Читать онлайн «Воля за пределами воли». Страница 12

В момент, когда в XVII-XIX столетиях ушу расцветает во всей своей полноте, гражданское и военное стали обозначать два уровня тренировки, то есть тренировку внешней формы или непосредственно выполнение приема (у)

и внутреннее искусство управления ци (вэнь) для усиления физической основы человека. Не случайно с осознанием начала вэнь в человеке древние тексты связывали понятие искренности или веры, вспомним хотя бы приводившийся нами выше отрывок из Ян Чэнфу о среднем уровне достижения. Искренность, или вера, - это именно то чувство, которое необходимо для реализации своей внутренней "энергетической" природы. Надо быть искренним к учителю, стилю, системе, к самому себе, к окружающему миру, к Дао, так как искренность - начало взаимодоверия мира и человека, а следовательно, и их окончательного слияния. Так ушу способствует реализации сложнейших духовных понятий в человеке через внешне непритязательные формы боевой тренировки.

"ГРЕЗЯЩИЙ НАЯВУ"

По-своему относились к "культуре" даосы. Культура для даосских мастеров - эта искусственный рисунок на естественной красоте вещей, который лишь портит их. Это надуманное излишество.

Именно даосские системы выдвинули концепцию внешней простоты движений в ушу, считая, что самое главное - не техническая сложность приема, а способность через этот прием раскрыть глубину врожденных свойств самого человека. Это и есть эффективный прием. И хотя для даосов культура не существует как регулирующая сила общества, но тем не менее она остается как наличие каких-то гражданских навыков, необходимых человеку для самореализации. А эта самореализация, в свою очередь, приводила к блестящему боевому мастерству.

Даосы издавна считались блестящими бойцами, так как, помимо знания технических навыков боя, блестяще владели способами психорегуляции. Известный даосский маг, описавший несколько сот способов достижения бессмертия и продления жизни путем создания внешней пилюли бессмертия из химических элементов и путем дыхательно-медитативных упражнений, Гэ Хун (IV век) характеризует себя как замечательного бойца. Но сколь удивительно, сколь необычно для обыденного сознания его состояние - видение мира как легкой дымки, скрывающей разницу между реальностью и иллюзией. Отрывок из его автобиографии весьма колоритен:

"Конфуций предостерегал от пустых мечтаний, но когда же я говорю себе, я не допускаю, что я не лучше того, кто грезит наяву. Кто это - грезящий наяву? Лишь тот, кто не принадлежит ни к чему, но, по крайней мере, никоща не оказывается втянут в склоки или ссоры. Обдумаем то, как совершенномудрый посвящал себя изучению классики: он читал, пока ремни, скрепляющие книги, не перетирались трижды, а как же могут современные люди с их скромными способностями с успехом делать больше одного дела одновременно?

Будучи молодым человеком, я немного обучался стрельбе из лука, но моя сила была слишком мала, чтобы натянуть тугой лук. Я верил, что стрельбе из лука учатся лишь потому, что она представляет собой одно из шести искусств, практикуемых благородными мужами, а также для того, чтобы остановить бандитов, разогнать грабителей или охотиться на птиц и животных. Давным-давно, когда я служил в армии, я однажды выстрелил из лука, преследуя всадника.

В ответ на мой выстрел два бандита и одна лошадь свалились замертво. Так я сам избежал смерти.

Еще я обучался бою с мечом и щитом, а также одиночному мечу и парным копьям, основанным на малопонятных наставлениях и многозначительных уловках для использования против нападающих. Постигнув эти секретные методы и став их последователем, я сумел оставаться невредимым и добиваться победы, используя эти знания против непосвященных. Неважно, каким образом действовал нападающий, ничто не могло помешать мне.

Позже в жизни я также изучал искусство длинного шеста, который можно использовать против короткого меча или длинной алебарды. Но это также представляло собой мертвые знания низшего порядка. Это искусство сравнимо с обломанным рогом или фениксом без шпор. Где оно может пригодиться? Сверх тех вещей, которые я здесь перечислил, нет, наверное, ничего кроме того, что я уже выучил".

Напомним - перед нами слова великого даосского мага Гэ Хуна, по легендам ставшего бессмертным, который, как видно, отводит немалое место в своем духовном становлении боевым искусствам. Да и само мастерство его чудесно, не случайно от одного Хуна замертво падают два разбойника и одна лошадь. Путь воина - это проживание своей жизни как глубочайшего акта культуры через занятия боевыми искусствами.

Сочетание военного и гражданского соответствовало особому моральному императиву настоящего бойца испокон веков. Например, "тот, кто не искушен в военных и гражданских науках, не должен передавать знания ушу" - гласили "Наставления в мече Куаньу", так как такой человек не способен достаточно полно выразить существо "истинной традиции". Гармония двух начал должна проявляться и в самой манере поведения бойца в соответствии с правилами "боевой морали" - удэ.

Казалось бы, тяжелые тренировки, жестокие поединки должны сделать такого человека суровым, нечувствительным к окружающим. И сегодня сплошь и рядом встречаются люди, считающие заносчивость и грубость едва ли не признаком настоящего бойца. А вот мастер тайцзицюань Чэнь Синь в своих наставлениях так описывал облик истинного бойца: "Не кичлив и не бахвалится, поведением мягок и приветлив. И если мы и говорим об обучении боевому искусству (военному), то в его сердцевине тем не менее заключено гражданское (в данном случае именно культурное) начало".

В знаниях ушу существуют две крайности, в которые нередко впадают поклонники боевых искусств. На первых этапах им свойственно переоценивать значение боевого аспекта ушу, которое понимается лишь как искусство боя.

Кажется, что все занятия подчинены лишь тому, как эффектно и быстро одолеть соперника. Трудно понять, что эти боевые формы - врата в глубокий мир наиболее тонких духовных структур человека, а следовательно, и универсальный путь воспитания, не ограничивающийся лишь искусством самозащиты. Но может наступить и другая крайность за глубокомысленными и напыщенными рассуждениями о "внутренних основах" ушу забывается, что все начинается с тщательной отработки боевых элементов, простейших навыков укрепления физического и психического здоровья. Таким образом, из ушу может пропасть вообще боевой аспект, как, например, это случилось в современном тайцзицюань или спортивном ушу.

Целостность, объемность жизни, ее постоянная неоднозначность, кажущаяся противоречивость, ведущая ;на самом деле к единству, - это путь полнокровного существования человека вообще, а не только бойца ушу. Об этом универсализме принципов боевых искусств образно говорил один из канонов тайцзицюань: "Одна деревянная подпорка не удержит всей конструкции, одной ладонью не сделаешь хлопка в ладоши.

Это справедливо не только для гражданской основы и боевой тренировки, но и для всех явлений в мире. Гражданское - это внутренний принцип, а боевое - это внешнее множество техники. Внешнее множество техники без внутреннего принципа - всего лишь отвага глубокого свойства. Тот, кто обладает лишь внутренним принципом без внешней техники, кто лишь думает об искусстве покоя и ничего не знает о способах ведения поединка, проиграет, едва допустив малейшую ошибку".

Итак, параллельное воспитание двух начал способно сформировать того, кого даосы называли цюаньжэнь, - "человека целостных свойств". Поэтому мы и говорим, что ушу не только мощное боевое искусство, не только эффективная система физического оздоровления, но это еще и путь проникновения в духовные измерения бытия, умение видеть за обыденностью действия живую душу "человека целостного" во всей ее полноте и единстве с окружающим миром.

УЧИТЕЛЬ

НРАВСТВЕННЫЙ ИДЕАЛ

ТРАДИЦИИ

Больше всего историй и легенд ходит, конечно же, о мастерах ушу. И все же есть много недосказанного и прежде всего невыразимого, ибо фигура китайского мастера ушу предельно мистична.

О китайских носителях ушу писать чрезвычайно сложно. Слишком далеко отстоят они от нас, слишком высок и далек их нравственный идеал, заложенный в самой сути традиции китайской мудрости. Мы говорим об их отдаленности, но подразумеваем не время, но огромную духовно-пространственную дистанцию.

Жизнь, творчество, идейные концепции мастеров ушу невозможно изложить тем общепринятым языком, каким мы привыкли описывать "жизненный путь" западных знаменитостей. Причина тому не в отсутствии у нас их биографий.

Скорее наоборот, их достаточно много, начиная, от династийных историй, кончая семейными хрониками и устными повествованиями, но повергает в недоумение их поразительная схожесть, будто речь идет о собирательном идеальном образе Мастера.

В их биографиях нет ничего, что говорит о мастерах ушу как об активных, творческих личностях и новаторах, творцах, настойчиво утверждающих приоритеты своих жизненных принципов, философии или концепций, что обычно высоко ценится в западной традиции. В Китае же мастер ушу явно неприметен и своей жизнью лишь повторяет общий абрис Дао. Он вплетен в цепь пространственно-временной передачи Учения, поэтому для китайской традиции имеет большее значение, у кого он учился и кто стал его учеником, нежели доскональная точность в описании его биографии. Личная драма творчества остается "за кадром".