Читать онлайн «Из жизни двух городов. Париж и Лондон». Страница 8

После первых удачных опытов строительства социального жилья в 1840 – 1850-х годах, в 1860-х многоквартирные дома прочно вошли в жизнь обеспеченных слоев лондонского населения. Растущая популярность apartment buildings у лондонцев в 1880-х и 1890-х определялась, прежде всего, тем, что скандальные слухи о распущенных нравах «французских квартирок» (основанные на романах Эмиля Золя), постепенно затихли. Конечно, смачные описания «чрева Парижа» и порочной жизни, которую вели герои романа «Накипь»[19], оказались слишком «горячими» для британских читателей. Тем не менее, несмотря ни на что, начало было положено: то, что еще несколько десятилетий назад казалось чисто парижским явлением, гнездом порока, обителью разврата, постепенно превратилось в общедоступное, удобное жилье. Постепенно и англичане «натурализовались» в своих квартирах, стали более спокойно воспринимать мысль о жизни в одном доме с соседями, о чем раньше и думать не могли без стыда.

Процесс внедрения квартир в жизнь поднял вопросы, волновавшие всех настоящих англичан. В скученности многоквартирного дома было нелегко провести грань, отделяющую частное пространство от общего и увязать желание спрятаться в свою раковину с нуждами людского сообщества. Так или иначе, национальные стереотипы никто не отменял: настоящий англичанин всегда ценил, ценит, и будет ценить приватность своего «дома-крепости» гораздо больше, чем француз, и никогда не откажется от мечты о собственном уединенном домике с садом в пригороде. Однако по мере того, как расстояние между «домом-крепостью» и местом работы росло, лондонцам пришлось произвести переоценку понятия «дом». На самом деле физическое удаление от соседей в стенах собственного дома не имело большого смысла, так как звуки и запахи все равно доносились с обеих сторон. А что по поводу слуг, живших в «доме-крепости» на постоянной основе? Являлось ли их присутствие необходимостью, или они тоже нарушители границ частной территории? Размышляя над достоинствами многоквартирных домов, лондонцы, как и парижане, столкнулись с проблемами, которые современные горожане решают и сейчас.

Шести- или семиэтажные, облицованные камнем здания, украшенные декоративными балкончиками и лепными арками, с нарядным парадным входом, общей лестницей, чердачными помещениями для бедных студентов и внутренними двориками, – такими мы видим постройки османовского[20] Парижа, появившиеся в девятнадцатом веке. Однако мы бы сильно удивились, узнав, что на самом деле начало этому архитектурному стилю положено еще в конце семнадцатого века, а окончательно сформировался он в 1770-х годах. Как и в других европейских городах, дома в Париже когда-то были обращены «лицом» к городским магистралям и строились на узких участках, с обеих сторон ограниченные крутыми скатами крыш. Парадные фасады были богато украшены лепниной и другими декоративными элементами, а треугольные ступенчатые фронтоны зрительно увеличивали высоту зданий и придавали им более богатый вид. Хотя одна или несколько комнат в доме иногда были заняты постояльцами, обычно здесь постоянно проживала лишь одна семья. Понятия городского планирования в те времена не существовало, и архитекторы не стремились создать то, что сейчас мы называем «городским ансамблем», поэтому каждое здание ясно говорило о семейном достатке и социальном положении его владельца. Улицы любого крупного европейского города в начале семнадцатого века напоминали ипподром во время скачек: там разряженные посетители щеголяли друг перед другом шляпами, а здесь на улицах громоздились фронтоны самых разнообразных форм и видов. Впрочем, новые правила городского строительства, принятые после Великого лондонского пожара[21], стали переломным моментом в истории обоих городов.

С 1667 года Министерство финансов Франции ввело ограничения высоты зданий и запретило треугольные фронтоны – их заменили более плоские мансардные крыши, в боковых сторонах которых были прорезаны окна. По новому закону высоту зданий ограничивали лишь до парапета крыши, а не до конька, поэтому предприимчивые строители умудрялись втиснуть под крышу еще один-два уровня. Так родилась знаменитая «парижская» крыша. Что еще более важно, теперь конек крыши шел параллельно улице, так что здание было обращено к прохожим широким, длинным боковым фасадом, а не узким разукрашенным фронтоном.

До возникновения в 1770 – 1780-е годы крупных синдикатов, инвестировавших деньги в недвижимость, строительством в основном занимались монашеские сообщества. В 1669 году мастера прихода церкви Сен-Жермен л’Осеруа возвели ряд зданий на улице Ферронри, одним концом упиравшейся в кладбище Невинных, самое «густонаселенное» и зловонное в Париже того времени. Эти здания были спроектированы в едином стиле: над аркадами, в которых располагались магазины, возвышались четыре этажа небольших квартир. В 1715 году архитектор Дейи разработал для аббатства Сен-Жермен-де-Пре несколько зданий. Первый этаж состоял из двух магазинов, расположенных по обе стороны от арочного входа, к которому вела общая лестница. Как видно из чертежей, на верхних этажах размещалось по пять комнат, правда, их назначение (гостиная, спальня, гардеробная и т. п.) указано не было. Большое количество вспомогательных дверей давало жильцам известную свободу в использовании помещений в качестве магазинов, мастерских, жилых помещений или всего сразу. Конечно, множество дверей с одной стороны, и отсутствие кухни – с другой, может показаться странным человеку, знакомому с парижскими квартирами девятнадцатого века по романам Золя. Однако в дизайн этих зданий впервые были включены детали, сохранившиеся на протяжении последующих полутора веков: в частности, мезонин, или «полуэтаж», зажатый между первым и вторым этажом – особенность некоторых ранее построенных зданий на улице Ферронри. Изначально мезонины проектировались как товарные склады, обеспечивавшие припасами расположенные на первом этаже магазины, однако их часто сдавали обедневшим семьям, пытавшимся скрыть свою бедность от окружающих. Чувство собственного достоинства не позволяло им селиться в более просторных и удобных мансардах, поскольку те считались обиталищем «богемы» и по статусу сильно уступали мезонинам.

Дизайн, который предложил архитектор Раме для дома № 12 по улице дю Май показывает, насколько изменилась планировка зданий к 1789 году. Общая лестница изящной спиралью поднимается вверх; на каждом этаже на нее выходит по одной квартире с двумя спальнями. Окна «комнаты мадам» (или будуара хозяйки квартиры) смотрят на улицу, в то время как «комната месье» выходит окнами во внутренний дворик, и к ней для удобства ведет собственная узкая задняя лестница. Кухня же расположена на той же стороне, что и «комната месье», и представляет собой служебное крыло в миниатюре.

В здании модного дома «Арман» по улице Монторгёй (1790 г.) на каждом этаже было по три квартиры, по три внутренние лестницы и ряды довольно неудобно расположенных окон (по крайней мере, по мнению жильцов), поскольку внутреннее удобство часто приносилось в жертву гармоничному виду фасада. Архитекторы предпочитали вставить ложное окно или расположить его вплотную к внутренней перегородке между комнатами, лишь бы не нарушить единообразие оконных просветов.

На самом деле эти ряды бесконечных окон зрительно утомляли, и в конце концов, сами парижане стали жаловаться на излишнюю монотонность фасадов. В своем «Очерке об архитектуре» (1755 г.) Марк Антуан Ложье[22] ругал современных архитекторов за «вредную одинаковость зданий». Королевские указы, датированные апрелем 1783 и августом 1784 годов, ограничили высоту строений до 19,5 метра на улицах шириной до десяти метров, и до 12 метров – на улицах шириной менее восьми метров, однако, чтобы повысить рентабельность зданий, владельцы продолжали втискивать под мансардные крыши дополнительные этажи. С другой стороны, домовладельцы совершенно забыли о такой важной части здания, как piano nobile, – знаменитом бельэтаже, где традиционно располагались парадные помещения, и высота потолков была больше, чем на других этажах.

В годы революции строительство домов нового типа практически прекратилось, однако во времена Реставрации и в течение последующих тридцати лет начало развиваться с новой силой, достигнув небывалых темпов, после чего постепенно угасло. Чтобы не быть голословными, скажем, что в районе Поршерона (IX округ Парижа) с 1769 по 1786 год было построено двадцать зданий нового типа, с 1818 по 1847 – сорок пять, а с 1853 по 1912 – двадцать шесть.

В одном из выпусков газеты Le Babillard за 1778 год Рутлидж поместил отчасти раздраженное, отчасти обескураженное описание испытаний, выпавших на долю обитателя меблированных парижских комнат. Пока парижские богатеи, пишет Рутлидж, в тиши своих особняков наслаждаются одиночеством и покоем, бедняки вынуждены ютиться в убогих грязных комнатушках, «в полной мере отражающих разношерстную толпу, которую можно встретить на улицах Парижа и в других общественных местах». Конечно, для критики автор выбрал не самый престижный район города, и он категорически утверждает, что «приятной компании здесь найти никак невозможно». Целый день его слух терзают бесконечные звонки в дверь соседа-торговца, а вечером, когда делец наконец-то уходит из дома, как назло «просыпаются» другие соседи: игрок в карты, живущий за стеной, и куртизанка на верхнем этаже.