Читать онлайн «Восстановление самости». Страница 48

Разумеется, многие родители ограничены в своей способности отвечать исключительно оптимальной эмпатической фрустрацией на своих эдиповых детей, многие отвечают открытым или скрытым совращением (или защитами от таких тенденций) и многие отвечают открытой или скрытой враждебностью (или опять-таки соответствующими защитами). Открытие этих фактов явилось одним из самых больших достижений Фрейда. А его смелость в раскрытии собственных желаний смерти сыну (Freud, 1900, р. 558–560) следует считать одним из примеров героизма в науке. Но являются ли реакции гения, в креативности которого важнейшая роль, безусловно, принадлежит нарциссизму, репрезентативными примерами оптимальных родительских установок[67]? Я думаю — нет. Оптимальный родитель не находится ни на одном из концов спектра организации самости. Он не является гением, чья самость поглощена творческой деятельностью и распространяется только на его труд и людей, которые могут восприниматься им как аспекты его труда. Он не является ни пограничной личностью, ни шизоидной или паранойяльной — другими словами, родителем, чья фрагментированная или склонная к фрагментации самость закрыта для эмпатического слияния с детьми, которое позволило бы ему восхищаться их развитием и самоутверждением. Оптимальные родители — опять-таки точнее будет сказать: оптимально фрустрирующие родители — это люди, которые, несмотря на свою стимуляцию растущим поколением и соперничество с ним, находятся в достаточном контакте с ритмом жизни, в достаточной мере принимают себя как временных участников непрекращающегося течения жизни и способны воспринимать развитие следующего поколения с непринужденной радостью, не носящей характер защиты[68].

Классическая метапсихология, психология сталкивающихся друг с другом мощных внутренних сил, осветила и объяснила широкую область психической жизни человека, которая прежде была скрыта во тьме. Однако из-за воодушевления, которое мы испытали, обретя новое понимание, мы не склонны теперь признать, что новая система оставила, по существу, незатронутым важнейший слой человеческих переживаний. Правда, мы пытались применять теории человека, пребывающего в конфликте, Виновного Человека (теории, принесшие нам много пользы для понимания неврозов переноса), также и к другому уровню человеческих переживаний. Но я считаю, что мы не преуспели — более того, я считаю, что, взяв на вооружение классическую теорию, мы и не могли преуспеть. Классическая теория не может прояснить сущность изломленного, ослабленного, непоследовательного человеческого существования: не может объяснить сущность фрагментации больного шизофренией, борьбу пациента, страдающего нарциссическим нарушением личности, за восстановление самого себя, не может объяснить отчаяние — я подчеркиваю: отчаяние без чувства вины — тех, кто, прожив больше половины жизни, обнаруживает, что базисные паттерны самости, проявившиеся в их ядерных устремлениях и идеалах, не были реализованы. Структурно-динамическая метапсихология не объясняет эти проблемы человека, ей не дано постичь проблемы Трагического Человека.

В свете этих рассуждений и следует по-новому понимать великое открытие Фрейда. С точки зрения классического анализа эдипова стадия является ядром невроза; с точки зрения психологии самости в широком смысле термина эдипов комплекс — оставляет он или нет индивида с чувством вины и склонным к неврозу — является матрицей, которая вносит важный вклад в укрепление независимой самости и позволяет ей следовать собственным паттернам с большей уверенностью, чем прежде.

Эти формулировки не означают противопоставления пессимистической философии оптимистической. С одной стороны, классическая метапсихология может, конечно, описывать эдипов комплекс как психологическое поле битвы, где появляется счастливый ребенок с прочно организованным психическим аппаратом, который позволит ему вести жизнь, не отягощенную парализующими конфликтами и неврозами. С другой стороны, психология самости может выявить неудачу в формировании и консолидации самости в этот период. Как я уже отмечал ранее, реализм побудил меня ввести негативные термины Виновный Человек и Трагический Человек, ибо неудачи человека в обеих сферах затемняют его успехи. Но хотя психология самости рассматривает возможности разрушения самости на эдиповой стадии, прожитой в матрице родительских объектов самости, которая не соприкасается с трагическими аспектами жизни, и хотя классическая метапсихология рассматривает благотворную структурализацию психического аппарата, возникающую в результате успешно преодоленной эдиповой стадии, акцент в психологии самости (чему есть веские причины) делается прежде всего на аспектах этого периода, способствующих развитию, а в классической психологии конфликта — на патогенных аспектах.

Если учесть, что настоящая эдипова ситуация не может даже возникнуть без наличия консолидированной ранее самости, то становится ясно, что эдипов период служит скорее почвой для возникновения парализующих невротических конфликтов, чем основным очагом серьезных нарушений самости. Самость, так сказать, уже в пути; и хотя испытавшая потрясения самость не всегда может выдержать бури этого времени, особенно если эдиповы объекты самости равнодушны и деструктивны, и хотя в прочной уже ядерной самости будет теперь оставлен важный след, придающий ей особую форму (форму женской самости или мужской), тем не менее эдипова стадия не определяет судьбу самости и не является таким же важным моментом, как при формировании психического аппарата.

Где же в таком случае находится точка в жизни ребенка, имеющая такое же значение для раннего развития самости, какое, согласно классической психоаналитической теории, имеет для раннего психосексуального развития момент, когда эдипов комплекс приходит к своему разрешению? Основываясь на реконструкции материала, полученного при анализе взрослых, я могу сказать только следующее: если такая точка и существует, то она приходится не на момент, когда эдипов период переходит в латентный, а на гораздо более ранний этап в психологической жизни. Дав такой, пожалуй, неопределенный ответ, я не склонен, однако, заниматься этим вопросом далее — не только потому, что считаю, что более точный ответ, если таковой вообще имеется, должны были бы дать детские аналитики и аналитически обученные специалисты, наблюдающие детское поведение, но прежде всего потому, что я не хочу, чтобы психология самости была ограничена излишне конкретным и, казалось бы, убедительным представлением; этого заблуждения и в самом деле, к сожалению, не избежал психоанализ из-за эффектного термина «эдипов комплекс», какие бы аргументы ни приводились в оправдание образной конкретной терминологии, которая создавалась в ту раннюю эпоху новаторских изысканий.

Но хотя, таким образом, я отказываюсь драматизировать установление самости, указав определенный момент, когда, так сказать, она родилась, я считаю, что в более поздней жизни имеется определенная точка, которую следует считать крайне важной, — точка на жизненной кривой, когда в результате окончательного критического испытания становится ясным, каким было предшествовавшее развитие — успешным или неудачным. Является ли молодой возраст тем переломным моментом, когда самость сталкивается с самым сложным для нее испытанием? Возникновение самых разрушительных расстройств, шизофрении вскоре после наступления двадцатилетнего возраста, казалось бы, подтверждает такое представление. Но я бы отнес эту точку к более позднему времени — к позднему среднему возрасту, когда, приближаясь к окончательному закату, мы спрашиваем себя, соответствовали ли мы своему внутреннему предназначению. Это — период предельного отчаяния для некоторых людей, полной апатии, депрессии без чувства вины и направленной на себя агрессии, которая овладевает теми, кто чувствует, что потерпел неудачу и не может ее преодолеть, ибо для этого у него не осталось ни времени, ни энергии. Суициды в этот период являются выражением не карательного Супер-Эго, а коррективного акта — желания избавиться от невыносимого чувства омертвения и неясного чувства стыда из-за окончательного признания неудачи, масштаб которой огромен.

С учетом этого легко понять, что психология самости дает нам средства для объяснения соответствующего факта, который, по моему мнению, до сих пор не был понят, хотя, как мне кажется, он давно уже был выявлен аналитиками. Некоторые люди могут жить наполненной, творческой жизнью, несмотря на наличие серьезного невротического конфликта — иногда даже несмотря на наличие деформирующего невротического заболевания. И наоборот, существуют люди, которые, несмотря на отсутствие невротического конфликта, становятся жертвами чувства бессмысленности своего существования, включая тех (если обратиться к области психопатологии), кто страдает от отчаяния и апатии опустошающей депрессии, — прежде всего, как я говорил выше, от депрессии, характерной для позднего среднего возраста.