Читать онлайн «Женская психология». Страница 16

Таким образом источник, из которого идеал моногамии черпает свою силу, кажется нам довольно примитивным. Но несмотря на его убогое происхождение, он разросся во властную силу, и теперь делит, как нам известно, судьбу прочих идеалов, в которых элементарные инстинктивные импульсы, отвергнутые сознанием, находят свое удовлетворение. В этом случае процессу содействует то, что выполнение некоторых наших наиболее мощно вытесненных желаний представляет в то же самое время ценное достижение в различных социальных и культурных аспектах. Как показал Радо в своей статье "Тревожная мать"[66], формирование такого идеала позволяет

Это сдерживать свои критические функции, которые в противном случае указали бы ему, что стремление к перманентной монополии еще можно понять как пожелание, но как требование оно не только трудновыполнимо, но и несправедливо, и более того, в гораздо большей степени представляет собой реализацию нарциссических и садистских побуждений, чем говорит об истинной любви. Согласно Радо, формирование этого идеала обеспечивает Эго "нарциссическую гарантию", под покровом которой Эго может дать волю всем инстинктам, в противном случае подлежащим осуждению, и в то же самое время вырасти в собственных глазах, через ощущение, что выдвинутое требование справедливо и идеально. И, конечно, то, что требование подкреплено законом, чрезвычайно важно. Во всех предположениях по реформе брачного законодательства, которые проистекают из осознания, какой опасности подвергается брак именно из-за своего принудительного характера, по этому пункту обыкновенно делается исключение. Тем не менее, юридическая санкция требования скорее всего только видимое, наружное выражение его ценности для человеческого сознания.

И когда мы осознаем, на какой инстинктивной основе покоится требование монопольного обладания, мы также видим, что если ныне существующее идеальное оправдание его было бы разрушено, мы любой ценой, тем или иным путем, но нашли бы новое. Более того, пока общество придает моногамии важное значение, оно, с точки зрения психического комфорта, заинтересовано позволять удовлетворение элементарных инстинктов, стоящих за требованием монопольного обладания, с целью компенсировать ограничение других инстинктов, которые это требование налагает. Имея подобную общую основу, требование моногамии в частных случаях может получать подкрепление с разных сторон.

Иногда какие-то одни из составляющих его элементов могут главенствовать в игре инстинктов, иногда все те факторы, которые мы считаем руководящими мотивами ревности, могут вносить свой вклад. Фактически, мы можем описать требование моногамии как страховку против мучений ревности. Как и ревность, оно может подавляться чувством вины, нашептывающим, что у нас нет права на исключительное обладание отцом. Помимо того, оно может быть заслонено другими инстинктивными целями, как при хорошо известных нам проявлениях скрытой гомосексуальности. Как я уже говорила, стремление к полигамии приходит в противоречие с нашим собственным идеалом верности.

В отличие от требования моногамности от других, наше отношение к собственной верности не имеет прототипа в наших детских переживаниях. Его содержание — ограничение инстинкта; следовательно оно очевидным образом не элементарно, а с самого начала представляет собой трансформацию инстинкта. Как правило, у нас больше возможности изучать требование моногамности, предъявляемые к себе женщинами, чем мужчинами, и мы должны бы заинтересоваться, почему же это так. Вопрос не в том (как это часто утверждают), правда ли, что у мужчин сильнее природная предрасположенность к полигамии. Не говоря уж о том, что мы мало что знаем с уверенностью о природной предрасположенности, такое утверждение уж слишком выдает свою тенденциозную направленность — в пользу мужчин. Я думаю, однако, что вполне оправдан наш интерес к тому, какими же психологическими факторами объясняется то, что в жизни мы гораздо реже встречаем верных мужчин, чем женщин.

Ответ может быть неоднозначным, так как невозможно в этом вопросе отделиться от исторического и социального контекста

Мы, например, можем принять во внимание, что женская верность может быть дополнительно обусловлена тем, что мужчины навязывают свое требование моногамности куда более сильнодействующими средствами. Я говорю не только об экономической зависимости, не только о драконовских наказаниях женской неверности, а о более сложных вещах, чью природу Фрейд прояснил нам в "табу девственности", в основном природу требования девственности невесты, необходимой мужчине как гарантия ее "сексуального рабства". С точки зрения психоанализа, связи с поднятой проблемой возникают два вопроса.

Первый: принимая во внимание, что возможность зачатия делает половой акт вещью гораздо более важной для женщины, чем для мужчины, нельзя ли ожидать, что это найдет отражение в психологии? Я лично удивлюсь, если это не так. На этот счет мы знаем так мало, что до сих пор не были в состоянии выделить в отдельности особый репродуктивный инстинкт, но вполне удовлетворялись рассмотрением его психологической надстройки. Мы знаем, что различие между "духовной" и чувственной любовью, на которое так много ложится в вопросах верности и неверности, проводится преимущественно, и даже почти исключительно мужчинами. Не здесь ли надо искать психический коррелят биологического различия между полами?

Второй вопрос вытекает из следующих размышлений. Разница в исходе Эдипова комплекса у мужчин и у женщин может быть сформулирована так: мальчик радикальнее отказывается от первичного объекта любви ради своей генитальной гордости, чем девочка от фиксации на личности отца, но это, очевидно, может иметь место только при условии, что она в немалой степени откажется от своей сексуальной роли. Спрашивается, не служит ли доказательством существования такой разницы между полами то, что в дальнейшей жизни половой запрет у женщин гораздо сильнее, чем у мужчин, и не эта ли именно разница "облегчает" женщинам верность, а равно и отвечает за большую распространенность фригидности по сравнению с импотенцией, хотя и то и другое — проявление половых запретов. Таким образом, мы вышли на один из факторов, который можно предположительно рассматривать как существенное условие верности, а именно — на половой запрет.

Тем не менее нам достаточно только указать на склонность к неверности, характеризующую фригидных женщин и мужчин со слабой потенцией, чтобы понять, что такая формулировка условия верности некорректна и нужно поискать более точную. Мы продвинемся вперед, обратив внимание, что люди, чья верность носит характер одержимости, за условными запретами часто прячут чувство сексуальной вины[67]. Все, что запрещено условным соглашением (включая все сексуальные отношения, не санкционированные браком), нагружено у таких личностей целой горой запретов бессознательных, и это придает условному соглашению великую нравственную силу. Как и следовало ожидать, с такой особенностью мы сталкиваемся у тех лиц, кто готов вступить в брак только при определенных условиях.

Брак заключается, и человек теперь переживает чувство вины по отношению к супругу особенно

Партнеру не только подсознательно приписывается роль родителя, которого ребенок домогается и любит, но оживает и старый ужас перед запретами и наказаниями, и связывается с мужем или с женой. В особенности реактивируется застарелое чувство вины за занятия онанизмом, и, под грузом четвертой заповеди, создает перенасыщенную виной атмосферу преувеличенного чувства долга в сочетании с раздражительностью; или, в других случаях, атмосферу неискренности или тревоги, идущей от страха, возникшего потому, что от партнера приходится что-то скрывать. Я склонна предполагать, что неверность и онанизм объединены теснее, чем просто чувством вины.

Верно, что первоначально онанизм — это физическое выражение сексуальных желаний, относящихся к родителям. Но, как правило, родители в фантазиях, связанных с мастурбацией, замещены другими объектами с самого раннего возраста; и, следовательно, эти фантазии представляют собой, так же, как и первичные желания[68], первую неверность ребенка родителям. То же приложимо к раннему эротическому опыту с братьями и сестрами, товарищами по играм, прислугой и т. д. Так же, как онанизм представляет собой неверность в мыслях, этот ранний опыт представляет ее в жизни.

И анализ обнаруживает, что люди, сохранившие чувство вины по поводу подобных инцидентов, реальных или вымышленных, по этой самой причине избегают с особым страхом любого проявления неверности в браке, так как она означала бы повторение старой провинности. Часто именно остаток такой старой фиксации возвращается к человеку в виде одержимости верностью, несмотря на страстные полигамные желания. Но верность имеет и совершенно иную психологическую основу, которая в одном и том же человеке может как сосуществовать с вышеописанной, так и быть полностью независимой. Некоторые люди, по какой-либо из вышеупомянутых причин особенно чувствительные к выполнению своей претензии на исключительное обладание партнером, в Качестве реакции такие же требования предъявляют и к себе.