Читать онлайн «Рождение разума. Загадки нашего сознания». Страница 2

Мои друзья, родственники и коллеги: Шаи Азоулаи, Вивиан Баррон, Лиз Бейтс, Роджер Бингем, Джереми Броукс, Стив Кобб, Никки де Сент — Фэлли, Герри Эдельман, Розетта Эллис, Джеф Эллман, К. Ганапати, Лакшми Харихаран, Эд Хаббард, Бела Джулец, Дороти Клефнер, С. Лакшманан, Стив Линк, Кумпати Нарендра, Малини Папатасарати, Хэл Пашлер, Дэн Пламмер, Р. К.Рагхаван, К. Рамеш, Хинду Рави, Билл Росар, Криш Сатиан, Спенсер Ситарам, Терри Сейновски, Четан Ша, Гордон Шоу, Линдзи Шенк, Алан Снайдер, А. В. Среенивасан, Субраманиан Срирам, К. Срирам, Клод Валенти, Аджит Варки, Аллади Венкатеш, Найроби Венкатраман и Бен Уильямз, — многие из них радушно принимали меия во время моих визитов в Мадрас.

Особая признательность Фрэнсису Крику[5], который в свои 86 лет продолжает вкладывать в науку больше кипучей энергии и страсти, чем большинство моих молодых коллег. А также Стюарту Анстису, выдающемуся исследователю зрения, который был моим другом и сотрудником более 20 лет. И еще Пэт и Полу Черчлэнд, Лии Леви и Лансу Стоуну, моим коллегам в Калифорнийском университете. Мне также очень повезло иметь таких образованных руководителей, как Пол Дрейк, Джим Калик, Джон Уикстед, Джефф Эллман, Роберт Дайне и Марша Чандлер.

Финансовая поддержка исследований в основном поступает в виде щедрых грантов от Национального института здравоохранения и от Ричарда Геклера и Чарли Робинса, которые многие годы проявляют неустанный интерес к работам, проводимым в нашем центре.

Для меня было большой честью получить приглашение участвовать в Рейтовских лекциях[6]: я оказался первым приглашенным практикующим врачом и психологом, с тех пор как они были основаны Бертраном Расселом в 1948 году. За последние 50 лет эти лекции заняли важное место в интеллектуальной и культурной жизни Британии, и я был счастлив принять приглашение, зная, что присоединяюсь к длинному списку лекторов, чьи работы вдохновляли меня еще в ранней юности, — это Питер Медавар, Арнолд Тойнби, Роберт Оппенгеймер, Джон Гэлбрейт и Бертран Рассел.

Одиако я осознавал, как трудно будет читать лекции после них, учитывая их высочайший уровень и роль, которую они сыграли в определении интеллектуального этоса[7] нашего века. Еще более пугающим было требование сделать лекции не только интересными специалистам, но и доступными «обычным людям» и тем самым соответствовать изначальной миссии, которую лорд Рейт [8] определил для Би — би — си. В связи с тем что я провел огромное количество исследований мозга, лучшее, что я мог, — создать общее представление, нежели стараться охватить все. Правда, в этом случае возникала опасность слишком упростить многие проблемы, что могло вы звать раздражение некоторых из моих коллег. Тем не менее, как однажды сказал сам лорд Рейт: «Есть люди, в чьи обязанности входит раздражать других!»

Я получил огромное удовольствие, путешествуя по всей Великобритании со своими лекциями. Первая лекция, которую я прочел в Королевском институте в Лондоне (Royal Institution in London), была особенно радостной и запоминающейся для меня, и не только потому, что я увидел в аудитории так много знакомых лиц моих бывших учителей, коллег и учеников, но еще и потому, что она проходила в том самом зале, где Майкл Фарадей впервые продемонстрировал связь между электричеством и магнетизмом. Фарадей был одним из героев моего отрочества, и я почти чувствовал в аудитории его присутствие и возможное неодобрение моих попыток показать связь между мозгом и разумом.

В своих лекциях я поставил задачу сделать неврологию (науку о мозге) более доступной широкой аудитории — «трудящимся», как сказал бы Томас Хаксли. В целом стратегия заключалась в исследовании неврологических нарушений, вызванных изменением в небольших разделах мозга пациента, и в ответе на вопросы: почему пациент проявляет эти странные симптомы; что говорят нам они о работе здорового мозга; может ли тщательное изучение таких пациентов помочь понять, каким образом деятельность миллиардов нервных клеток мозга дает жизнь всему богатству нашего сознательного опыта? Будучи ограниченным во времени, я решил сфокусировать внимание либо на тех проблемах, над которыми я непосредственно работал (например, фантомные конечности, синестезии [9] и зрительное восприятие), либо на вопросах, имеющих широкий междисциплинарный характер, чтобы перекинуть мост через большую пропасть, которая, по мнению Чарлза П. Сноу, разделяет «две культуры» — естественные и гуманитарные науки.

Третья лекция посвящена особенно спорной проблеме неврологин художественного восприятия — «нейроэстетике», которая обычно считается выходящей за рамки науки. Я решил заняться этим вопросом просто ради собственного удовольствия, чтобы выяснить, как ученые — неврологи могли бы подойти к этой проблеме. Я не прошу извинения за то, что это лишь теория, поскольку всем известно, кому «закон не писан» Как говорит Питер Медавар, «наука — в основном воображаемый экскурс в то, что может быть истиной». Предположения хороши, если их можно проверить, но при условии — автор отчетливо дает понять, когда он лишь строит версии, скользя по тонкому льду, а когда опирается на твердый фундамент объективных данных. Я приложил усилия, чтобы не забывать об этом в своей работе, добавляя отдельные ремарки, собранные в конце книги.

Кроме того, в неврологии существует конфликт между двумя подходами: L) «исследование одного случая» или тщательное изучение лишь одного — двух пациентов с одним и тем же синдромом; 2) анализ большого количества пациентов и статистические выводы. Иногда придираются к тому, что, изучая только отдельные случаи, легко пойти по неверному пути, но это чепуха. Большинство неврологических синдромов, которые прошли испытание временем, например основные виды афазии (нарушения речи), амнезии (изученные Брендой Милнер. Элизабет Уорингтон, Ларри Скуайром и Ларри Вейскранцем), ахроматопсия (корковая цветовая слепота), синдром «игнорирования», синдром «слепозрения», комиссуротомия (синдром «расщепления мозга») и так далее, изначально были открыты при тщательном изучении отдельных случаев [10] И я действительно не знаю ни одного синдрома, который был бы найден в результате усредненных результатов, полученных из большой выборки. На самом деле лучшая стратегия — начать с изучения индивидуальных случаев, а затем убедиться в том, что наблюдения достоверно повторяются у других пациентов. Это справедливо для открытий, описанных в этих лекциях, — как, например, фантомные конечности, синдром Капгра [11], синестезия и синдром «игнорирования». Эти открытия удивительным образом подтвердились на примерах других пациентов и согласовались с исследованиями нескольких лабораторий.

Мои коллеги и студенты часто спрашивают меня: когда я стал интересоваться работой мозга и почему? Непросто проследить за появлением интересов, но попробую. Я заинтересовался наукой приблизительно в 11 лет. Помню себя довольно одиноким и необщительным ребенком, правда, у меня был один очень хороший товарищ по увлечению наукой в Бангкоке, его звали Сомтау Сушариткул («Сомтау» значит «печенье»). Однако я всегда чувствовал отзывчивость природы, и, возможно, наука была моим «уходом» от социального мира с его произволом и парализующими устоями.

Я проводил массу времени, собирая морские раковины, геологические образцы и ископаемые окаменелости. Мне очень нравилось заниматься археологией, криптографией[12] (индуистскими рукописями), сравнительной анатомией и палеонтологией. Я был в необыкновенном восторге, оттого что крошечные косточки внутри наших ушей, которые мы, млекопитающие, используем для усиления звука, исходно эволюционировали из челюстных костей рептилий.

В школе меня увлекали занятия химией, и я часто смешивал реактивы, просто чтобы посмотреть, что произойдет (горящий кусок магниевой ленты, погруженный в воду, продолжал гореть и под водой, выделяя кислород из Н20). Другой моей страстью была биология. Однажды я пытался положить сахар, жирные кислоты и аминокислоту в «рот» дионее[13], чтобы увидеть, что заставляет ее закрываться и выделять пищеварительные ферменты. Я проводил эксперименты, чтобы посмотреть, будут ли муравьи прятать и поедать сахарин, демонстрируя такой же энтузиазм, как при употреблении сахара. Могут ли молекулы сахарина «обдурить» вкусовые луковицы муравьев, как обманывают наши?