Читать онлайн «Музыкофилия: Сказки о музыке и о мозге». Страница 13

Музыка, которую сочиняет Джон, очень замысловата и сложна, и интеллектуально и композиционно, и он признался, что для него всегда было непросто сочинять. И теперь, с Ай-подом в мозгу, он засомневался, не выбрать ли ему более "лёгкий путь", одалживая в прошлом уже существующие мелодии вместо того, чтобы ломать голову в поисках новых идей[108]. Что интересно: хотя музыка, составляющая его галлюцинации, в оригинале обычно была вокальной или оркестровой композицией, в его голове она автоматически перекладывалась в фортепианное произведение, зачастую исполняемое в другом ключе. И он внезапно обнаруживал, что его руки физически «играют» это переложение для фортепьяно «почти сами по себе».

Он чувствовал, что здесь задействовано два процесса: обратный поток старых песен, "музыкальной информации, хранившейся в банке памяти", и – активная их переработка в мозгу композитора[109].

Музыкальными галлюцинациями я заинтересовался больше тридцати лет назад. В 1970 году, в возрасте семидесяти пяти лет, с моей матерью произошёл очень странный случай. Она все еще была практикующим хирургом, без каких либо слуховых и когнитивных нарушений, и она рассказала мне, как однажды ночью в голове у нее зазвучали патриотические песни времен Англо-Бурской войны. Это потрясло ее, ведь она не вспоминала эти песни уже более семидесяти лет и вообще не была уверена, что они сохранили хоть какое-то значение лично для нее. Она была поражена точностью воспроизведения песен, ведь обычно она была неспособна удержать мелодию в голове. Песни оставили ее через пару недель. Моя мать имела кое-какие неврологические навыки, и она чувствовала, что у этой внезапной вспышки давно забытых песен должна быть органическая причина: возможно, небольшой или же бессимптомный инсульт, а может быть, все дело в ресерпине, который она принимала для нормализации кровяного давления.

Нечто подобное случилось с Роуз Р., одной из моих постэнцефалических пациенток[110]. В 1969 году я стал давать ей препарат L-dopa, и она пробудилась, хотя до этого находилась в «замороженном» состоянии на протяжении десятилетий. Она тут же потребовала магнитофон и в течение нескольких дней записала на него бесчисленное количество непристойных песенок из ее молодости, игравших в мюсик-холлах 1920-х годов. Роуз была поражена этим фактом гораздо больше остальных. «Это потрясающе, – говорила она. – Я не могу понять. Я не слышала этих песен и не думала о них уже больше сорока лет. Не могу поверить, что они все это время были в моей голове. Но теперь они без остановки вертятся в моем сознании».

В тот момент Роуз была в неврологически возбужденном состоянии, и когда я снизил дозу L-dopa, она тут же «забыла» все эти ранние музыкальные воспоминания и так больше и не смогла вспомнить ни одной строчки из тех песен, что записала на магнитофон.

Ни Роуз ни моя мать не использовали термин «галлюцинации». Возможно, они сразу поняли, что у их музыки не было внешнего источника; возможно, их состояние было не галлюцинацией, а скорее набором очень ярких, но навязанных музыкальных образов, и это состояние было для них небывалым и удивительным. В любом случае, это переживание оказалось преходящим для них обеих. Через несколько лет я написал о двух моих пациентках из дома престарелых, миссис О’C и миссис О’М., которые страдали от поразительных галлюцинаций.[111].

Миссис О'М "слышала" три песни, которые быстро сменяли одна другую: “Easter Parade[112]”, “The Battle Hymn of the Republic[113]”, и “Good Night, Sweet Jesus[114]”.

«Я возненавидела их, – говорила она. – Это было, словно какой-то безумный сосед постоянно включает одну и ту же пластинку».

Миссис О’С, женщина восьмидесяти лет с лёгкой формой глухоты, однажды во сне слышала ирландские песни и, проснувшись, обнаружила, что песни все еще играют, так громко и четко, что она решила – кто-то оставил радио включенным. Песни играли в ее голове на протяжении семидесяти двух часов и после этого стали стихать и потеряли стройность. Они полностью замолчали через несколько недель.

Мои записи о состоянии миссис О’С и миссис О’М были опубликованы в 1985 году и вызвали широкий резонанс, многие люди, прочитав эссе, написали в колонку комментатора "Дорогая Эбби", публиковавшуюся во многих газетах,сообщая, что они тоже испытывали подобные галлюцинации. «Эбби» в свою очередь попросила меня прокомментировать эти письма в ее колонке. Я сделал это 1986 году, подчеркнув неопасную, непсихотическую природу подобных галлюцинаций – и я был удивлен, когда редакцию затопил целый поток писем от читателей. Десятки людей писали мне, многие давали детальные описания своих музыкальных галлюцинаций. Такой внезапный наплыв сообщений навел меня на мысль, что, возможно, галлюцинации – это гораздо более распространенное явление, чем я предполагал – или даже более, чем считалось в медицинской профессиональной среде.

С тех пор я в течение двадцати лет продолжал получать письма с описанием симптомов и стал замечать подобные состояния у моих собственных пациентов.

Еще в 1894 году, У.С. Колман, врач-терапевт, опубликовал свои заметки «Галлюцинации в состоянии ясного сознания, связанные с локальными органическими расстройствами»[115] в Британском Медицинском Журнале. Но, невзирая на этот и другие единичные отчеты, музыкальные галлюцинации считались очень редким явлением, и в медицинской литературе им почти не уделяли внимания до 1975 года[116].

Очень разные факторы определяют предрасположенность человека к музыкальным галлюцинациям, но их проявления удивительно однообразны. Возбуждающий стимул может идти от периферической нервной системы (например, в случае поражений органов слуха) или от центральной нервной системы (например, при эпилептических припадках и инсультах), но похоже, что у них есть общий конечный путь, общий для всех церебральный механизм. Большинство моих пациентов и корреспондентов отмечали, что музыка, которую они "слышат", сначала кажется "внешней" – словно поблизости работает радио или телевизор, или сосед включил магнитофон, или какая-то группа играет за окном, что угодно – и когда выясняется, что никакого внешнего источника поблизости нет, пациентам приходится признать, что музыку создаёт их собственный мозг. Они никогда не говорят об этом, как о «воображении», но – как о странном, автономном механизме, заработавшем в мозгу. Они говорят о «пленках», об «цепочках», о «радио» или о «записях» в мозгу; один из моих корреспондентов назвал это «внутричерепной музыкальный автомат».

Галлюцинации иногда проявляются с огромной силой[117], и все же многие из моих корреспондентов весьма неохотно говорят о своих музыкальных галлюцинациях, опасаясь, что их сочтут сумасшедшими – «Я не могу рассказать людям, они ведь Бог знает что подумают», – написал один человек. «Никогда никому не рассказывал, боялся, что меня упекут в психушку», – написал еще один. Другие, даже признаваясь в том, что слышат музыку, обычно с изрядной долей смущения используют термин «галлюцинация» и говорят, что им было бы гораздо легче жить в этом необычном состоянии, гораздо проще говорить о нём, если бы они могли использовать для него другое слово[118].

И все же, несмотря на то, что музыкальные галлюцинации имеют много общих черт – непрерывность, фрагментарный и повторяющийся характер, навязчивость и произвольность, а так же тот факт, что в самом начале все пациенты воспринимают их как музыку извне – конкретные симптомы могут варьироваться довольно широко. Также широко может отличаться роль галлюцинаций в жизни людей в зависимости от того, принимают ли они важность и уместность этой музыки, становится ли она частью их личного репертуара, или же остаётся чужеродной, фрагментарной и бессмысленной.

Каждый человек, сознательно или бессознательно, находит свой собственный способ справиться с психическим вторжением «музыки». Гордон Б., профессиональный скрипач из Австралии, 79 лет, в детстве повредил правую барабанную перепонку, и впоследствии это обернулось прогрессирующей потерей слуха и свинкой в зрелом возрасте. Он написал мне о своих музыкальных галлюцинациях:

Примерно в 1980-м я заметил первые признаки тиннитуса; он проявлялся в виде постоянной, высокой фа. В течение следующих нескольких лет звук не один раз менял высоту и становился все более раздражающим. К тому времени я уже страдал от довольно значительной потери слуха и искажения звуков в правом ухе. В ноябре 2001-го, когда я совершал двухчасовую поездку на поезде, звук дизельного двигателя зазвучал в моей голове чудовищным скрежетанием, которое длилось еще несколько часов после того, как я покинул поезд. В течение следующих нескольких недель я постоянно постоянно слышал скрежещущие шумы..[119]