Читать онлайн «ЛСД психотерапия». Страница 65

В начале Эрвин демонстрировал крайне высокую устойчивость к действию ЛСД; однажды ему удалось  успешно сопротивляться действию 1500 мкг Сандоз ЛСД, назначенному внутримышечно4. Долгие серии сессий с высокой дозой были полностью бессобытийными; содержание большинства из них ограничивалось массовой соматизацией и борьбой за контроль. После этого он постепенно получил доступ к некоторым недавним биографическим событиям, таким как воспоминания о службе в армии. В конце концов, в своей тридцать восьмой сессии он неожиданно, но убедительно и реалистично регрессировал в детство. Он почувствовал себя маленьким и беспомощным, и у него были очень странные ощущения в генитальной области. Ему показалось, что его пенис уменьшился и стал крошечным, как у младенца. Это сопровождалось определенной тревогой по поводу возможности потери контроля над своей прямой кишкой и стыдным ощущением, что его штаны вдруг стали грязными и мокрыми. Его обычная обсессивная необходимость усилилась до невероятной степени и казалась тесно связанной с видениями движущихся рептилий и узорами змеиной шкуры. Сдвиг различных элементов внутри его воображаемой геометрической системы казался полностью синхронизированным, а временами, даже идентичным движениям змей. На этих сессиях он прорабатывал проблемы, связанные с приучением к туалету и борьбой с авторитетом родителей. Выделительные функции имели для него амбивалентное значение, одновременно представляясь приятными и отвратительными.

В связи с этим он пережил в сложной форме и при полной возрастной регрессии событие, которое случилось, когда ему было два года. Его мать повела его в цирк, и он смотрел представление, сидя у нее на коленях на первом ряду. После номера, в котором женщина исполняла танец живота с большим удавом, ее партнер-мужчина пронес змею по краю арены, показывая ее зрителям. Когда он приблизился к Эрвину и его матери, змея неожиданно дернулась. В приступе паники Эрвин описался и обкакался, сидя у матери на коленях. Она почувствовала себя очень неудобно, и они сразу же ушли. Реальность этого воспоминания была позже подтверждена матерью Эрвина.

Ему понадобилось много времени для того, чтобы проработать все сложные эмоции, связанные с этим событием. Они варьировались от отвращения, смущения, стыда и чувства неполноценности до сильного либидиального удовлетворения и чувства триумфа, связанного с нарушением преувеличенных родительских запретов, касающихся соблюдения чистоты. На этом уровне образ змеи и невротические симптомы имели явную анальную коннотацию; змеиные формы были похожи на фекалии, и обсессивная озабоченность сдвигом системы координат отражало движение каловых масс.

Позднее в сессиях Эрвина появился абсолютно новый элемент. Видение змеиной шкуры и колец змеиного тела стало связанным с сильным эротическим возбуждением и сексуальным напряжением. Иногда  Эрвин видел сцены, в которых присутствовали обнаженные мужские и женские тела, участвующее в сексуальном взаимодействии. Эти картины, в конце концов, привели к сложному переживанию классической примальной фрейдистской сцены – наблюдение за сексуальной активностью родителей, которой он придал садистскую интерпретацию. Он почувствовал, что это событие случилось примерно в одно и то же время, что и тот поход в цирк. Два воспоминания, кажется, были глубоко схожи; и в одном, и в другом участвовали мужчина и женщина, а он был наблюдателем. Удав из цирка и пенис из примальной сцены казались символически эквивалентными. На этом уровне змея стала чисто фаллическим знаком в полном соответствии с фрейдистской традицией.

Когда Эрвин перешел на перинатальный уровень, многие из элементов, которые он встречал раньше, обрели значение в связи с родовыми мучениями. Так змея стала символом деструктивного женского элемента, разрушающим и душащим ребенка во время родов. Эрвин вспомнил книги и фильмы, показывающие удавов, сжимающих своих жертв и глотающих их. Сходство между этими действиями и родами и беременностью, кажется, представляло собой ассоциативный мостик между фаллической коннотацией символа змеи и ее связью с процессом смерти-возрождения. Обсессивные симптомы все еще были тесно связанными с движениями змеиного тела, но сейчас они символически отражали конфликтные силы во время проталкивания по родовому каналу. Чувство нечистоты распространилось с гениальной и анальной зон на все тело и имело сходство с состоянием новорожденного сразу после рождения. Проблема потери контроля над мочевым пузырем и прямой кишкой теперь была связана с рефлексом уринации и дефекации, который возникает как реакция на родовую агонию.

Змеиные видения сохранились даже в более поздних сессиях, имеющих трансперсональную природу. Здесь змея появлялась в различных архетипических и мифологических контекстах. Эрвин описывал разнообразные видения великих жриц, прислуживающих священным питонам, змей, воплощающих первичные силы природы, гигантского Уробороса, глотающего свой хвост, змей, покрытых перьями и других загадочных змееподобных божеств.

ЛСД переживания на всех уровнях, кажется, имели смысл в отношении  симптомов Эрвина. К сожалению, ни одна из этих, как казалось, релевантных связей, не принесла терапевтической пользы. Хотя Эрвин часто чувствовал, что он приблизился к разрешению своей проблемы, дальнейшие психоделические сессии не привели к желаемому результату. 

Изменения, которые происходят в содержании ЛСД сессий в ходе психоделической терапии, имеют свои параллели в клиническом состоянии субъекта после переживания. Мы уже обсуждали в предыдущих частях книги динамику постсессионых интервалов и терапевтический подход к осложнениям. Сейчас мы поговорим о некоторых общих паттернах изменений, связанных с сериями ЛСД сессий. Мы уделим основное внимание  течению терапии в психолитическом исследовании в Праге в тот ранний период, когда мы еще не ввели принцип строгой интернализации сессий и активных действий, направленных на позитивное разрешение  и структурирование в заключительный период. Использование этих двух принципов значительно уменьшает вероятность появления негативных последствии, и, следовательно, уменьшает колебания клинического состояния.

Обсуждение течения ЛСД процесса при менее структурированных обстоятельствах важно по двум причинам: оно позволяет лучше понять динамику и дает будущим ЛСД терапевтам логическое обоснование для активного вмешательства  в период возвращения. Хотя ЛСД сессии и проходят под наблюдением, недостаток терапевтического вмешательства на последней стадии сближает процесс с немедицинским домашним экспериментированием. Эти наблюдения также имеют большую потенциальную ценность для тех профессионалов, которые практикуют кризисное вмешательство и лечат осложнения, возникшие в результате домашних экспериментов с ЛСД.

Даже когда в течение заключительного периода индивиду не предоставляется никакой активной терапевтической помощи, вероятность появления негативных последствий ЛСД сессий минимальна, если он или она достаточно эмоционально стабильны. Как уже отмечалось ранее, я никогда не видел последствий, сходных по форме и интенсивности с клинической психопатологией, у людей этой группы. Иногда мы наблюдали чувство грусти, раздражение, утомление, возникновение вопроса о смысле жизни, головные боли или ощущения «похмелья» на следующий день после сессии; однако такие проявления всегда оставались в рамках нормы. Даже когда эти индивиды работали со сложным перинатальным материалом, негативные последствия их сессий не мешали их повседневной жизни. На самом деле, говорить об одних только негативных последствиях ЛСД сессий у «нормальных» людей будет ошибочным. В большинстве таких случаев наблюдалось заметное увеличение энергии и ощущения удовольствия от жизни, приподнятое настроение и восторженность, необыкновенное богатство перцепции и другие явно положительные изменения, которые сохранялись в течение дней или недель после психоделической сессии.

Ситуация была совсем другой, когда мы имели дело с психиатрическими пациентами, страдающими от серьезных невротических и психосоматических расстройств. Когда эти пациенты в своих ЛСД сессиях прорабатывали психодинамический материал, их клиническое состояние значительно колебалось и варьировалось. После нескольких ЛСД сессий они могли продемонстрировать признаки серьезного улучшения; так как наше знание о природе и измерениях ЛСД процедуры в то время было ограничено, это иногда вызывало у нас обманчивое впечатление, что терапия приближается к своему успешному завершению. Однако за другими ЛСД сессиями неожиданно следовало серьезное ухудшение состояния, характеризовавшееся усилением первоначальных симптомов. В остальных случаях позитивные или негативные изменения были слабыми и незначительными. Кроме этих колебаний в сторону улучшения или ухудшения клинического состояния мы иногда наблюдали значительную трансформацию симптомов. В течение нескольких часов после сессии старые психопатологические симптомы, в некоторых случаях наблюдавшиеся в течение долгих лет, чудесным образом исчезали и заменялись другими , совершенно новыми клиническими симптомами. Более детальную информацию о динамике, лежащей в основе этих изменений, вы найдете в 8 главе этой книги. В некоторых случаях эти изменения  были такими фундаментальными, что пациент переходил в совершенно другую клиническую категорию. Это явление настолько  поразительно и имеет такую теоретическую и практическую значимость, что оно заслуживает иллюстрации коротким клиническим примером.