Читать онлайн «Моральное животное». Страница 65

Это та почва, которая объясняет самцовые и самочьи подходы к сексу: огромный репродуктивный потенциал самца, ограниченный потенциал самки и, как итог этого, неравенство репродуктивного успеха разных самцов. С одной стороны, самец — омега иерархии — может вовсе не иметь потомков, и из этого факта вполне следует, чтобы посредством естественного отбора выработать энергичное отвращение к низкому статусу. В другой — альфа может зачать потомков от многих матерей, и это веский резон для естественного отбора, чтобы выработать у самцов безграничную жажду власти. У самок репродуктивные ставки в статусной игре ниже. Самка шимпанзе, независимо от ее статуса, в момент овуляции вовсе не сталкивается с нехваткой поклонников. Какого-либо фундаментального сексуального соперничества с другими самками у неё нет.

Конечно, самки нашего вида конкурируют за партнёров, предлагающих наибольшие родительские инвестиции. Но нет никаких оснований полагать, что в ходе эволюции социальный статус был первичным инструментом в этой конкуренции. Кроме того, давление отбора в самцовой конкуренции за секс явно сильнее, чем давление в самочьей конкуренции за инвестиции. Причина опять находится в тех потенциальных различиях перспективности, намного больших среди самцов, чем среди самок.

Книга рекордов Гиннеса содержит яркий факт по этому поводу. Наиболее плодовитый в мировой истории родитель среди людей имел 888 детей, приблизительно на 860 больше, чем могла бы мечтать родить женщина, если, конечно, она не имела ловкость всё время рождать близнецов.[74] Его имя и титул — Моулей Исмаил Шарифиан по прозвищу «Кровожадный», император Марокко. Несколько неуютно осознавать, что гены человека по прозвищу «Кровожадный» отправились в жизненный путь в почти 1000 потомках. Но это тот путь, которым часто идёт естественный отбор — наиболее пугающие гены часто побеждают. Конечно, нет никакой уверенности в том, что кровожадность Моулей Исмаила находилась в отдельных генах; возможно, что это просто следствие его жестокого детства. Тем не менее, это факт: иногда гены ответственны за сверхординарную тягу мужчины к власти, и пока эта власть транслируется в жизнеспособное потомство, те гены процветают.

Вскоре после путешествия на «Бигле», Дарвин написал своему кузену Фоксу, что его работа "удачно подняла меня в собственных глазах, придала мне уверенности в себе и, я надеюсь, не слишком много тщеславия; хотя должен признаться, что часто чувствую себя подобным павлину, восхищающимся собственным хвостом". В тот момент, когда "естественный отбор" ещё не созрел в его голове, и задолго до того, как он додумался до концепций полового отбора, Дарвин не мог знать, насколько удачное сравнение он привёл. Позже же он бы наверняка увидел, что, действительно, величина самооценки мужчины зависит от тех же сил, что и приводят к росту хвоста у павлина; это результат полового соперничества среди самцов. В "Происхождении человека" он написал: "Похоже, что женщина отличается от мужчины по психическим склонностям, в основном в её большей нежности и меньшей эгоистичности". "Мужчина — конкурент других мужчин; он восхищает, когда побеждает в соперничестве, а это приводит к амбициозности, которая слишком легко переходит в эгоизм. Эти последние качества наделяют его естественным и к несчастью неотъемлемым правом".

Дарвин также видел, что это неотъемлемое право не было следствием лишь нашего происхождения от обезьян, но и продуктом сил, действовавших намного позже, когда мы стали уж людьми. Самые сильные и энергичные люди — те, кто лучше всего защищал и снабжал дичью семьи, а позднее были руководителями или лидерами, обеспечивались лучшим оружием и большей собственностью (к примеру, большим количеством скота) — преуспевают в размножении, имея большее количество детей, чем более слабые, бедные и низкоранговые члены тех же племён.[75] Без сомнения, что такие люди имели возможность выбора самых привлекательных женщин. В настоящее время вожди почти любого племени в мире легко получают более, чем одну жену. Действительно, изучение племён Аче, Aкa, Ацтеков, Инков, древних Египтян и многих других культур не оставляет сомнений в том, что без использования контрацепции мужская власть транслируется в большее количество потомков. И даже теперь, когда контрацепция разорвала эту связь, тем не менее, остаётся связь между статусом и интенсивностью и разнообразием половой жизни этого мужчины.

Конечно, мужская конкурентоспособность имеет, как культурные, так и как генетические основания. Хотя мальчики природно более напористы и самоуверенны, чем девочки, у них есть инструменты образования небольших союзов. Опять же, эти предпосылки могут сами по себе находиться частично в генах. Родители могут быть врождённо склонны к формированию в своих детях оптимальных репродуктивных стратегий (строго говоря, стратегий, которые были бы оптимальны для репродукции в нашей среде эволюционной адаптации). Маргарет Мид однажды сделала такое наблюдение примитивных обществ, которое, думается, вполне применимо в какой-то мере к обществам людей вообще: "Маленькая девочка узнаёт, что она — женщина, и ей нужно просто ждать, что однажды стать матерью. Маленький мальчик узнаёт, что он — будущий мужчина, и чтобы добиться успеха в мужских делах и превратиться однажды в настоящего мужчину, ему нужно будет доказывать свою мужественность". Относительная сила этих сообщений может зависеть от того, сколько эволюционного смысла им придаётся в местном масштабе. Есть свидетельства, что в полигинийных обществах, где мужчины высокого статуса астрономически плодовиты, родители воспитывают конкурентоспособность своих сыновей с особым вниманием.

Ничто из вышесказанного не означает, что мужчины обладают монополией на амбиции. Самкам приматов, как обезьянам, так и людям, статус может приносить различные выгоды, такие, как большее количество еды или привилегированный уход за детьми; соответственно, они стремятся к повышению статуса с тем или иным энтузиазмом. Самка шимпанзе обычно доминирует над неполовозрелыми самцами, и в случае вакуума в самцовой структуре власти, может даже достигать больших политических высот. Если в неволе в колонии шимпанзе не имеется взрослых самцов, самка может занять статус альфы и затем отстаивать его с большим умением при появлении конкурентов-самцов. А бонобо, другие наши кузены по эволюции, обнаруживают даже большее самочье властолюбие. В неволе, в нескольких маленьких колониях самки — несомненные лидеры. Даже на воле более грозные самки могут доминировать над непритязательными взрослыми самцами.

Итак, когда мы наблюдаем иерархические поединки у шимпанзе, мы можем распространять увиденное (по крайней мере, частично) на самок. Мы сосредоточимся на самцовых поединках, потому что у самцов они выражены более ярко. Но психические силы, питающие эти сражения, если уж они есть у людей, вероятно, имеются у женщин точно так же, как и у мужчин, хотя в меньших дозах.

Иерархии, как у шимпанзе, так и у человека, изощрённее куриных.[76] Положение в иерархии у приматов может изменяться день ото дня, и не только потому, что иерархии перестраиваются (что встречается), но потому, что господство может зависеть от контекста, в частности от того, какие приматы появляются вокруг. Дело тут в том, что шимпанзе и людям присуще нечто, отсутствующее у кур — взаимный альтруизм. Проживание в компании со взаимовыгодным альтруизмом означает наличие друзей. А друзья помогают друг другу в социальных конфликтах.

Это может показаться самоочевидным — для чего же ещё нужны друзья? Но на деле этот вопрос заслуживает пристального внимания. Эволюционная смесь, которая произвела взаимный альтруизм и иерархию статусов, наблюдается чрезвычайно редко в летописи животной жизни.

Катализатор этой смеси — тот факт, что раз иерархии существуют, то статус становится ресурсом. Если статус расширяет ваш доступ к еде или сексу, то есть смысл добиваться статуса абстрактно, подобно тому, что есть смысл зарабатывать деньги, хотя сами они несъедобны. Так что взаимовыгодный обмен, увеличивающий статус животных, не отличается от обмена едой: пока обмен выгоден, естественный отбор поощрит его при возможности. Действительно, пристально рассмотрев общества шимпанзе и людей, можно предположить, что с точки зрения естественного отбора, помощь в борьбе за статус — главная цель дружбы.

Эволюционный сплав иерархии и взаимного альтруизма составляет значительную часть средней человеческой жизни. Многие, а может почти все, колебания нашего настроения, наших судьбоносных поступков, изменения наших взглядов о людях, учреждениях, даже идеи, управляются психическими механизмами, входящими в этот сплав. Он во многом формирует текстуру нашей каждодневной жизни.