Читать онлайн «Введение в психологию». Страница 12

В ряде работ у В. И. Ленина имеются указания и рассуждения о том, что каждый предмет имеет много разных сторон и каждая такая сторона составляет предмет особого изучения отдельной науки. В. И. Ленин дает четкие указания на то, как следует рассматривать эти стороны, чтобы избежать произвольности выбора какой-нибудь одной стороны и эклектического сочетания разных (и тоже произвольно выбранных) сторон. Одно из замечаний по этому вопросу мы находим уже в «Философских тетрадях» [28] (1914–1916); значительно подробней они развиты в замечательном выступлении на «Дискуссии о профсоюзах» (1921).

В этом выступлении, поясняя различие между диалектикой, формальной логикой и эклектикой, В. И. Ленин разбирает следующий пример: «…приходят два человека и спрашивают… что такое стакан… Один говорит: "это стеклянный цилиндр"… Второй говорит: "стакан, это — инструмент для питья…"… Стакан есть, бесспорно, и стеклянный цилиндр, и инструмент для питья. Но стакан имеет не только эти два свойства или качества или стороны, а бесконечное количество других свойств, качеств, сторон, взаимоотношений и "опосредствовании" со всем остальным миром. Стакан есть тяжелый предмет, который может быть инструментом для бросания. Стакан может служить как пресс-папье, как помещение для пойманной бабочки, стакан может иметь ценность как предмет с художественной резьбой или рисунком, совершенно независимо от того, годен ли он для питья, сделан ли он из стекла, является ли его форма цилиндрической или не совсем, и так далее и тому подобное.

Далее. Если мне нужен стакан сейчас, как инструмент для питья, то мне совершенно не важно знать, вполне ли цилиндрическая форма его и действительно ли он сделан из стекла, но зато важно, чтобы в дне не было трещины, чтобы нельзя было поранить себе губы, употребляя этот стакан, и т. п. Если же мне нужен стакан не для питья, а для такого употребления, для которого годен всякий стеклянный цилиндр, тогда для меня годится и стакан с трещиной в дне или даже вовсе без дна и т. д.» [29]

Стакан как метательный снаряд есть предмет баллистики, как помещение для пойманной бабочки — предмет снаряжения энтомолога, как художественная вещь — предмет прикладного искусства, как товар — предмет политической экономии, как инструмент для питья — предмет домашнего обихода и т. д. Таким образом, одна и та же вещь может стать предметом изучения разных наук: баллистики, энтомологии, искусства, технологии производства, политической экономии и т. д. Стакан — конкретный объект, а изучающих его наук много, собственно, неограниченно много. И каждая наука изучает не «просто стакан» и не «весь стакан», т. е. все его «стороны», а только одну из них (определенную совокупность свойств и закономерностей), которую отдельная наука и делает предметом своего изучения.

В замечании на книгу Аристотеля «Метафизика» В. И. Ленин так и пишет: «Книга 13, глава 3 разрешает эти трудности превосходно, отчетливо, ясно, материалистически (математика и другие науки абстрагируют одну из сторон тела, явления, жизни)» [30].

Нетрудно понять глубокую справедливость ленинского указания для любого конкретного объекта и для каждой науки: одним и тем же объектом могут заниматься многие науки и каждая выделяет из него одну, «свою» сторону. Поэтому неправильно указать на какой-нибудь объект (вещь, процесс, явление) и сказать: вот предмет моего изучения. Это неправильно потому, что ничего не говорит о главном — что же собственно в этом объекте может и должна изучать именно данная наука.

Ленинское различение отдельного объекта и его разных сторон, каждая из которых составляет предмет отдельнойнауки, сразу обнаруживает ту ошибку, которая содержится в традиционных определениях предмета психологии: «явления сознания», «поведение» — это конкретные объекты, а не предмет изучения какой-нибудь одной науки. Непосредственно, интуитивно представляется убедительным, что и в явлениях сознания, и в поведении есть нечто, что должна изучать психология. Но эта специфическая сторона не выделена, и мы остаемся при глобальном, нечленораздельном указании на конкретный, многосторонний объект. А та сторона его, которая составляет предмет психологической науки и в изучении которой никакая другая наука не может ее заменить, так и остается невыделенной. По сути дела, предмет психологии не только не определялся, но собственно даже и не указывался! А указание на объект (вещь, процесс, явление) создавало реальную опасность думать, будто психология изучает весь этот объект (всю психику, все поведение).

Но разве явления сознания или поведение изучает только психология? Возьмем любой психический процесс, например восприятие или мышление, разве их изучает только психология? И теория познания, и физиология, и педагогика, и эстетика, и история развития (человеческого общества, ребенка) — все эти науки, каждая со своей стороны, тоже исследуют восприятие, мышление и другие психические процессы. Те же вопросы и можно и нужно поставить в отношении чувств, воображения, воли, памяти и т. д. Чем же должна заниматься психология во всех этих видах психической деятельности в отличие от других наук, которые тоже изучают их (или имеют на это не меньшее право)? Очевидно, простого указания на так называемые психические процессы совершенно недостаточно для выделения предмета психологии, т. е. того, что в этих процессах может и должна изучать психология.

С еще большей очевидностью эти соображения относятся к поведению. Разве его не изучают этика, биомеханика, кибернетика, педагогика, нейрофизиология, социология, эстетика и т. д.? Конечно, изучают, каждая со своей стороны. В чем же тогда собственно психологическая «сторона» поведения? Пока она не выделена, поведение включает (может быть, вернее было бы сказать, скрывает в себе) «предмет психологии», но непосредственно его не составляет. А «просто поведение» и, в еще меньшей степени, «все поведение» таким предметом не является. Если же психологическую «сторону» поведения выделить из всех других его сторон, то это и будет означать, что вовсе не все поведение составляет предмет психологии [31].

Что составляет психологическую сторону явлений сознания и поведения? Сама постановка такого вопроса означает, что мы нуждаемся не только в определении предмета психологии, но и в четком указании признаков, по которым можно было бы опознать и выделить собственно психологические явления. До сих пор даже психологические явления лишь интуитивно угадывались, но из таких же «непосредственных явлений» иного рода не выделялись и как предмет научного исследования оставались неизвестными.

За пределами диалектического материализма представления о психике строились и строятся на противоположности «физического и психического», на дуализме материи и духа. Материя, «физическое» рассматриваются как непосредственно данное, а «психическое» — как то, что остается за вычетом «физического». Так, исходное представление о материи определяло представление о «психике».

Но в этом древнем представлении о материи философское понятие подменялось физическим, а физическое было сведено к представлению о веществе как пассивном носителе и переносчике силы, но не ее источнике. Поэтому силы рассматривались как нечто нематериальное или не совсем материальное. Даже форма материальных тел считалась не их собственным свойством, а результатом воздействия на вещество неких нематериальных факторов. Причину движения и развития в неживой и живой природе искали вне материи: в космогонических гипотезах спрашивали о первом толчке, в развитии живых существ видели проявление «жизненной силы», в психической деятельности человека — проявление «души», начала, абсолютно противоположного телу. Даже в физике нового времени непрерывно делались попытки то устранить из материи силы (Декарт и картезианцы), то, наоборот, свести саму материю к действию сил (Лейбниц, Боскович), позднее — к энергии (Освальд) и, таким образом, представить материю как нечто по сути нематериальное.

В конце прошлого века, когда начались революционные открытия в физике (постоянство скорости света в разных направлениях по отношению к движению земли, радиоактивность, распад атомов и т. д.), это древнее, наглядно осязательное представление о материи как пассивном веществе стало разрушаться. Его крушение было с ликованием подхвачено представителями воинствующего идеализма и объявлено ими крушением материи, опровержением материализма самой наукой. Разоблачение этого «опровержения» было блестяще проведено В. И. Лениным [32], который указал на два источника «смешения умов» среди естествоиспытателей: подмену философского понятия материи физическим и полное незнание материалистической диалектики.