Читать онлайн «Человек. Образ и сущность. Гуманитарные аспекты. Когнитология и гуманитарное знание». Страница 7

Когнитологический образ «тоталитаризма» становится оправданием восстания индивидов, которое придало слову «перестройка» магическую силу.

Однако «перестройка» не стала открытым и конкретным когнитологическим образом. В понятие «перестройка» включалось все, что можно было отнести к «великому будущему». Но в ней содержалось скрытое деструктивное «второе дно», которое и всплыло на поверхность общественной жизни в «лихие» 90-е годы. Стали обнаруживаться «два лика» перестройки. В итоге произошло цивилизационное «землетрясение», поставившее общество перед реалиями «дикой свободы». Отрекшись от «старого мира», человек оказался перед цивилизационным и нравственным вакуумом. Необходимо было заново восстанавливать нравственные отношения. Когнитологический образ «Святой Руси» стал обретать «новое дыхание».

Восстановление цивилизационных отношений, выражающих реальное единство народа, представлялось возможным лишь на путях органического соединения в одно целое трех исторически возникших позитивных когнитологических образов. Практическое движение в этом направлении вызывает немало нареканий и недоуменных вопросов. Ответ на эти вопросы оказывается возможным лишь на основе фундаментальной теории цивилизационной истины. Распад цивилизационных структур общественной жизни порождает состояние нравственного упадка.

Ситуация диктует необходимость серьезных теоретических размышлений над тем, что произошло, как стало возможно восстание индивидов и возможно ли восстановить общий позитивный когнитологический образ страны как духовную опору человека и может ли он обрести реальную жизнь в изменившемся общественном самосознании. Ответ на эти вопросы требует анализа истоков происхождения когнитологического образа и его функций в формировании личности и ментальности современных массовых движений.

Происходящая в мире дигитальная революция, рождение культуры видеоигр оказывают все более заметное влияние на механизмы создания когнитивных форм воздействия на массовое сознание19.

Исследователи отмечают рождение таких феноменов современного знания, как «литературная метаистория»20, примером которой полагается известная комбинация опыта войны и литературного изображения травмированной памяти в романе Курта Воннегута «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей», позволяющая воспринять бомбардировку Дрездена американской авиацией не «сверху», из кабины «летающей крепости», а «снизу», из подвала здания, на которое падают бомбы. Отмечается роль «этической интервенции»21 в описание таких явлений, как холокост, что позволяет увидеть процесс «окончательного решения» еврейского вопроса с точки зрения жертв политики геноцида. В этом отношении показательна книга Саула Фридлендера «Годы истребления: нацистская Германия и евреи, 1939–1945», экспериментальная структура которой позволила по-новому увидеть ключевые аспекты реальности нацистских преступлений. Отмечается также роль «фотографических рефлексий» в продвижении исторического знания, в обретении наиболее выразительными фото статуса «символического образа».

Своеобразным символическим образом памяти культуры Запада и гражданской религии человеческих прав стал фильм «Список Шиндлера», в котором режиссеру фильма Стивену Спилбергу удалось осуществить удачную комбинацию условностей американских вестернов и эффектов кинофильмов, посвященных войне во Вьетнаме, с апелляцией к ауре документов и к съемкам различных мест по всей Европе22.

Эти формы специфического когнитивного знания позволяют соединить воедино чувства свидетелей войны и геноцида в описательно-визуальные форматы, сделать эти чувства понятными и значимыми для следующих поколений.

В контексте этих тенденций становится понятной актуальность рассмотрения методологических проблем когнитологии как дисциплины, исследующей образные формы знания, их специфику и механизмы воздействия на поведение человека.

В представляемых на суд читателя материалах ежегодника предпринимается попытка найти верные подходы к прояснению некоторых аспектов этих сложных проблем.

Как можно требовать от мысли,чтоб она работала правильно,когда кругом царит кромешная мгла? В среде умеренности и аккуратности.

М.Е. Салтыков-Щедрин.

Проблема отношения когнитологии и когнитивизма возникает на волне прогресса научного знания в области информации, оказавшего влияние на ситуацию всех, не только естественных, технических, но и гуманитарных наук. Естественно, это влияние оказалось различным и имеет различные теоретические и практические последствия.

В области гуманитарного знания информационный прогресс порождает сенсационное представление, согласно которому становится возможным создание эмпирически достоверной философии разума.

Философское толкование разума долгое время определялось дуалистической концепцией Рене Декарта, согласно которой атрибутом материальной субстанции является пространственная характеристика, протяжение, а атрибутом идеальной субстанции – мышление. Две субстанции оказывались антиподами, соответствие между которыми как истинное познание удостоверялось с помощью Творца мироздания, который в силу своего совершенства не имел права и не мог вводить человека в заблуждение.

Под влиянием позитивизма возникает попытка преодолеть картезианский дуализм и определить общее начало материального и идеального. Проблема отношения между субстанциями трансформируется в психофизическую проблему, т.е. проблему человека, а не Универсума.

Однако теоретическая последовательность в решении психофизической проблемы, как правило, оборачивалась очевидным редукционизмом: либо материальное сводилось путем логической аргументации к идеальному и мир не только становился «монистическим», но и мог «помещаться» в сознании человека; либо идеальное сводилось к материальному, так что мозг мог «выделять» мысль, как печень выделяет желчь. Попытки бихевиоризма избежать нелепостей идеалистического и вульгарно-материалистического редукционизма, исходить в объяснении только из, казалось бы, реальных, видимых форм поведения, находить подлинную причину и выводить из нее, а не из абстракций разума адекватные следствия породили парадоксальные воззрения на жизнь человека. За пределами «реальности» и «подлинности» оказывалась вся сфера культуры. Человек низводился до уровня примитивного организма, действующего в соответствии с инстинктами, рефлексами, стимулами и реакциями.

Когнитология – это духовный антипод бихевиоризма. Ее постулат основан на признании относительной автономии сферы разума, формирующего исходные предпосылки образов, оказывающих драматическое влияние на жизнь человека.

Это значит, что поведение человека определяется как изменением материальных условий его бытия, так и феноменологией духа. Здесь мы имеем дело с «обратным» детерминизмом, отвечающим на вопрос, как идеи разума материализуются в действительной жизни. Этот взгляд следует философской традиции признания автономии разума, представленной именами выдающихся философов, начиная с Сократа и Платона.

Наряду с этой линией возникает и другая теоретическая линия – линия материализма, которая в Новое время приводит к специфическому толкованию человека как машины. Прогресс в области научных исследований информации, как казалось, открывал качественно новые перспективы механистического толкования разума. В середине XX в. возникают набирающие силу тенденции утверждения компьютерных версий разума и поведения человека. Ключевую роль в утверждении этих тенденций сыграли такие ученые, как Ньювелл, Саймон, Чомски и Хилари Патнэм.

Их позиция подкреплялась раскрытием природы действия нейронов человеческого мозга, имеющей «дигитальный характер», т.е. действующей по принципу «on – off», «включение – выключение». Когнитивные операции, таким образом, могли конструироваться по типу «входа» и «выхода» («input» – «output»). Такое конструирование и становится истоком когнитивизма.

Эта позиция казалась весьма привлекательной, поскольку она, с одной стороны, была постбехивиористской, преодолевающей очевидную вульгаризацию человеческой природы, а с другой – соответствующей «моде», победному шествию информационного прогресса во всех сферах жизни. Компьютер не просто занял подобающее ему место в системах управления, обучения, на производстве и в быту, в системе обороны, в медицине, на транспорте и в научных исследованиях и межличностной коммуникации, он стал оказывать все более заметное влияние на типы мышления и речевой коммуникации. Здесь и стали возникать некоторые странности, связанные с попытками утвердить новую, компьютерную модель сознания.