Читать онлайн «Этот человек Моисей». Страница 21

Мы могли бы начать с одной специфической еврейской черты, которая определяет их отношение к другим людям. Нет сомнения, что евреи исключительно высокого мнения о самих себе и считают себя благороднее, выше окружающих людей, от которых они отделены, вдобавок, и многими своими обычаями. При этом они воодушевлены особой верой в жизнь, какую дает лишь тайное обладание неким бесценным даром; им присущ своего рода оптимизм. Религиозный человек назвал бы это, пожалуй, верой в Бога.

Нам известна причина такого их поведения и природа их бесценного сокровища. Они действительно считают себя избранным народом Бога; они уверены, что особенно близки к Нему, и это наполняет их гордостью и уверенностью. Вполне надежные источники говорят, что они и в эллинистические времена вели себя так же. Иными словами, еврейский характер уже тогда был таким, как сейчас, и греки, среди которых и рядом с которыми они жили, относились к этим еврейским особенностям так же, как современные их "хозяева" сегодня. Греки относились к ним так, что кажется, будто они тоже верили в ту предпочтительность, на которую претендовали сами израилиты. Когда кто-то объявляет себя любимцем наводящего ужас отца, немудрено, что прочие братья и сестры его ревнуют. К чему ведет такая ревность, прелестно показано в еврейской легенде о Иосифе и его братьях. Но последующий ход мировой истории как будто бы оправдывает эти еврейские претензии, ибо, когда позднее Бог согласился послать людям мессию и искупителя, он снова выбрал его из еврейской среды. Тут уж другие народы как будто вполне имели основания сказать: "Они действительно правы - они избранный Богом народ". Вместо чего случилось так, что искупление через Иисуса Христа навлекло на евреев еще большую ненависть, а сами они не извлекли никакой пользы из этого вторичного доказательства своей избранности, поскольку не признали искупителя.

В силу моих предыдущих замечаний следует заключить, что именно Моисей наградил еврейский народ той особенностью, которая сыграла такую роль во всей его истории. Именно этот человек укрепил их самоуверенность, внушив им, что они избранный Богом народ; именно он объявил их святыми и наложил на них обязанность сторониться всех других. Не то, чтобы другим народам недоставало самоуверенности. Тогда, как и сейчас, каждый народ считал себя выше всех остальных. Однако благодаря Моисею самоуверенность евреев была укоренена в религии; она стала частью их религиозной веры. Благодаря особо близким отношениям со своим Богом они приобрели частицу его величия. А поскольку мы знаем, что за Богом, который избрал евреев и вывел их из Египта, стоял человек Моисей, то я отважусь сказать: именно он, этот человек Моисей, и сотворил евреев. Ему этот народ обязан своей жизненной цепкостью; но ему же он обязан той враждебностью, с которой он столкнулся и все еще сталкивается до сих пор.

3. Великий человек

Откуда же в одном-единственном человеке такая исключительная сила, что он способен создать из чуждых друг другу людей и семей единый народ, запечатлеть в нем специфический характер и определить его судьбу на грядущие тысячелетия? Не является ли такое предположение возвратом к тому образу мышления, который некогда породил мифы о сотворении мира и поклонение героям, возвратом к тем временам, когда исторические хроники ограничивались пересказом деяний и биографий немногих людей - повелителей и завоевателей? Ведь наши времена склонны, скорее, объяснять события человеческой истории более скрытыми, общими и безликими факторами - навязанными влиянием экономических обстоятельств, изменениями в пищевом рационе, прогрессом материалов и орудий, миграциями, вызванными ростом населения или переменой климата. В этих процессах отдельной личности нет иной роли, кроме как быть выразителем или представителем массовых тенденции, стремящихся к воплощению и находящих его - как бы по случаю - именно в этих личностях.

Это тоже вполне легитимный подход, хотя он и спотыкается о существенную разницу между структурой мира, которую мы пытаемся постичь, и нашим собственным образом мысли. Наша настоятельная потребность в причинах и следствиях вполне удовлетворяется, когда каждому процессу отвечает одна-единственная причина. В действительности, однако, внешний мир вряд ли устроен таким образом: каждое событие представляется обычно сверхобусловленным, то есть оказывается следствием нескольких налагающихся причин. Страшась бесчисленных усложнений, исследователи, как правило, выбирают какую-нибудь одну причинно-следственную цепь, отбрасывая другие, и рассуждают о противоречиях, которые не существуют в природе, а являются всего лишь следствием этого расчленения сложной структуры.

Поэтому если исследование какого-то конкретного случая демонстрирует исключительную роль в нем одной человеческой личности, не следует упрекать себя, будто, принимая этот вывод, мы наносим удар доктрине безличных массовых факторов. В действительности, несомненно, есть место и для того, и для другого. Впрочем, в генезисе монотеизма, по правде говоря, невозможно указать другие массовые факторы, кроме названных мною, а именно установления тесных связей между разными народами и существования великой империи.

Сохраним поэтому место для "великого человека" в этой цепи, точнее, сети важнейших причин. Согласимся также, что великий человек влияет на своих современников двояко: самой своей личностью - и той идеей, которую он выражает. Такая идея может выражать давние желания масс, или указывать их желаниям новые цели, или опять-таки увлекать их иными способами. Иногда - но это, конечно, самый примитивный случай - влияние может оказывать прежде всего сама личность, тогда как идея играет подчиненную роль. Зато у нас нет никаких сомнений, почему вообще появляются великие люди. Мы знаем, что огромное большинство человечества испытывает сильнейшую потребность в авторитете, которому можно было бы подчиняться, который бы господствовал и порой даже угнетал своих последователей. Психология индивидуума объясняет, откуда берется эта потребность масс. Это не что иное, как потребность в отце, которая живет в каждом из нас с детства, в том самом Отце, победой над которым похваляются герои мифов. И теперь мы начинаем понимать, что все черты, в которые мы приодеваем великого человека, это черты отца, что в этом сходстве и состоит суть великого человека. Решительность мысли, сила воли, мощность деяний - все это черты отцовского облика; но превыше всего - вера в себя и независимость духа, та божественная уверенность великого человека в правильности своих действий, которая порой может переходить в безоглядность. Им нельзя не восхищаться, ему нельзя не верить, но невозможно избавиться и от страха перед ним. Нам следовало искать ключик в самом слове: кто еще, кроме отца, может быть "великим" для ребенка?

Вне сомнения, Моисей, снизошедший до несчастных еврейских рабов, чтобы сказать им, что они - его возлюбленные дети, был для них гигантской отцовской фигурой. И не менее величественной должна была показаться им концепция единственного, вечного, всемогущего Бога, который счел их достойными завета с Ним и обещал заботиться о них, если они будут блюсти Ему верность. Возможно, им было нелегко отделить образ этого человека Моисея от образа его Бога, и в этом они были инстинктивно правы, потому что Моисей наверняка воплотил в образе своего Бога некоторые собственные черты, - вроде вспыльчивости и неумолимости.

Но если, с одной стороны, фигура великого человека выросла до божественной, то, с другой, самое время напомнить, что и отец когда-то был ребенком. Великая религиозная идея, которую провозглашал этот человек Моисей, как я уже отмечал, не принадлежала ему; он заимствовал ее у своего царя Эхнатона. А сам Эхнатон - величие которого как основателя религии доказано вне всяких сомнений - возможно, следовал откровениям, которые через его мать или другими путями - пришли к нему с Ближнего или Дальнего. Востока.

У нас нет возможности проследить эту нить еще дальше. Но если наши рассуждения до сих пор шли правильным путем, то это означает, что идея монотеизма, наподобие бумеранга, вернулась в страну своего происхождения. Представляется бесплодным гадать, каковы заслуги того или иного индивидуума в развитии этой идеи. Несомненно, в этом развитии приняли участие и в него внесли свой вклад многие люди. С другой стороны, было бы ошибкой прервать причинную цепь на Моисее и пренебречь тем, что сделали его преемники, еврейские пророки. Монотеизм не укоренился в Египте. Та же неудача могла повториться в Израиле, когда народ повернулся к Ягве, отбросив навязанную ему неудобную, претенциозную религию. Однако в еврейской массе раз за разом появлялись люди, которые заново расцвечивали живыми красками поблекшую традицию, заново возрождали память о Моисее и его требованиях и не успокаивались, пока не отвоевывали утраченные было позиции. Благодаря этому непрестанному многовековому усилию и - не в последнюю очередь - двум великим реформам, до и после вавилонского пленения, в конце концов, и произошло обратное превращение народного божества Ягве в того Бога, поклонение которому Моисей некогда навязал евреям. Эта способность коллектива, позже ставшего еврейским народом, выдвинуть из своей среды столь многих людей, готовых взять на себя ношу моисеевой религии в обмен за убеждение в избранности своего народа, несомненно, является свидетельством некой особой психологической структуры.