Читать онлайн «Кропоткин». Страница 36

В конце жизни Николай Васильевич Чайковский вспоминал в письме друзьям в январе 1926 года:

«Мы были тогда… самодельным, на русской почве выросшим рыцарским орденом. Нам казалось, что на нас самой историей возложена миссия открыть народу какую-то правду, которую знали только мы одни». Интересно, что после полного разгрома анархистского движения большевиками в 30-х годах XX века последователи Кропоткина Аполлон Карелин и Алексей Солонович предполагали возможным именно в небольших группах, подобных кружку «чайковцев», проводить этическую подготовку к будущему безвластному обществу.

Собирались же «чайковцы» для того, чтобы совместными усилиями расширить круг знаний каждого. Готовились рефераты книг по истории и экономике, которые обсуждались совместно, устраивались чтения вслух новинок литературы. Затем от самообразования перешли к так называемому «книжному делу». Речь шла о скупке и распространении книг, которые могли бы содействовать развитию социального сознания народа. Составлен был список таких книг из тридцати трех названий. Их покупали в магазинах, стараясь быстрее скупить те, которые могли быть конфискованы жандармами, — тут надо было успеть до их прихода.

Потом появилась группа переводчиков. Были переведены на русский язык и изданы в Женеве книги Фурье и другого утопического социалиста Консидерана, а также научные книги, например «Естественная история мироздания» Эрнста Геккеля. Анатолий Сердюков и Михаил Куприянов организовывали переправку книг из-за границы. Потом наладили и свою небольшую типографию. В пределах России книги распространялись через кружки-филиалы, с которыми держали связь «чайковцы». Они часто выезжали из Питера то в Одессу, то в Москву, то в Киев или Харьков, Саратов… Вроде бы чтение — безобидное дело, но в Российской империи и оно считалось крамольным.

Летом 1871 года жандармы напали на след «книжников»: без суда Натансон был выслан на Север, Чайковский на полгода посажен в тюрьму, захваченная литература сожжена. Но оставшиеся на воле быстро восстановили прежнюю активность, и дело продолжалось. К осени число членов кружка возросло до семнадцати, а весной 1872-го — до девятнадцати. Тогда были приняты выпускник артиллерийского училища Сергей Кравчинский[57] и князь Петр Кропоткин, который стал самым старшим по возрасту членом кружка. Ему было тридцать, в то время как большинство составляли ровесники Кравчинского, которому шел двадцать первый год, а двум самым юным кружковцам — Соне Перовской и Мише Куприянову — было лишь по восемнадцать.

Появление среди «чайковцев» Кропоткина, ученого, старшего среди них, да к тому же еще аристократа, с внушительной пышной бородой, не внесло в кружок диссонанса. Новичка приняли с доверием, он произвел на всех самое благоприятное впечатление своей простотой и искренностью и сразу предложил содействовать созданию при дворе «партии конституции», используя свое происхождение и юношеские связи. Предложение это предполагало двойственную роль Кропоткина при дворе и было отвергнуто: обман неприемлем для «чайковцев», противостоявших иезуитским принципам «нечаевцев».

Вместе с Кравчинским, уже начинающим писателем (потом он станет известен под псевдонимом Степняк), Кропоткину было поручено вести все литературные дела кружка, прежде всего — сочинять книжки для народного чтения. За дело взялись охотно. В нем принял участие еще один «чайковец» — член московского кружка Лев Тихомиров[58], которого друзья звали «Тигричем». Кропоткин и Тихомиров вместе написали сказку о четырех братьях, живших в лесу, и о их приключениях в тщетных поисках справедливости. Получилось своего рода переложение поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Другая их совместная книжка популярно излагала историю пугачевского бунта, которую власти по-прежнему замалчивали. Обе книжки, откровенно призывавшие крестьян к восстанию против помещиков, были изданы «чайковцами» в Женеве.

Литературным и идейным вдохновителем «чайковцев» был потомственный рязанский дворянин В. В. Берви-Флеровский. Его книги «Положение рабочего класса в России» и «Азбука социальных наук», написанные простым и доступным языком, доказывали необходимость социального переустройства общества на основе не классовой вражды, а сотрудничества: «Не подлежит сомнению, что обществу придется сначала основательно освоиться с идеей о товарищеских отношениях между капиталистами и рабочими…» Берви-Флеровский звал к нравственной революции внутри каждого человека, которая, несомненно, приведет к революции социальной, но без той жестокой борьбы людей между собой, которая лишь ослабляет человека и тормозит продвижение общества по пути к счастью.

Другой кумир «чайковцев» — Петр Лаврович Лавров, полковник, преподававший в Артиллерийской академии, уволенный из нее и сосланный в Вологодскую губернию за свои публикации и участие в неразрешенной властями «Издательской артели». В ссылке, из которой он бежал с помощью Германа Лопатина[59], им были написаны «Исторические письма», оказавшие значительное влияние на зарождающееся народническое движение. По существу, и Лавров, и Верви говорили почти одно и то же, хотя различия в их взглядах были немалые. Они заставляли своих читателей сомневаться, вызывали желание докопаться до истины в результате многочасовых споров. Среди книг, распространявшихся кружковцами, был и «Капитал» Карла Маркса, первый том которого в 1866 году был переведен на русский язык тем же Германом Лопатиным. И эта книга, помимо несомненного уважения к титаническому труду автора, тоже вызывала споры. В частности, Кропоткин, неравнодушный к математике, находил, как ему казалось, погрешности в математических выкладках Маркса.

Формы деятельности кружка постоянно менялись. Продолжая заниматься «книжным делом», «чайковцы» перешли к непосредственному общению с рабочими петербургских заводов и фабрик. Постепенно возникли кружки в Москве, Одессе, Казани и других городах, образуя целую сеть, которую потом назвали «Большим обществом пропаганды». Его ядром был кружок в Петербурге. На всю жизнь остались друзьями Кропоткина многие «чайковцы»: бывший офицер Леонид Шишко, студент-вятич Николай Чарушин, Сергей Синегуб — сын помещика и поэт, студент Левашов да и сам Николай Чайковский, в характере которого все отмечали исключительную доброту и мягкость… Все они были людьми высокой нравственности, и это их объединяло.

Пройдет меньше десяти лет, и та самая Софья Перовская, которая была любимицей «чайковцев», с гордо поднятой головой взойдет на эшафот как участница убийства императора Александра II 1 марта 1881 года. «Со всеми женщинами в кружке у нас были прекрасные товарищеские отношения, но Соню Перовскую мы все любили…» — писал Кропоткин. «Она очаровывала своим умом, покоряла непреодолимо убедительной речью и, главное, умела одушевить, увлечь собственной заразительной преданностью делу» — так охарактеризовал Перовскую другой «чайковец» — Сергей Кравчинский, который в те годы стал и до конца своей недолгой жизни оставался самым большим другом Кропоткина. Отставной артиллерийский поручик, проучившийся два года в Земледельческом институте, Сергей удивлял всех своим талантом полиглота: переводил с французского, немецкого, английского, в том числе капитальный труд французского астронома Камилла Фламмариона «Атмосфера».

В переводе с английского нескольких страниц из книги Генри Стэнли «Как я нашел Ливингстона» однажды принял участие и Кропоткин. Дело было после сходки, которая затянулась до полуночи; к четырем часам утра перевод, предназначавшийся для журнала «Всемирный путешественник», был закончен. Опустошив горшок каши, оставленный для них на столе, они отправились домой. И с той ночи стали друзьями на долгие годы: «Я всегда любил людей, умеющих работать и выполняющих свою работу как следует. Поэтому перевод Сергея и его способность быстро работать уже расположили меня в его пользу. Когда же я узнал его ближе, то сильно полюбил за честный, открытый характер, за юношескую энергию, за здравый смысл, за выдающийся ум и простоту, за верность, смелость и стойкость».

Всего два года Кропоткин общался с «чайковцами», посещая их собрания, но спустя почти 30 лет он вспоминал: «Наш кружок оставался тесной семьей друзей. Никогда впоследствии я не встречал такой группы идеально чистых и нравственно выдающихся людей, как те человек двадцать, которых я встретил на первом заседании кружка Чайковского. До сих пор я горжусь тем, что был принят в такую семью».

Цели, которые преследовали «чайковцы», никак не предполагали насильственного захвата власти, а только просвещение народа, пробуждение в нем гражданской активности, подготовку России к демократическим формам правления, обеспечивающим социальную справедливость. Хотя они следовали атеистическому мировоззрению Герцена, Белинского, Чернышевского и Лаврова, их аскетизм и самоотверженность были близки религиозному чувству. По существу, они вывели свою веру из той, от которой отказались, основав ее на тех же заповедях Нагорной проповеди. Поэтому для некоторых оказался нетруден возврат назад: к идеям «богочеловечества» (хотя лишь на время) обратился Чайковский, к православию — Лев Тихомиров, ставший даже убежденным монархистом. Кстати, и в учении Кропоткина находил христианскую основу его последователь математик и философ В. В. Налимов, годы проведший в сталинских лагерях. Все это будет потом. А пока они — революционеры, готовы жертвовать собой, зная, что за пропаганду идей свободы и справедливости в России им не избежать тюрьмы либо каторги.