Читать онлайн «Трафик. Психология поведения на дорогах.». Страница 6

Думаю, что с вами тоже такое бывало. Давайте договоримся называть это состояние «модальным искажением»{1}. Отчасти оно возникает из-за сбоев в нашей системе восприятия (этот вопрос мы обсудим в главе 3). Отчасти связано с разделом территории (особенно это заметно, когда велосипедисты и пешеходы, делящие одну полосу движения, начинают вопить друг на друга или огромная детская коляска, аналог внедорожника на проезжей части, полностью перегораживает тротуар). Однако когда мы превращаемся из людей едущих в людей идущих, с нами происходит еще более глубокая трансформация. Описанные в диснеевском мультфильме «доспехи» не просто выдумка. Одно исследование смертельных случаев среди пешеходов, проведенное французскими учеными, показало, что значительная их часть была связана с «изменением состояния»{2} — например, с выходом из машины и продолжением движения пешком. По мнению авторов исследования, складывалось впечатление, что водители, покидавшие свои машины, продолжали испытывать повышенное чувство неуязвимости.

Психологи давно пытаются понять сущность «отклонений» у водителей. Они создают детальные личностные профили, пытаясь понять, какие люди наиболее подвержены «дорожному бешенству». Издавна принято считать, что некоторые водители предрасположены к попаданию в аварии — эта точка зрения отражена в своеобразной мантре: «Человек водит машину так же, как живет»{3}. Именно поэтому величина страховых взносов за автомобили привязана не только к истории вождения, но и (что может показаться странным) к кредитной истории. Предполагается, что безответственное поведение в отношении кредитов каким-то образом коррелирует с безответственностью на дороге{4}. Статистическая связь между низким кредитным рейтингом и более дорогими страховками достаточно очевидна. Тем не менее не вполне понятно, почему стиль жизни человека должен каким-то образом отражаться на его манере вождения. А поскольку основная масса исследований проводится с помощью вопросников{5}, неизбежны различные формы искажений при ответах респондентов на вопросы о самих себе. Например, как бы вы ответили на вопрос: «Считаете ли вы, что ведете себя на дороге как бешеный психопат? (выберите один из вариантов: “никогда”, “иногда” или “всегда”)». В целом исследования приводят к достаточно предсказуемым заключениям, например: люди, склонные к поиску «новых впечатлений», «риска», «новизны» или «агрессии», будут вести машину более рискованно и агрессивно{6}. И если бы вы сами были спокойным и не склонным к риску человеком, то вряд ли доверили бы деньги безбашенным водителям, не так ли?

Однако даже само по себе использование фразы «дорожное бешенство» и подобных ей придает характер «болезни» тому, что в других обстоятельствах считалось бы просто плохим или недостойным поведением. Еще одна милая альтернатива — это «истерика трафика»{7}, термин, прикрывающий психологическую незрелость агрессивного водителя. Но самый интересный вопрос не в том, почему многие из нас, садясь за руль, начинают вести себя как маньяки-убийцы, а в том, почему наше поведение меняется в принципе. Судя по всему, изменения обусловлены не типом личности, а самой человеческой сущностью. В потоке нам просто трудно оставаться людьми.

Возьмем нашу речь — одну из фундаментальных определяющих человека характеристик. Чаще всего в машине мы молчим. Мы не можем пользоваться своим обширным словарем или богатой мимикой. Язык трафика ограничен — из соображений безопасности и экономии — небольшим количеством сигналов, формальных и неформальных, несущих в себе лишь самый простой смысл. Исследования показали, что многие из них, в особенности неформальные, часто воспринимаются неправильно, особенно новичками{8}. Вот лишь один пример. Преподобный Дэвид Роу, возглавляющий приход в Фейрфилде, зажиточном районе Коннектикута, — как это ни странно, ярый фанат неопанк-группы Green Day. Как-то раз он проехал мимо другой машины со стикером Green Day на бампере{9}. Он приветственно посигналил, однако получил в ответ оскорбительный жест. Нет нужды говорить о том, как это его взбесило.

Даже формальные сигналы порой кажутся нам недостаточно понятными. Например, перед нами едет автомобиль с включенным указателем поворота — что это значит? Планирует ли водитель поворачивать или просто забыл выключить «поворотник»? К сожалению, чаще всего у нас нет возможности спросить об этом самих водителей. В результате мы раздраженно восклицаем про себя: «Да будешь ты поворачивать или нет?» Вы не можете ни задать этот вопрос, ни получить ответ. Раздраженные неспособностью говорить, мы начинаем яростно жестикулировать или подавать звуковые сигналы, то есть совершать действия, которые водитель, нарушающий правила, может интерпретировать неправильно. В какой-то момент вы можете услышать обращенный к вам сигнал и сразу же начнете защищаться и яростно реагировать («Ну что еще?!»), хотя на самом деле вас просто хотели предупредить о том, что вы забыли закрыть крышку бензобака.

Дорожное движение наполнено примерами подобной «асимметрии» в общении. Это слово — «асимметрия» — использует для описания сути происходящего на дорогах Джек Кац, социолог из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, автор книги «Как проявляются эмоции»[10]. «Вы можете многое увидеть, но вас никто не слышит, — объясняет Кац. — По сути, вы становитесь немым. Вы можете кричать сколько угодно, но на ваши крики никто не обратит внимания».

На подобную «асимметрию» можно взглянуть и иначе. Вы часто видите, как другие водители совершают ошибки, однако значительно реже замечаете недочеты, которые допускаете сами. (Бывший мэр колумбийской столицы Богота нашел для таких ситуаций отличное решение. Он нанял мимов, которые стояли на перекрестках и молча высмеивали водителей и пешеходов, нарушающих правила дорожного движения{10}.) Водители также проводят бóльшую часть времени, глядя на заднюю часть других машин, стоящих перед ними, что с культурной точки зрения ассоциируется с подчинением{11}. Трафик приводит к развитию односторонней коммуникации: вы видите кучу водителей, которые не могут видеть вас. «Это напоминает попытку поговорить с человеком, идущим перед вами, а не стоящим к вам лицом, — говорит Кац. — Мы смотрим в спины других, но человек привык к тому, что эффективная коммуникация строится совсем иначе».

По мнению Каца, подобная немота приводит людей в бешенство. Мы отчаянно хотим что-то сказать. В ходе одного исследования сиде­вшие в машине ученые притворялись, что оценивают ощущения водителей, связанные со скоростью и дистанцией. На самом же деле выяснялось, каким образом участники исследования реагируют на гудок другого водителя. Для этого автомобилистов просили остановиться перед сигналом «Стоп» и начинали объяснять условия эксперимента. В это время начинал сигналить специально подъехавший сзади автомобиль. Более трех четвертей участников эксперимента реагировали словесно, хотя было очевидно, что сигналящий водитель их не услышит{12}.

Когда вас «подрезают», это воспринимается как грубый или даже враждебный жест. При этом практически нет никакой возможности показать оскорбившему вас водителю, насколько он был неправ{13}: из-за большой интенсивности движения это вряд ли кто-то заметит. Никто, кроме вашего пассажира, не покачает головой в унисон с вами и не воскликнет: «Ну что же он творит?» В данной ситуации возможны как минимум два варианта ответной реакции. Первый — ускориться и, в свою очередь, подрезать оскорбившего вас водителя, чтобы «преподать ему урок». При этом нет никакой гарантии, что нарушитель осознает свой проступок (и поэтому ваш урок превратится в провокацию) или готов воспринять вас как «учителя». Даже если ваш урок удался, он не принесет вам никакой пользы в будущем. Можно использовать «неформальный» сигнал, например показать другому водителю оскорбительный жест (так, в Австралии в последнее время популярной стала демонстрация мизинца — она дает другому водителю понять, что превышение скорости или другие проявления агрессивного вождения представляют собой акт компенсации за недостаточно развитые мужские репродуктивные органы{14}). Но, по словам Каца, это имеет смысл лишь тогда, когда второй человек видит ваш оскорбительный жест. Кроме того, он просто может ответить вам тем же.

И, наконец, часто бывает попросту невозможно показать другому водителю, что он ведет себя неправильно. При этом мы начинаем беситься, даже при отсутствии аудитории. Кац полагает, что мы участвуем в своего рода театрализованном представлении в своей машине, гневно разыгрывая «моральные драмы{15}» (в которых выступаем в роли жертв, а затем и «героев-мстителей») внутри более широкомасштабного дорожного эпоса. Нам недостаточно просто подумать что-то плохое о другом водителе. В сущности, мы начинаем злиться оттого, что наблюдаем за своей злобой со стороны. «Озлобленный водитель»{16}, по мнению Каца, «становится волшебником во власти собственной магии». Иногда, как считает ученый, действуя внутри «моральной драмы» и пытаясь создать некий «новый смысл», мы ищем какие-то неблаговидные факты об обидевшем нас водителе (например, ускоряемся, чтобы внимательно его рассмотреть), параллельно прокручивая в голове список потенциальных злодеев (например, женщин, мужчин, подростков, стариков, водителей грузовиков, демократов, республиканцев, «идиотов с мобильными телефонами» или, на крайний случай, просто «идиотов») перед тем, как наша внутренняя драма найдет свое разрешение.