Читать онлайн «Книга алхимии. История, символы, практика». Страница 10

Уже из этого коротенького и сухого очерка воззрений Аристотеля вы можете видеть, как глубоко заглянул этот мудрец древности в сущность вопроса о природе вещества, и легко можете понять то громадное влияние, которое оказало учение Аристотеля о составе тел на дальнейшее развитие химии. В самом деле: вся последующая история этой науки представляет собой не что иное, как разработку и приложение идей Аристотеля к частным вопросам. Для этого требовался теперь только фактический материал, которого в Древней Греции было накоплено мало, но который изобиловал у египетских ученых, гораздо более греков способных к экспериментальному изучению природы. Если бы этот материал был под руками у Аристотеля или его учеников – химия появилась бы впервые в Греции, но его не было, и потому возникновение этой науки замедлилось на два столетия и произошло там, где египетский эмпиризм слился с греческой философией, в Александрии, куда перешел в то время центр тяжести умственной жизни образованного мира?[32]

Начавшийся в Александрии новый период в истории развития химии является для последней весьма важным и характеризуется совершенно особенным направлением, которое получили занятия химическими предметами. В это время химия, бывшая только собранием эмпирических фактов, не обобщенных ни одной гипотезой, то есть наукой, не заслуживающей этого имени по отсутствию цели, становится на ноги и получает права гражданства среди других наук. Она вырабатывает ясно определенную цель и обогащается многими эмпирическими обобщениями. Цель ее была ложна, большинство обобщений не соответствовало фактам в том смысле, как это понимаем мы, но тем не менее эта ложная цель, эти неверные обобщения связали в одно все химические познания, дали им общее направление и осмыслили дальнейшую работу в области химических явлений.

Целью химических изысканий в то время стало нахождение средства для превращения неблагородных металлов в благородные. Впервые эта мысль появилась в Египте и была, как мы видели, результатом наблюдений над приготовлением искусственных драгоценных камней и эмалей.[33] Но эта мысль носила характер одного голого предположения, простой догадки о возможности такого превращения. В основе ее не было никакой научной теории или гипотезы, которая оправдывала бы ее существование, и потому эта мысль не могла служить стимулом для дальнейших исследований в этом вопросе. Прочное основание она получила только тогда, когда в Египет проникли идеи греческих философов о природе вещей. Влияние этих идей тотчас сказалось в появлении теории состава металлов, основные черты которой мы находим уже у писателей I и II века нашей эры: Диоскорида и Зосимы Панаполитанина. Более подробно эта теория изложена у Олимпиодора (IV в.), Синезия (V в.) и Стефана Александрийского (VII в.),[34] но свой полный и законченный вид она получила только у знаменитого Гебера (VIII в.).[35]

Эта теория в общих чертах состояла в следующем: все металлы имеют два общих начала, из которых они состоят, это меркурий и сера. Именем меркурия и серы алхимики того времени называли отвлеченные понятия металличности и изменяемости. При внимательном наблюдении все металлы оказались обладающими многими общими свойствами. Так, все они имеют особый блеск и цвет, все более или менее ковки; будучи расплавлены, превращаются в жидкости и в этом виде чрезвычайно похожи друг на друга и в особенности на ртуть, ставшую уже известной в то время. Будучи выставлены на воздух или подвергнуты нагреванию, они, за исключением золота, изменяются и превращаются в землистые вещества – ржавчины или, по-нынешнему, окиси. Эти общие для всех металлов свойства были соединены, за исключением последнего, в одно понятие – металличности, и ртуть, по своей идеальной ковкости, по сильному блеску, естественно, стала считаться типом всех металлов, и ее алхимическое имя «меркурий» выразило эту типичность, соединив в себе все общие свойства металлов, за исключением изменяемости на воздухе и при нагревании. Эта последняя способность металлов дала повод к установлению другого общего для всех начала – изменяемости, и сера, сгорающая без остатка, дала свое имя для выражения названного свойства. Сообразно этому все металлы считались результатом соединения двух начал: металличности и изменяемости, меркурия и серы, в различном относительном количестве, в различной степени чистоты и в различной силе соединения друг с другом.

Вдумываясь глубже в эту теорию, легко понять, что неизбежным выводом из нее являлась мысль о возможности превращения одних металлов в другие и всех их в золото, самый совершенный из них. Очевидно, было необходимо только взять какое-либо металлическое вещество, которое отличалось бы от золота каким-нибудь качеством, и выделить из первого то, что его обособляет от второго, сводя его таким образом к первичной материи: к философскому меркурию, который можно получить и из обыкновенной ртути, отнимая от нее сначала жидкие свойства. Затем необходимо фиксировать, закрепить полученное вещество, отнять от него летучесть, воздушный элемент, и, в заключение, выделить элемент землистый, выражающийся в способности давать при накаливании на воздухе землистое вещество: окись ртути. Когда таким образом подготовлена первичная материя, остается только окрасить ее в надлежащий цвет, соединяя с философской серой, предварительно также очищенной, как ртуть, и золото будет готово.

Сравнивая эту гипотезу с теорией Аристотеля, нельзя не видеть значительного шага вперед и сужения в то же время понятий. Теория Аристотеля обнимала все предметы Вселенной, утверждая, что они тожественны по субстанции, устанавливая принцип единства материи. Эта теория была хороша, ясна, но слишком обща, слишком отвлеченна и потому не могла быть применена непосредственно к химическим вопросам, так как она не была выражением ближайших свойств отдельных тел. Новая теория не задавалась такими широкими задачами, она ограничилась только обобщением эмпирических фактов, но в то же время не была и одним простым их выражением. Вырабатывавшие ее мыслители не могли избежать влияния философии Аристотеля, и это влияние сказалось в принятии общих начал металличности и изменяемости для всех металлов. Эти два начала, служа выражением реальных фактов, были в то же время применением идей Аристотеля о единстве материи к частному случаю. Потребность реализовать эту господствовавшую тогда идею великого мыслителя и послужила точкой исхода алхимии, послужила началом химии как науки. Целью ее в то время стало отыскание способа для превращения всех металлов в золото, отыскание философского камня, «камня мудрецов», который в то же время должен был иметь еще и другое значение: медицинское; предполагалось, что философский камень может также излечивать болезни, продлять человеческую жизнь и возвращать молодость. Вначале как побочное, это значение философского камня возрастает впоследствии, и является мысль, что превращение металлов в золото есть явление, вполне одинаковое с превращением больного организма в здоровый. Мысль замечательно глубокая и плодотворная по своим последствиям. Если мы освободим ее от непривычных нам выражений, переведем на наш язык, то увидим, что в ней скрывается убеждение в тождестве процессов, происходящих в здоровом и больном организме человека, с теми процессами, которые имеют место в неодушевленной природе и могут быть наблюдаемы и изучаемы в лабораториях. А если это так, то тогда легко понять причину болезней и легко найти средства для борьбы с ними. Если заболеванием будет загрязнение организма не свойственными ему веществами, то лечение должно состоять в удалении их, очищении организма, подобно тому, как нужно очистить медь, больной и несовершенный металл, от загрязняющих его примесей, чтобы получить чистое золото. Вы легко можете понять, какое огромное значение имеет такой взгляд, давая широкий простор экспериментальному изучению, а следовательно, и движению вперед науки о человеке.

Вообще, алхимия была богата глубокими и плодотворными идеями касательно изучения природы. «Habent sua fata libelli»,[36] говорили прежде. С еще бо́льшим правом можно сказать то же и про многие теории, бывшие некогда в науке. Редкий человек, даже из числа наиболее образованных, не привык думать и говорить, что алхимия – это нечто грандиозно нелепое, какой-то набор диких фантазий, неясных идей, бессмысленных попыток, чуть ли не бред расстроенных умов. Но ничто не может быть несправедливее. Алхимия была всегда строго научной концепцией, поскольку задавалась рационалистическим объяснением превращений материи. Нигде в ней, ни в какой из ее манипуляций и операций, чудо не имеет места.