Читать онлайн «Эмоциональный интеллект». Страница 63

Вероятно, самая впечатляющая демонстрация клинических возможностей эмоциональной поддержки имела место на медицинском факультете Стэнфордского университета в группах женщин с запущенным раком молочной железы в метастатической стадии. После первоначального лечения, часто включающего хирургическое вмешательство, у этих женщин вновь появлялись и распространялись по организму злокачественные новообразования. Говоря медицинским языком, это был всего лишь вопрос времени, когда распространяющийся рак добьет их. Д-ра Дэвида Шпигеля, проводившего исследование, эти открытия потрясли не меньше, чем остальных: женщины с запущенным раком молочной железы, приходившие на специальные встречи с другими людьми, жили вдвое дольше, чем женщины, которые в одиночестве справлялись с той же самой болезнью.

За всеми женщинами был предусмотрен стандартный медицинский уход, единственное отличие состояло в том, что некоторые из них дополнительно посещали группы, где они могли облегчить душу, общаясь с людьми, которые понимали, с чем им приходится справляться, и готовы были выслушать все, что касалось их страхов, боли и раздражения. Часто только там женщины могли открыто проявлять свои эмоции, потому что другие люди в их жизни боялись говорить с ними о раке и их неизбежной смерти. В итоге женщины, не посещавшие эти группы, умирали через девятнадцать месяцев, тогда как у женщин, находивших в группах понимание и сочувствие, продолжительность жизни увеличивалась в среднем до тридцати семи месяцев — результат для таких пациенток недостижимый ни с помощью каких-либо лекарственных препаратов, ни другого метода консервативного лечения. Как сообщил мне д-р Джимми Холланд, главный специалист по применению психиатрии в онкологии в мемориальном госпитале Слоан-Кеттеринг, главном центре лечения онкологических заболеваний в Нью-Йорке: «Каждому раковому больному необходима такого рода группа». Полагаю, что, если бы это явилось новым средством продления жизни, фармацевтические компании стали бы сражаться за право его производства.

В тот день, когда текущая проверка показала наличие крови у меня в моче, мой доктор направил меня на диагностический тест, где мне ввели радиоактивную краску. Я лежал на столе, пока подвесной рентгеновский аппарат воспроизводил последовательное продвижение краски по моим почкам и мочевому пузырю. Там я был не один: компанию мне составил мой близкий приятель, сам по профессии врач, приехавший погостить у меня несколько дней, — вот он-то и предложил мне вместе пойти в больницу на обследование. Он сидел рядом, наблюдая, как рентгеновский аппарат с автоматическим приводом поворачивался, меняя угол установки камеры, жужжал и щелкал, потом секундная пауза и снова: поворот, жужжание, щелчок.

Тест занял полтора часа. В самом конце врач-нефролог влетел в комнату, на ходу представился и тут же унесся расшифровывать рентгенограмму. Прошло около получаса, но он так и не вернулся, чтобы сообщить мне о результатах теста.

Выходя из смотрового кабинета, мы с приятелем нос к носу столкнулись с нефрологом. У меня, взбудораженного и немного испуганного больничной обстановкой, не хватило духу задать вопрос, который все утро свербел у меня в голове, но у моего спутника-врача хватило. «Доктор, — обратился он к нему, — отец моего друга умер от рака мочевого пузыря, и поэтому он жаждет узнать, не обнаружили ли вы какие-нибудь симптомы рака в его рентгенограмме».

«Никаких отклонений от нормы», — отрывисто-резко бросил он, исчезая за дверью кабинета, где его ждал следующий пациент.

Моя неспособность задать тот единственный вопрос, беспокоивший меня больше всего, обнаруживалась снова и снова, тысячу раз, каждый день, во всех госпиталях и клиниках — везде. Опрос пациентов в приемных врачей показал, что каждый из них держит в голове в среднем не меньше трех вопросов, которые собирается задать врачу, на прием к которому пришел. Но когда пациенты выходили из кабинета врача, то оказывалось, что ответ был получен в среднем лишь на полтора из этих вопросов. Это открытие высветило один из многих аспектов, в которых сегодняшняя медицина не отвечает эмоциональным потребностям пациентов. Вопросы, оставшиеся без ответа, питают неуверенность, страх, боязнь трагического исхода. Они заставляют пациентов воздерживаться от следования программам лечения, которые им не вполне понятны.

Существует множество способов, с помощью которых медицина может расширить свое представление о здоровье, включив в него эмоциональные реалии нездоровья. Во-первых, пациентам можно было бы сообщать более полную информацию, необходимую для принятия ими решений относительно предлагаемого им медицинского обслуживания; в настоящее время некоторые службы предлагают любому обратившемуся к ним компьютерный поиск современной медицинской литературы о том, что их беспокоит, так что пациенты могут стать более равноправными партнерами своих врачей при принятии решений на основе располагаемой информации. Другой подход — это программы, которые за несколько минут обучат пациентов результативно задавать вопросы своим врачам, чтобы если они в ожидании приема у доктора держат в памяти три вопроса, то и выходили бы из его кабинета с тремя ответами.

Те моменты, в которые пациенты оказываются перед лицом необходимости оперативного вмешательства или болезненных анализов, преисполнены мучительного беспокойства — и предоставляют превосходную возможность заняться эмоциональным аспектом. В некоторых больницах уже развернули дооперационный инструктаж пациентов, который помогает им умерить свои страхи и справиться с дискомфортом; к примеру, пациентов обучают методам релаксации, отвечают на их вопросы задолго до операции и точно объясняют им за несколько дней до хирургической операции, что они скорее всего будут чувствовать во время восстановления сознания. А в результате пациенты оправляются от хирургического вмешательства в среднем на два-три дня скорее.

Оказавшись госпитализированным пациентом, человек может испытывать ужасное одиночество и беспомощность. Однако в некоторых больницах уже начали обустраивать палаты таким образом, чтобы члены семьи могли оставаться с больными, готовя и ухаживая за ними, как делали бы это дома, — прогрессивная мера, по иронии судьбы являющаяся обычным делом в странах «третьего мира».

Обучение приемам релаксации может помочь пациентам справиться с некоторой долей дистресса, вызываемого их симптомами, равно как и с эмоциями, которые играют роль спускового механизма для этих симптомов или обостряют их. Примером, достойным подражания, служит клиника по ослаблению стресса Джоуна Кабат-Зинна в Медицинском центре Университета штата Массачусетс, в которой пациентам предлагается десятинедельный курс сосредоточенности и йоги; акцент делается на осмыслении эмоциональных эпизодов по мере того, как они случаются, и на выработке привычки ежедневно выполнять упражнение, дающее глубокую релаксацию. В больницах подготовили видеозаписи этого курса, которые пациенты могут просматривать с помощью своих телевизоров; это гораздо более подходящий эмоциональный рацион для людей, прикованных к постели болезнью, чем обычная пища в виде «мыльных опер».

Релаксация и йога легли в основу и новаторской программы лечения болезней сердца, разработанной д-ром Дином Орнишем. Через год после начала реализации этой программы, включавшей диету с низким содержанием жиров, у пациентов с заболеваниями сердца, степень тяжести которых требовала проведения коронарного шунтирования, процесс образования закупоривающих артерию бляшек, как ни странно, пошел в обратном направлении. Орниш рассказывал мне, что обучение приемам релаксации составляет одну из важнейших частей программы. Как и у Кабат-Зинна, здесь используется то, что д-р Герберт Бенсон называет «релаксационной реакцией» — психологическая противоположность активации стресса, способствующая решению очень широкого спектра медицинских проблем.

Таким образом пациенты получают дополнительную медицинскую помощь со стороны чуткого врача или медсестры, которые настроены на больных и умеют слушать и быть услышанными, что благоприятствует обслуживанию, когда во главу угла поставлены взаимоотношения врача и пациента, сами по себе признаваемые фактором особой важности. Устанавливать такие отношения было бы намного легче, если бы медицинское образование включало и некоторые основные методы пользования эмоциональным интеллектом, особенно такие, как самоосознание и умение слушать и сопереживать.

Чтобы медицине в целом удалось расширить свой кругозор и осознать значимость эмоций, ей следует принять к сведению два основных положения, получивших статус научных открытий последних лет: