Читать онлайн «Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии». Страница 53

Философ Джанет Рэдклифф Ричардс утверждает:

...Многие люди признают, что рассуждения о свободе воли и единоличной ответственности доказывают, что никто не может, по сути, заслуживать наказания. <...> А раз так, то наказание не может быть обосновано с позиции воздаяния — что оно полностью заслужено, — но только с позиции консеквенциализма — что оно необходимо для сдерживания антисоциального поведения устрашением.

...Если мы поймем, что у нашего желания заставить страдать человека, который прямо или косвенно причинил нам вред, есть веские эволюционные основания, тогда мы сможем объяснить себе свои сильные чувства относительно справедливости возмездия, не допуская, что они есть признак моральной истины. <...> Мы, возможно, сумеем признать свои чувства, взывающие к возмездию, глубинным и важным аспектом нашего характера (и потому отнестись к ним серьезно), не поддерживая их как указание на истину, и, исходя из этого, сможем начать переосмысление нашего отношения к наказанию45.

Впрочем, далее она говорит, что понятия не имеет, как это сделать.

Будет ли система работать без наказания? Эту идею отстаивают закоренелые детерминисты. Например, профессор права из Университета Беркли Сэнфорд Кэдиш написал: “Обвинять человека — значит выражать моральную критику, а если его действия не заслуживают критики, то его порицание есть своего рода ложь и несправедливо по отношению к нему в той мере, насколько ему навредило обвинение”. На самом деле, эту точку зрения можно истолковать и с позиции воздаяния. Если человек не контролирует свой детерминированный мозг, то не заслуживает наказания, — вот довод сторонника наказания как кары. То же относится и к выводу, который содержится в судебном решении по делу 1945 года “Холлоуэй против США”: “Наказывать человека, который лишен способности мыслить, так же недостойно и подло, как наказывать неодушевленный предмет или животное. Человека, который не может мыслить, нельзя подвергать порицанию”. Это все равно что сказать: несправедливо наказывать того, кто этого не заслужил. Жизнеспособна ли концепция прощения? Может ли существовать общество, в котором прощение важнее ответственности и наказания? Будет ли такая система работать?

Как я упоминал в предыдущей главе, в отличие от всех других биологических видов мы, люди, в процессе своего развития совершенствовали способность массово взаимодействовать с другими неродственными нам людьми. Это трудно было объяснить с эволюционной точки зрения, поскольку сотрудничающее индивиды несут издержки в пользу чужаков, что неразумно на индивидуальном уровне. Как такая стратегия могла быть успешной? Причина в том, что это целесообразно на уровне группы. Мы видели, что в игре в ультиматум участник наказывает другого за отказ сотрудничать ценой собственного вознаграждения, даже когда раунд всего один. Оказывается, и теоретические модели, и экспериментальные данные демонстрируют, что без наказания кооперация и в больших, и в малых группах не может поддерживать себя при наличии “паразитов” и разрушается46. Чтобы она выжила, тех, кто пользуется общественными благами, ничего не отдавая взамен, нужно наказывать. Если из системы убрать ответственность, все развалится. Можно ли нести ответственность, если нет наказания? Очевидно, наш геном считает наказание важным. В силах ли мы преодолеть его и следует ли нам это делать? Наказание “паразитов” в экономических играх и тех, кто не соблюдает принятые правила социальной группы, заставляет нас вспомнить теорию Томаселло о самоодомашнивании человека: наказание лишением дееспособности (будь то убийство или изгнание) повлекло за собой отбор характеров, благодаря которым мы стали охотнее взаимодействовать друг с другом. Если мы перестанем ограничивать в правах нарушителей правил, не возьмут ли верх люди, не склонные к сотрудничеству, и не распадется ли общество?

Подобные вопросы порождаются более физикалистским пониманием, кто мы такие, а оно, в свою очередь, будет влиять на то, как мы размышляем над этими вопросами. Проблемы с обеих сторон.

Я придерживаюсь мнения, что в конечном счете ответственность — это соглашение между двумя людьми, а не свойство мозга, и в таком контексте детерминизм лишается смысла. Человеческая природа остается неизменной, но в социальном мире поведение меняется, например, могут тормозиться бессознательные побуждения. Я не швырну в вас вилкой, если вы надкусите мое печенье. Поведение одного человека способно влиять на поведение другого. Когда я вижу сотрудника дорожно-патрульной службы на дороге, я проверяю показания спидометра и снижаю скорость. Как я говорил в прошлой главе, самое главное, что теперь стало понятно, — мы должны учитывать полную картину, то есть один мозг в окружении других и во взаимодействии с ними, а не просто отдельный мозг сам по себе.

Большинство людей, независимо от их состояния, способны соблюдать правила. Преступники могут следовать правилам. Они не совершают злодеяний на глазах у полицейских, а сдерживают себя, пока страж порядка не пройдет мимо. Они принимают решения, опираясь на свой опыт. Именно это и делает нас ответственными за наши поступки. Или не делает.

Несколько лет назад я посмотрел запоминающийся документальный фильм телекомпании ВВС. Сюжет был нехитрым: опытный репортер ВВС, оказавшись в Индии, решает разыскать своего приятеля индийца. И вот оператор и репортер пробираются улицам, заваленным навозом и экскрементами, в поселке из бараков, ютящихся на склоне холма, к крохотному жилищу друга размером 2,4 на 3,0 метра. Он тут как тут, сияет при виде своего британского товарища. Оказалось, его дом, где он живет с женой и двумя детьми, одновременно служит ему мастерской и лавкой. Он продает детские светящиеся кроссовки. Оператор едва мог выносить вонь, а индиец с чувством собственного достоинства вручил другу англичанину пару кроссовок для его детей. Они находились в обстановке, которую представитель Запада охарактеризовал бы только как крайне нищенскую и убогую, но все-таки человеческое взаимодействие преодолевает любые границы — и этот момент определяет, кто мы есть. Это торжество счастья быть человеком, которое все мы почитаем и любим. И не хотим, чтобы наука отняла у нас это величие. Мы хотим чувствовать собственное достоинство и достоинство других.

Я старался показать, что более полное научное понимание природы жизни, природы мозга и разума не обесценивает это достоинство, которым мы все дорожим. Мы — люди, а не мозг. Мы — та абстракция, которая возникает, когда разум, порождаемый мозгом, взаимодействует с ним. В такой абстракции мы существуем и перед лицом науки, как бы постепенно разрушающей эту отвлеченную структуру, отчаянно ищем новый язык, который позволит описать, кто же мы на самом деле. Нам крайне интересно, как все работает. Широкий детерминистский взгляд, который охватывает всю науку, кажется, настаивает на более суровом представлении: как бы мы это ни приукрашивали, в конечном счете мы особые машины, которые автоматически и бездумно подчиняются физически предопределенным силам вселенной, силам, которые больше нас. Никто из нас не ценен. Мы просто пешки.

Стандартный способ отрешиться от безвыходного положения — просто игнорировать его и рассуждать, скажем, о величии жизни на феноменологическом уровне: как красива долина Йосемити, как прекрасен секс и внуки заодно, — получая от всего этого удовольствие. Мы наслаждаемся этим, потому что запрограммированы любить подобные вещи. Так мы устроены — и точка. Налейте себе сухого мартини, расслабьтесь и почитайте хорошую книгу.

Я попытался предложить иной подход к этой дилемме. Моя основная идея в том, что любой опыт жизни, личный или социальный, отражается на нашей эмерджентной психической системе. Он влиятельная сила, изменяющая разум. Он не только ограничивает наш мозг, но и показывает, что именно взаимодействие двух уровней, мозга и разума, создает нашу осознанную реальность, текущий момент нашей жизни. Раскрыть тайну мозга — задача современной нейронауки. Но чтобы справиться, ей придется поразмыслить о том, как правила и алгоритмы, управляющие всеми отдельными, распределенными модулями, работают вместе, порождая человеческую природу.

Понимание, что мозг функционирует автоматически и подчиняется законам мира, и обнадеживает нас, и разоблачает. Обнадеживает, так как мы можем быть уверены, что устройство для принятия решений, мозг, имеет надежную конструкцию, чтобы приводить в исполнение решения о действиях. А разоблачает, поскольку дает ясно понять: вся таинственная проблема свободы воли — просто неверно сформулированная идея, основанная на социальных и психологических представлениях, которые существовали в определенное время истории человечества и не подкрепляются современными научными знаниями о природе нашей вселенной и/или им противоречат. Вот как это объяснял мне Джон Дойл: