще пару лет он оставался одним из главных инструментов в становлении и популяризации месмеризма в Британии. Оуэниты верили, что доступ к образованию позволит рабочему классу утвердить свои достоинство и независимость, и искали нечто, что не попало еще в руки буржуазии. Месмеризм полностью соответствовал этим требованиям. Во-первых, он был демократичным — он не нуждался в предварительной адаптации, чтобы быть представленным низшим классам, — и он оказался доступным для того, чтобы любой человек мог с ним экспериментировать. Способности (не слишком дорогое оборудование), вот и все, что требовалось, чтобы рабочие люди, типа Спенсера Холла, смогли стать профессионалами. Во-вторых, оуэниты верили, что характер человека определяется социальными условиями, а месмеризм, казалось, поддерживал эту идею, так как в месмерическом состоянии индивид не мог действовать иначе как по внушению оператора. В-третьих, месмеризм содержал неиерархическую спиритуальную доктрину.

Месмеристы часто ставили себя на сторону протестантов и нонконформистов против католиков, которые держались осмотрительнее по отношению к прогрессу науки. И месмеристы агитировали также и за другие реформы на страницах «Zoist», наиболее влиятельного английского журнала, посвященного месмеризму: они выступали против экспериментов над животными, против смертной казни, поддерживали реформы в образовании, в здравоохранении, в решении проблем трущоб и тюремного содержания. Их реформаторский пыл иногда был направлен против профессионализма вообще (в первую очередь, конечно, имелись в виду враги в медицине). Спенсер Холл писал, например, в первом выпуске журнала «Френо-магнит», основанном в 1843 году, что отвергнутый предубеждениями и снобизмом профессионалов месмеризм появился там, «где его меньше всего ждали — среди простонародья, среди тех, у кого единственным условием получать и передавать знание были врожденные способности, которые при содействии самой Природы давали им возможность достигать цели». На месмеризм иногда смотрели, как на вторжение рабочего класса в священные залы медицины, вход в которые был разрешен лишь тем, кто имел деньги, чтобы платить за образование.