Читать онлайн «XX век. Хроника необъяснимого. Гипотеза за гипотезой». Страница 30

Велись разработки в области миоэлектрического контроля протезов. Советский Союз особенно преуспел в этой области, создав уникальный протез кисти, все пять пальцев которой могли обхватывать любые предметы не хуже настоящих. Британские ученые изобрели миоэлектрический протез руки со сменными кистями; группа ученых и инженеров из Гарварда, Массачусетского технологического института и Массачусетской клиники общего профиля изобрели миоэлектрическую руку, которая могла двигаться под любым углом, с любой скоростью и прилагать любое усилие, управляемая мыслью. Рука воспринимала мускульные сигналы, поступающие к культе, и передавала их на миниатюрный усилитель, с помощью которого приводился в действие компактный электрический мотор. Вся механика была заключена в корпус телесного цвета из стекловолокна, напоминающий настоящую руку.

Исследователи из отделения управляемых протезов вестхендонского госпиталя, расположенного рядом с Лондоном, вскоре усовершенствовали протез, разработав новейший имплантируемый электрод, или передатчик, который они назвали Эмгор. Он использовал резонаторную сеть и не требовал батарей, что исключало необходимость частых хирургических вмешательств для обновления источника питания.

Хирурги и их пациенты готовы были перейти грань возможного в борьбе за жизнь. По свидетельству «Уорлд медисин» от 1 марта 1966 года, был даже изобретен «протез нижней части тела» для пациентов, которые вынуждены были подвергнуться гемикорпороректомии: ампутации всей нужней половины тела, включая ноги, прямую кишку и гениталии. Эта операция была предложена пациентам известного ньюйоркского госпиталя как альтернатива смерти от рака брюшной полости. Среди тех, кто согласился на операцию, был 49-летний Джеймс Каворти, который после самой калечащей и деморализующей операции вернулся домой с протезом нижней части тела, поддерживавшей его 15-килограммовый торс.

Девид Фишлок, который вспоминает историю Каворти в своей книге «Видоизмененный человек: исследование взаимоотношений человека и машины» (1971), приводит и другие потрясающие, леденящие кровь примеры, когда люди соглашались по тем или иным причинам подвергнуться калечащим операциям. Например, один абсолютно здоровый профессиональный ныряльщик захотел использовать свои легкие, как жабры, чтобы дышать под водой. Но и Фишлок, и Ване Паккард, автор книги «Обрабатывающие человека» (1978), выражают серьезную озабоченность этической стороной профессии биоинженера.

Мы живем в 90-е годы, и нам трудно представить, что где-то, и отнюдь не в немецком концентрационном лагере, проводят эксперименты на человеке без его согласия. Фишлок замечает: «Даже сегодня есть люди, считающие, что заключенных, особенно страдающих лунатизмом, и даже нормальных людей необходимо убедить принести себя в жертву науке». Фишлок приводит пример, когда нуждающихся людей в США берут под опеку в обмен на «свободный доступ к телу». (Такой «доступ» может подразумевать продажу крови или сексуальные контакты с другим человеком, в том числе и с использованием протезов, такие зрелища часто фотографируются и снимаются на пленку.) Подчеркивая, что многие врачи готовы пойти еще дальше, Фишлок рассказывает нам в книге «Морские свинки» (1967) о докторе М. X. Паппуорте: «Он проштудировал горы медицинской литературы и нашел много доказательств того, что в США и Британии некоторыми исследовательскими группами проводятся эксперименты на больных и умирающих, пожилых немощных людях, на преступниках, даже на детях и беременных женщинах».

До чего может дойти образованный и цивилизованный человек в своем стремлении создать новый мир, показывает нам Ване Паккард в книге «Обрабатывающие людей». Один из самых поразительных рассказов — о нью-йоркском психиатре Уилларде Гейлине, добродушном и глубокоуважаемом человеке, который вынашивал идею создания «биомагазина», где были бы представлены «живые мертвецы», подсоединенные к респираторам. Говоря словами Паккарда: «Так как их мозг прекратил функционировать, официально они будут считаться мертвецами, но они „будут теплыми, дышащими, пульсирующими, выделяющими продукты распада телами“, их можно поддерживать в таком состоянии многие годы, они будут служить „источником запасных частей“ и также экспериментальным материалом».

Паккард напоминает нам, что в отделении искусственных органов кливлендской клиники в работу над созданием искусственных почки, легких, поджелудочной железы и печени были вовлечены не только врачи, но и инженеры-механики, инженеры-электрики, инженеры-химики, биоинженеры, а также биохимики и химики полимеров. Неподалеку от кливлендской клиники расположены Нейрохиругическая исследовательская лаборатория и Кливлендский столичный госпиталь общего профиля, сотрудники которых в 1967 году проявляли большой интерес к возможности пересадки целой головы от человека к человеку. Пересадка мозга невероятно сложна, а «при простой пересадке головы необходимо всего лишь разъединить несколько сочленений, а затем восстановить их на шее реципиента».

Роберт Уайт, бывший тогда профессором нейрохирургии медицинской школы Кейс-Уестерн и главой исследовательской группы по трансплантации живого мозга Кливлендского столичного госпиталя общего профиля, сказал Паккарду, что он предпочитает термин «цефалотрансплантация», ибо словосочетание «трансплантация головы» повергает в ужас обывателей. В этом госпитале в холодильниках хранятся изолированные мозги животных, а другие, которым повезло меньше, подсоединены к кровеносным машинам или к живым особям того же вида. Какие процессы происходят в этом изолированной мозге, остается только предполагать.

В 1908 году американский сосудистый хирург Чарлз Гатри пересадил дополнительную голову собаке; двухголовое животное прожило несколько дней; в 1968 году группа российских хирургов под руководством профессора Анатолия Каневского неоднократно повторила этот эксперимент и впоследствии с гордостью объявила, что их двухголовая собака ест, спит и функционирует нормально, как если бы ничего не случилось.

Хотя трансплантированные головы жили в течение короткого времени, мозговые импульсы и химические процессы в них были в норме, как сказал Паккард, все шло «в некоторой степени даже лучше, чем до „изоляции“, хотя, возможно, они скучали и чувствовали себя одиноко, живя старыми воспоминаниями».

В отношении экспериментов по пересадке головы обезьяне, проводившихся в кливлендской клинике, Уайт заявил, что мозг работает нормально, что касается функций глаз, ушей, носа, языка и мускулов лица. Если обезьяна была агрессивной по натуре до операции, она оставалась таковой и после, и наоборот. Кроме того, все пересаженные головы выказывали признаки тревоги в случаях, которые способствовали этому. Другими словами, трансплантированные головы издавали звуки, пережевывали пищу, следили за человеком взглядом. Хотя оперированные обезьяны прожили всего неделю, все функции у них были в норме.

В то время, когда предпринимались подобные исследования — начале середине 70-х годов, — было известно, что тело реципиента не будет контактировать с мозгом, пока «ученым не удастся регенерировать спинной мозг». Уайт был убежден, что, если удастся нарастить спинной мозг, можно будет «трансплантировать головы людям с получением абсолютно нормальной личности».

В июне 1976 года советский ученый Левой Матинян объявил на четвертой конференции по регенерации центральной нервной системы, что ему удалось нарастить спинной мозг крысы.

Если этого недостаточно, обратимся к более страшным примерам из книги Паккарда. В одном медицинском эксперименте «были отрезаны головы восьми живых новорожденных, затем туда были введены радиоактивные частицы для изучения процессов мозгового метаболизма». В бруклинской больнице для пожилых хронических больных «живые раковые клетки были вживлены ослабленным пациентам, не страдавшим раковыми заболеваниями» для того, чтобы проверить, может ли рак передаваться таким образом. А в институте для психически больных детей некоторые пациенты были специально заражены вирусом гепатита.

В заключение Паккард говорит: «В недавнем номере „Модерн медисин“ сообщается, что большинство врачей благосклонно относятся к экспериментам на людях, даже на заключенных, детях и душевнобольных и других зависимых субъектах, на протяжении всего периода действия специального надзора». Поскольку члены комитетов специального надзора — это в основном научные медицинские сотрудники, Паккард придерживается мнения, что обуздать таких деятелей будет очень трудно.

Если такие ужасные эксперименты проводились в обычных госпиталях и клиниках с давних пор, кто возьмется утверждать, что за охраняемыми заборами и закрытыми дверьми секретных военных и научных лабораторий не происходит нечто еще более дикое?