Читать онлайн «Рождение разума. Загадки нашего сознания». Страница 29

Испытывают ли нормальные люди синестезию? Часто говорят об определенных запахах, например,

о лаке для ногтей, что он сладкий, хогя никогда не пробовали его на вкус Это должно включать близкие нейронные связи и перекрестную активацию между запахом и вкусом, что можно считать синестезией, которая существует в мозгу у каждого из нас. В данной ситуации не всегда имеется функциональный смысл — например, сладкие фрукты тоже имеют «сладкий» запах, как и ацетон, но также и структурный; обонятельные и вкусовые нервные пути тесно переплетаются и прое цируются на те же части лобной до>ш.

И наконец, рассмотрим тот факт, что, даже будучи детьми, мы морщили нос и поднимали руки, когда сталкивались с неприятными запахами и вкусом. Почему во всех культурах про дурные вещи или поступки говорят, что это «плохо пахнет», а нелепый выбор называется «безвкусица»? Почему мы связываем это со вкусом и запахом2 (Почему, например, не сказать, что это пеприятпо или глупо?) Я снова утверждаю, то происходящее связано с эволюционными и анатомическими ограничениями. В определенных разделах лоб ных долей низших позвоночных есть обонятельные и вкусовые карты, но у млекопитающих с более выра женными общественными связями эти карты оказа лись заполненными такими социальными функциями как захват территории, агрессия и сексуальность, ко торые в конечном итоге завершились в отображении всех социальных измерений — морали. Отсюда и взаимозаменяемые слова и гримасы для выражения как вкуса/запаха, так и морального отвращения (Rama- chandran, Hubbard. 2001a, b).

8. Могут ли эти неврологические расстройства разрушать метафоры и синестезию? Это пс изучено подробно но, как было сказано на лекции, мы заметили отсут сгине эффекта «буба — кики», как и в интерпретации пословиц, у пациентов с повреждением ангулярной извилины. Недавно я обследовал одного пациенча с амнестической афазией*, вызванной поражением левой ангулярной извилины и обнаружил, что в 14 из

Ачнестичес коя. или номинативная, афазия — неспособность называть объекты или узнавать нанпсанные Λΐιίϊο назпаииые имена предметов 15 пословиц он ошибался, понимая их буквальный, а не метафорический смысл.

Говард Гарднер показал, что пациенты с правополушарными повреждениями также имеют проблемы с метафорами. Было бы интересно посмотреть, связан ли этот дефект со случайными или с пространственными метафорами, такими как «ом слетел с поста директора» или «с его способностями он далеко пойдет». Я заметал, что они парадоксальным образом вполне способны каламбурить (что главным образом является заслугой левого полушария, которому не препятствует повреждение правого).

Больные шизофренией также не справляются с пословицами, но любопытно, что они часто невольно создают каламбуры и «пронзительные ассоциации» Я поражен сходством между шизофрениками и пациентами с лобно — теменным поражением. Бредовая симптоматика («Я Наполеон» или «Я не парализован») и галлюцинации («Моя левая рука касается твоего носа») случаются и у тех, и у других; и, как шизофреники, пациенты с правополушарными поражениями способны каламбурить и остроумно шутить. Это позволяет предположить, что у них может быть правая лобно — теменнав гипофункция и аномальное повышение активности в левой стороне.

Марта Фарра и Стив Косслии показали, что порождение внутренних представлений и контроль над ними — в основном функция левой лобной доли. Я же полагаю, что «сличение» их с реальностью происходит в правой доле (Ramachandran, Blakeslee, 1998). Таким образом, поражения при шизофрении, о которых мы здесь говорим, могут приводить к возникновепшо бесконтрольных и нереалистичных образов (галлюцинации) и представлений (бред)

9. Слово означает гораздо больше, чем просто ярлык. Я остро это почувствовал, когда недавно обследовал индийского пациента с расстройством речи, называемым амнестической афазней, или феноменом «на кончике языка», вызванным повреждением его левой ангуляр- ной извилины. В придачу к его амнестической афазии (трудности при назывании предметов и в подборе подходящих слов в спонтанной речи) у него были признаки синдрома Гершмана: неспособность называть пальцы руки — ни свои, нн врача; и путаница в определении право/лево (интересно, что он не мог указать, на которую ногу обут ботинок, даже глядя на ботинок и ногу одновременно) — это форма «слепоты соотнесения».

Когда ему показывали предмет, он часто произносил смысловые характеристики, например, при виде очков он говорил: «Лекарство для зрения», подтверждая общепринятое представление о том, что предмет ему знаком, но его название от него ускользает. Одиа- ко было много категорий предметов, для которых это не срабатывало. Когда ему показали скульптуру индийского бога Шивы (которого немедленно узнает любой индийский ребенок), он не опознал ее и сказал: «О, это бог, который помог Раме пересечь океан» (имея в вцду бога обезьян Ханумана). Когда я подсказал ему: «Имя начинается с Кр..», он воскликнул: «Ну конечно, это Кришна… он не помогал Раме». То же случилось и с некоторыми предметами, которые он исходно не опознавал; исправление имени позволило ему восстановить и правильные ассоциации. Эти исследования, в противовес популярным взглядам, позволяют предполагать, что имя является не просто ярлыком это волшебный ключик, который открывает даери в сокровищницу ассоциацвн, связанных с тем, на что вы смотрите.

Учитывая то, что мой пациент не мог называть паль цы, мне хотелось узнать, что он станет делать, если я покажу ему грубый жест сред ним пальцем. Он сказал, что я показываю на потолок, снова демонстрируя, что утрачено не только слово, но даже бросающиеся в глаза ассоциации.

И наконец, этот человек был также совершенно неспособен понимать метафоры: из 15 пословиц 14 он интерпретировал буквально (см примечание 8), несмотря на то что был абсолютно нормальным в других тестах, требующих интеллектуальных решений. (Этот пациент — довод в польчу моей идеи о том, что левое ВТЗ — особенно ангулярная извилина — может играть кардинальную роль в возникновении метафоры у человеческих существ.)

10. Если в этой вдс>е есть доля правды, то почему же все языки не используют одно и то же слово для обозначения определенного объекта? В конце концов, по — анг- лийски мы говорим «дог», по — французски — «пгьен», а по — тамильски — «наи».

Дело в том, что наш принцип распространяется на родовой «протоязык», когда все только начиналось. И как только основа была заложена, возникающие непроизвольные различия породили расхождения в языках: включился магический механизм. Как происходит толчок к началу новых процессов — это всегда вопрос эволюции.

Поддержка этой идеи также приходит из сравнительной лингвистики (Berlin, 1994). В одном южноаф- рикаиском племени есть дюжина слов для обозначения разных видов рыб и также много имен для птиц Если попросить аиглоговорящего человека классифицировать эти непонятные ему слова по группам — на рыб и птиц, он прекрасно с этим справится, что свидетельствует о непроизвольной связи между внешним видом объекта и звуками, которые используются для его обозначения.

11. Синтаксический «набор» слов имеет поразительное сходство с движением рук. Если я говорю «потрогай свой нос», вы без труда двигаете рукой по кратчайшей траектории, согласованно сгибая локоть и пальцы в соответствующей последовательности сокращения мышц. Но вы также можете, если захотите, задести свою руку за шею и потрогать нос, выставив ее вперед, даже если никогда прежде этого не делали. Иными словами, заданы только цель (коснуться носа) и вся стратегия (сокращение проксимальных мышц [68] в первую очередь

и постепенное подключение других подпрограмм для более отдаленных соединений), а не точная последовательность мышечных сокращений. Этот ориентированный на цель «набор» двигательных подпрограмм не отличается от «набора» слов в длинном предложении

Мы также должны отделить вопрос о функциональной автономии синтаксиса и семантики в мозгу современного человека от вопроса о его эволюционных источниках. Синтаксис почти наверняка является модульным, поскольку мы знаем, что пациеты с поврежденной зоной Вернике могут иметь один модуль при отсутствии другого Они способны складывать безупречные грамматические формы, не имеющие никакого смысла (как в примере Хомского — «Бесцветные зеленые идеи неистово спали»), демонстрируя, что зона Брока может создавать синтаксические структуры сами по себе. Однако из этого не следует, что синтаксис не развивался из некоторой способности к обработке.

По аналогии посмотрим на три маленькие косточки в нашем среднем ухе, которые усиливают звуки. Оии присуща млекопитающим — у наших предков — реп- тилий их не было Оказывается, что у рептилий, тем не менее, есть три косточки на каждой стороне миого- створчатой нижней челюсти, пригодной для глотания крупной добычи, ио не для жевания, в то время как у млекопитающих есть только одна нижняя челюсть. Из сравнительной анатомии мы знаем, что из‑за их случайного анатомического расположения дае задние кости челюстей рептилии ассимилировались у млекопитающих в ухе для усиления звуков.