Читать онлайн «Первобытная культура». Страница 67

Из числа более древних народов, признающих генеалогии подобного рода, можно в качестве примера привести южноамериканские племена амойпира, потиуара, кондские кланы баска и яксо и туркменские орды иомут, текке и чаудор. Все они производят свои наименования от предков или предводителей, которые носили эти самые имена. Там, где критике возможно коснуться этих генеалогий, она часто приводит к такому результату, как изгнание Брута и его троянцев из истории Англии. Когда в генеалогии хауса в Западной Африке встречаются простые имена городов, подобно Кано и Катсена, то весьма естественно видеть олицетворение этих городов в мифических предках. Мексиканские предания приписывают различным народам страны целый ряд эпонимических предков или вождей. Мекси был основателем Мексики, Чичимекатль – первым царем чичимеков, и т. д., до Отомитля, предка отоми, само имя которого своим окончанием говорит, что оно придумано ацтеками. Бразильцы объясняют разделение племен тупи и гуарани легендой о двух предках, братьях Тупи и Гуарани, которые поссорились и разошлись в разные стороны, каждый со своими последователями. Но эпонимическое происхождение, этого рассказа становится более вероятным, так как слово «гуарани» вовсе не древнее народное имя, а просто обозначение «воинов», которое миссионеры дали известным племенам. И если обратить внимание на такие факты, как, например, то, что североамериканские племена, называющиеся по имени животных «бобр», «рак» и т. п., объясняют эти названия тем, что эти животные были их предками, критическое исследование выскажется вообще не столько в пользу действительных предков и вождей, которые передали собственные имена своим племенам, сколько за эпонимических предков, созданных воображаемым обратным процессом такого унаследования.

Впрочем, при рассмотрении эпонимической легенды не следует останавливаться на этой разрушительной стадии. В самом деле, пройдя через строгую Критику, она все же сохраняет действительно историческое Значение, не уступающее, быть может, тому значению, какое она имела бы, если бы ее имена были настоящими именами древних вождей. При всех своих вымыслах, ошибках и недомолвках героические генеалогии сохраняют в себе древние воззрения на национальности, предания о переселениях, завоеваниях и связи вследствие родства или каких-либо сношений. Этнологи старого времени, заимствуя мифический способ выражения, представляли то, что они считали действительными отношениями народов, в виде олицетворений, смысл которых легко понимаем еще и теперь. Греческая легенда о братьях-близнецах Данае и Эгапте, родоначальниках народов данаев, или гомеровских греков, и египтян представляет определенную, хотя и несостоятельную этнологическую теорию. Эпонимический миф об Эллине, этом олицетворении народа эллинов, представляет собой дпугоё, более разумное этнологическое свидетельств в родстве четырех великих истоков греческого народа. У Эллина, рассказывает он, было три сына: Эол, Дор и Ксут. От первых двух получили свои названия эолийцы и дорийцы, третий же имел двух сыновей – Ахея и Иона, имена которых были унаследованы ахейцами и ионийцами. Убеждение лидийцев, мизийцев и карийцев в их национальном родстве ясно выражено и в генеалогии Геродота, который признает их происхождение от трех братьев – Лида, Миза и Кара. Персидская легенда о Феридуне и его трех сыновьях – Иреи, Type и Сельме– различает две народности, иранцев и туранцев, т. е. персов и татар.[79]

Народная генеалогия афганцев также достойна внимания. Она заключается в следующем: Мелик Талут (царь Саул) имел двух сыновей – Беркию и Ирмию (Берекия и Иеремия), которые служили Давиду. Сын Беркии был Афган, а сын Ирмии – Узбек. Благодаря орлиным носам афганцев и употреблению у них имен, заимствованных из библейских источников, мысль об их происхождении от исчезнувших племен Израиля имела многих приверженцев среди европейских ученых вплоть до настоящего столетия. Такая родословная не что иное, как этнологическая нелепость, потому что источник воображаемого родства столь различных по внешнему виду и по языку афганцев и узбеков, по-видимому, кроется в их связи через посредство ислама. С другой стороны, происхождение их обоих от одного общего семитического корня возможно только при той бессмысленной подделке истории, которая характерна для мусульманских летописей.

Гораздо более разумная народная родословная встречается у татар. В XIII в. Вильгельм Руисбрук сообщает, между прочим, в виде серьезного исторического факта, что первоначально они были прозваны турками от Турка, старшего сына Иафета. Но потом один из их государей оставил владения своим сыновьям, близнецам Татару и Монголу, из-за чего возникло никогда не уничтожавшееся различие между этими двумя народами. В историческом отношении эта легенда совершенно нелепа, но она содержит бесспорный, по-видимому, этнологический факт, что турки, монголы и татары – близкородственные группы одного и того же корня. Можно не согласиться только с чрезмерной претензией со стороны турок, выставляющих себя главой семьи и предком монголов и татар. Таким образом, эти мифологические по форме, но этнологические по сущности эпонимические народные генеалогии олицетворяют понятия, верность и значение которых можно допускать или отрицать, но нельзя не признать их за определенные этнологические свидетельства.

Из этого видно, что древняя этнология обыкновенно выражается метафорами, в которых олицетворяются страны и народы, и связь между ними обозначается терминами личного родства. Теми же особенностями отличается и замечательный документ древней этнологии – исчисление народов в 10-й главе книги Бытие.[80] В некоторых случаях от критики требуется немало мелочной и трудной работы, чтобы выявить среди этих прародительских имен те, которые представляют лишь обозначения мест или народов в личной форме. Но для критика, знакомого с этническими генеалогиями других народов (из которых мы уже приводили примеры), достаточно одного взгляда на этот перечень, чтобы убедиться, что часть заключающихся в нем имен – имена не действительных лиц, а олицетворенных городов, стран и рас. Город Сидон называется братом Хета, отца хеттитов, а за ними появляются в лицах иевузиты и амориты. Куш (или Эфиопия) здесь родит Немврода, Ашур (или Ассирия) строит Ниневию и даже двойственный Мицраим (или «оба Египта», по-видимому, Верхний и Нижний Египет) является личным сыном или братом обеих стран и прародителем их населения. Арийское происхождение ясно обозначается в двух олицетворениях: Мадая – мидянина и Явана – ионийца. А что касается семейства, к которому принадлежат сами израильтяне, то стоит только взять Ханаана, отца Сидона, и поставить его как представителя финикиян наряду с Ашуром, Арапом, Эбером и другими потомками Сима, чтобы получить в результате распределение семитического племени сообразно с обычной классификацией современной сравнительной филологии.

Переходя от тех случаев, где мифологическая форма служит средством для передачи философских воззрений, бросим беглый взгляд на ту область, где вымысел принимает подобие объяснительной легенды. Средневековые схоластики справедливо подвергались насмешкам за обычный для них способ передачи метафизическими терминами простых фактов, которые потом в этой научной оболочке торжественно выдавались ими за объяснение самих фактов, вроде того, например, что опиум вызывает в людях сон оттого, что обладает усыпляющим свойством. Приемы творца мифов в одном отношении могут быть пояснены сравнением с упомянутым приемом схоластиков. Многие из приведенных выше легенд показали, что половина всей мифологии занята воспроизведением обыденных фактов ежедневной жизни в вымышленных рассказах о происхождении и причине этих фактов. То были ребяческие ответы на древние как мир вопросы – откуда и почему – вопросы, одинаково тревожащие и дикаря и мудреца. Описания эти, облеченные в историческую форму, так незамысловаты по своей сущности, что наиболее легкие из них истолковываются без затруднений.

Когда, например, самоанцы говорят, что со времени большой битвы между платанами и бананами побежденные опустили головы, тогда как победители гордо подняли свои, кто не поймет, что эта простая метафора сравнивает растения, вертикально стоящие и поникшие, с победителем, стоящим среди побежденных врагов. В таком же очевидном уподоблении кроется начало другой полинезийской легенды, которая говорит, что кокосовый орех был сотворен из головы человека, каштан – из его почек и яме – из его ног. Очень прозрачен вымысел оджибве о небесном юноше в зеленой одежде, с развевающимися перьями, который для блага человечества был побежден и похоронен индейцами, но восстал из могилы в виде маиса, Мондамина, или «зерна духа». Крестьяне Нового Леса уверены, что мергель, находящийся в обрабатываемой ими почве, до сих пор красен от крови их древних врагов датчан. На красных скалах Кукова пролива маори видят следы крови Купе, который, оплакивая смерть своей дочери, изранил свой лоб обломками обсидиана. На том месте, где Будда отдал свое тело в пищу голодным детенышам тигрицы, его кровь на вечные времена окрасила почву, деревья и цветы. Современные албанцы до сих пор видят следы резни в реках, принимающих красный цвет от почвы, подобно тому как древние греки видели кровь Адониса в летних волнах реки, орошавшей Библос. Красные налеты, покрывающие речные голыши, до сих пор считаются корнвалийцами признаком совершенного в том месте убийства. В Германии кровь Иоанна Крестителя все еще превращается в растение в иванов день, и крестьяне продолжают отыскивать его. Красный гриб – это кровь гуннов, во время бегства изранивших свои ноги. В Индии путешественник может видеть на развалинах стен Ганга-Раджи следы крови убитых во время осады горожан, а – что еще удивительнее – на плитах церкви святого Дениса в Корнуолле видны пятна крови, упавшей туда, в то время как голова святого была отсечена в другом месте.[81] Всякое собрание мифов переполнено примерами подобной описательной метафоры под оболочкой истории. Но наше суждение о постоянстве и в то же время разнообразии того, что может быть названо мифическим языком, подкрепляется извлечением из его словаря таких названий, как приведенные выше, которые в столь разнообразной и фантастической форме описывают появление пятен кровавого цвета.