Читать онлайн «ЦРУ и контроль над разумом». Страница 37

Американское общественное мнение бурно прореагировало на идеи Хантера, что было обусловлено господствовавшей в нем враждебностью к коммунистическому противнику, деятельность которого воспринималась как таинственная и чуждая.

Большинство американцев что-то слышали об известном процессе над венгерским кардиналом Миндсенти, на котором кардинал казался зомбированным, находящимся под воздействием наркотиков или гипноза. Другие обвиняемые на известных советских «показательных процессах» проявляли сходные симптомы, где признавались в невероятных преступлениях, произнося признания одинаково монотонными голосами. Американцам была знакома идея о том, что коммунисты обладали возможностями управлять несчастными людьми, и высказывания Хантера способствовали тому, что беспокоящие представления перешли в сильный страх. Опасения, связанные с «промыванием мозгов», усилились в процессе тяжелых боевых действий во время корейской войны в 1952 г., когда китайское правительство развернуло пропагандистскую кампанию, в которой приводились задокументированные «признания» американских летчиков в различных военных преступлениях, включая применение бактериологического оружия.

Официальная американская позиция в отношении признаний военнопленных заключалась в том, что они были вынужденными и ложными. Как говорится в одном из документов штаба американских ВВС, «в признаниях могут содержаться правдивые детали… Но для целей нашего рода войск признания рассматриваются в качестве вынужденного сообщения ложных сведений». Хотя у военных были понятные причины считать сделанные признания лживыми или правдивыми, это не опровергает того факта, что признания были сделаны. Это также не снимало страхи таких людей, как Эдвард Хантер, который считал признания доказательством наличия у коммунистов средств, «позволяющих так затуманить рассудок человека, что он перепутает правду с ложью и поверит в реальность событий, которых на самом деле не было, и в конечном счете, станет марионеткой в руках коммунистического кукловода».

К концу корейской войны 70 % американских военнопленных, число которых в Китае достигало 7190 человек, либо признались в совершении преступлений, либо поставили свои подписи под призывами прекратить войну в Азии. 15 % полностью сотрудничали с китайцами, и только 5 % стойко сопротивлялись нажиму. Поведение американцев контрастировало не в их пользу по сравнению с поведением англичан, австралийцев, турок и других военнопленных ООН, среди которых коллаборационизм встречался редко, хотя, как показали исследования, с ними обращались примерно так же плохо, как с американцами. Что еще хуже, большое число военнопленных не отказались от своих признаний и после возвращения в Соединенные Штаты. Вопреки ожиданиям, они этого не сделали после возвращения на родину. Удивленные и разочарованные таким упадком морали среди военнопленных, законодатели американского общественного мнения согласились с объяснением Эдварда Хантера: «Каким-то образом китайцы “промыли мозги” нашим парням».

Но как это им удалось? В разгаре ужаса перед «промыванием мозгов» консервативные ораторы привносили религиозный оттенок в политические дебаты. По определению, всех коммунистов обработали с помощью сатанинских сил, утверждали они, что позволяло представлять врагов в виде роботов, полностью лишенных человеческих чувств и мотиваций. Либералы придерживались более научных взглядов на проблему. Перед лицом неопровержимых свидетельств того, что как русские, так и китайцы могли за очень короткий период, часто в крайне тяжелых условиях, изменить основные убеждения и схемы поведения военнопленных, либералы посчитали, что должен существовать особый метод, тайну которого позволят обнаружить объективные исследования.

Директор ЦРУ был сторонником научного подхода, хотя, естественно, поощрял своих экспертов в области пропаганды к эксплуатации более эмоционально выигрышной гипотезы о «промывании мозгов». Даллес и руководители других разведывательных служб направили лихорадочные усилия на то, чтобы как можно больше узнать об успехах советских и китайских ученых в области контроля над разумом. Стремясь получить ответ, Даллес обратился к содействию со стороны д-ра Гарольда Вольфа, невролога с мировым именем, с которым он наладил тесные личные связи. В то время Вольф лечил сына Даллеса, который был ранен в голову во время корейской войны. Вместе они переживали приступы и рецидивы у младшего Даллеса, вызванные его ранением. Худощавый, небольшого роста, но обладавший сильным характером, д-р Вольф быстро подружился с высоким, представительным директором ЦРУ. Возможно, Даллес рассматривал «промывание мозгов» как некое повреждение мозга или привнесение душевного заболевания. Во всяком случае, в конце 1953 г. он попросил Вольфа провести для ЦРУ официальное расследование методов, применяемых коммунистами при «промывании мозгов». Вольф, увлеченный рассказами директора о мире секретных операций, охотно принял сделанное ему предложение.

Гарольд Вольф был в основном известен как специалист по лечению мигрени и головной боли иного рода, однако он многократно консультировал разведчиков и военных, поэтому он знал, как следует приняться за выполнение порученного ему дела. Он договорился о сотрудничестве с Лоуренсом Хинклем, своим коллегой по медицинскому колледжу Корнельского университета в Нью-Йорке. Хинкль участвовал в исследовании и выполнял административные функции. Прежде чем приступить к работе, оба доктора удостоверились в том, что администрация университета и его президент Дин У. Мэлот одобряют эту работу, что они связались со службами в Вашингтоне, которые подтвердили, что разрабатываемый проект имеет то большое значение, которое ему придает Аллен Даллес. Хинкль вспоминает, как советник из Белого дома побуждал к совместной работе сотрудников Корнельского университета. Администрация университета дала свое согласие, и вскоре Вольф и Хинкль приступили к работе над секретными файлами, посвященными «промыванию мозгов». Сотрудники ЦРУ помогли также организовать интервью с бывшими коммунистами — следователями и заключенными. Как вспоминает Хинкль, «все осуществлялось с соблюдением правил секретности. Нам пришлось много поработать и подписать соглашения о соблюдении секретности, к которым все относились очень серьезно».

Команда Вольфа и Хинкля стала основной группой исследователей, занимавшейся изучением проблемы «промывания мозгов» по поручению правительства США, хотя ВВС и армия параллельно осуществляли и собственные программы[69]. Их секретные доклады Аллену Даллесу, опубликованные позднее в рассекреченном варианте, рассматривались как изложение позиции американского правительства по этому вопросу. Если сделать определенные скидки на риторику эпохи холодной войны 50-х гг., то доклад Хинкля-Вольфа остается одним из лучших отчетов о массированных программах политического переобучения в Советском Союзе и Китае. В нем прямо заявлялось, что ни в Советском Союзе, ни в Китае не было магического оружия — ни наркотиков, ни экзотических лучевых пушек или иных фантастических механизмов. Вместо этого в докладе описывались методы допросов, которые практиковались коммунистами: они базировались на умелом, хотя и жестоком применении полицейских методов. Описание советской системы предвосхищает в схематическом виде роман писателя Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Хинкль и Вольф показали, что советские методы основаны на кумулятивном эффекте интенсивного психологического давления и человеческой слабости; один лишь этот тезис принес обоим ученым вражду более правых сотрудников ЦРУ, типичным представителем которых был Эдвард Хантер.

Некоторые из знавших его вспоминают, как Хантер любил повторять, что советские идеологи «промывали мозги» людям точно так же, как Павлов делал это с собаками.

Вопреки некоторым несогласным, таким как Хантер, модель Вольфа-Хинкля (с последующими усовершенствованиями) наилучшим образом описывает крайние формы политического переобучения. Согласно общепринятому мнению, в Советском Союзе была предпринята попытка влиять на поведение пленного, помещая его в одиночное заключение. Меняющиеся охранники постоянно держали его под наблюдением, унижая и оскорбляя, давая понять, что он полностью лишен поддержки извне. Охранники заставляли заключенного долгое время стоять, сидеть можно было, только получив разрешение, лежать он мог исключительно в определенной позе, а при малейшем движении во сне его тотчас же будили. Он полностью изолирован от внешних впечатлений, от всех новостей извне, запреты распространялись на разговоры и чтение.

Через четыре-шесть недель такой убийственной рутины заключенный обычно «ломался» под воздействием стресса. «Он плачет, бормочет, громко молится в своей камере», — пишут Хинкль и Вольф. Допрос начинался, когда заключенный доходил до этой стадии. Ночь за ночью охранники приводили его в специальное помещение, где проходил допрос. Не обвиняя заключенного в совершении каких-либо конкретных преступлений, следователь внушал ему, что тот прекрасно знает сам обо всем, что он совершил. Самым мучительным для себя образом, в духе Кафки, заключенный пытался отрицать неизвестно какую вину. Совместно с заключенным следователь детально прослеживал его жизнь. Он улавливал любую непоследовательность, какой бы малой она ни была, считая ее дальнейшим доказательством вины; он высмеивал попытки оправдаться, которые предпринимал заключенный. Правда, последний получал какой-то отклик. Долгие недели изоляции и неопределенности приводили к тому, что пленник был благодарен за любой человеческий контакт — даже за то, что его дело двигалось к своему завершению. Правда, двигалось только до тех пор, пока он соглашался признавать свою вину, но… Постепенно заключенный приходил к выводу, что он и его следователь вместе движутся к единой цели — к завершению его дела.