Читать онлайн «Тайны древних миграций». Страница 50

Есть и у версии Трубачёва, как и у любой другой, свои спорные моменты. Не все лингвисты согласны с индоевропейским характером древнеевропейской гидронимии. Также не все признают тезис, будто «ни германские, ни славянские языки не хранят никаких следов индоевропейско-доиндоевропейского билингвизма». Есть целое направление в лингвистике, занимающееся (и небезуспешно) поисками доиндоевропейского субстрата в германских языках.

Наконец, если логически развить положение о несоответствии границ археологических культур этническим границам, то следует признать полную невозможность точно определить этническую принадлежность носителей всех культур, от/о которых не осталось письменных свидетельств! В этом случае любые реконструкции этнической истории будут иметь смысл только для той эпохи, когда уже имеется читаемая нами (хотя бы фонетически) письменность, которую мы можем отождествить с тем или иным известным языком. Любая попытка выйти за пределы этих хронологических рамок открывает безудержный простор фантазии, имеющей мало общего с наукой.

Но кое-что определённое по проблеме ИЕП сказать всё-таки можно. Если и был когда-то в древности «арийский» расовый тип, то он не был тождествен нордическому расовому типу северных европеоидов. Последние стали говорить на «арийских», индоевропейских языках не раньше III тысячелетия до н. э., заимствовав эти языки извне. Если нордический элемент присутствовал в составе мигрировавших в IX тысячелетии на юг древних евразийцев (при условии, что эта миграция вообще имела место), то за несколько тысяч лет пребывания в «ностратическом союзе» он, как рецессивный, должен был раствориться. Среди первых индоевропейцев в Европе, были они «автохтонами» или пришельцами извне, нордический расовый тип если и присутствовал, то лишь в ничтожной примеси. Это подтверждается и антропологическими данными по всем культурам, претендующим на роль предковых для индоевропейцев. Миф об «истинных арийцах» и их якобы выдающейся роли в сложении древних цивилизаций не имеет под собой фактической почвы.

Вопрос о месте и времени выделения славян из прочих индоевропейских народов всегда относился к идеологически заострённым вопросам. Вероятно, он таким останется ещё долго. Несмотря на неоспоримые доводы лингвистов, утверждающих, что формы, характерные для славянских языков, появляются не позднее II тысячелетия до н. э., по сей день во многих учебниках историю славян начинают только с первых веков н. э. А во многих учебных атласах территорию древних славян рисуют ограниченной узкими рамками Белорусского Полесья, Украинского Прикарпатья или долины Вислы в Польше.

Один немецкий учёный хорошо выразился о такой ситуации, что немцы, образно говоря, хотели бы утопить всех древних славян в болотах Полесья, а славяне всех германцев в устье Рейна. Однако это напрасный труд, поскольку ни те ни другие там не поместятся.

Многие учёные уже давно подчёркивали, что факт внезапного появления на обширном пространстве Восточной Европы в VI веке н. э. народа под именем славяне нельзя упрощённо понимать как взрывную этническую миграцию из небольшого ядра. В данном случае мы имеем дело не с миграцией, а с появлением на широкой территории общего этнического самосознания племён, доселе слабо осознававших своё родство. Этот феномен напрямую связал с процессом этногенеза на стадии разложения первобытнообщинного строя, развернувшимся тогда у славян, как он в разное время протекал у всех исторических народов. Этнические славяне, безусловно, жили на большей части той территории, где их впервые отмечают письменные свидетельства, и раньше. Но они были известны древним авторам под иными именами, а общего суперэтнического наименования у них ещё не было. До поры до времени, как подчёркивает Трубачёв, славяне (или, если угодно, праславяне) прекрасно без него обходились: «Этнонимия… представляет собой относительно самый молодой раздел ономастики». О том, что славяне в древности звались иначе, говорят и сами византийские и западноевропейские авторы VI века, упоминая имена венедов и антов. Эти этнонимы явно неславянского происхождения, и неизвестно, сами ли славяне так себя называли или же только их соседи. Были, вероятно, и другие праславянские этнонимы.

«Общеизвестный факт древнего наличия самоназвания slovĕne говорит о древнем наличии адекватного единого этнического самосознания… и представляется нам как замечательный исторический и культурный феномен», — пишет Трубачёв. О том, что древнее имя народа было именно словене, а не славяне, говорит сохранение этого имени в такой форме у двух современных славянских народов, а также у одного народа раннего Средневековья — у ильменских (новгородских) словен. «Славяне» как производное от «слава» — безусловно, позднейшая, чисто книжная этимология. Словене как говорящие словами, т. е. на понятном языке, противопоставлялись немцам — немым, не умеющим говорить понятно. Логика возникновения этнического самоназвания на основе такого противопоставления вполне соответствует первобытному сознанию с присущим ему разделением мира на «мы» и «они». Эта этимология настолько естественна и убедительна, что можно отбросить любые версии возможного происхождения самоназвания словепе из «послов венедов», как предлагал Б. А. Рыбаков, или из других сочетаний, использующих неславянские корни.

Не говорит против присутствия славян среди древних исторических народов и отсутствие у них типичных славянских личных имён. «У славян и антропонимия оказывается более молодой по составу и образованию на индоевропейском фоне, что вполне уживается с архаической характеристикой языка славян. Эту историческую особенность антропонимии упускают из виду… делая прямые заключения, скажем, на основе отсутствия славянских личных имён в античной северопонтийской эпиграфике об отсутствии в этих местах самих славян», — утверждает Трубачёв.

Поскольку однозначных письменных свидетельств о присутствии славян там или тут в древности мы не име-см, то древнейшая славянская история реконструируется на основе лингвистических следов контактов праславян с другими индоевропейскими народами. Эти реконструкции, надо сказать, далеко не бесспорны. Разные исследователи делают из них чуть ли не противоположные выводы.

Так, Б.В. Горнунг в работе «Из предыстории образования общеславянского языкового единства» (1963) утверждал, что «в славянских языках нет никаких древнейших черт, которые сближали бы их с древнейшими же чертами… италийских, кельтских, иллирийских, балтских языков и протогерманских диалектов». В то же время Трубачёв доказывает первичность центральноевропейских связей праславян, «преимущественно с древними италийцами», а также с иллирийцами и фракийцами. В дальнейшем на первое место выдвигаются связи древних славян с германцами, вместе с которыми (а также италийцами и венето-иллирийцами) они входят в обрисовываемый Трубачёвым на основе древнейших терминов ремесла «центральноевропейский культурный регион». Оба исследователя отвергают изначальную близость праславянского языка с балтским (тем более происхождение славянского и балтского из одного корня), доказывая позднее сближение этих языков (не ранее начала железного века). Балты в древности контактировали в основном с дако-фракийцами и анатолийцами, позже — с иранцами.

В гл. 5 мы отмечали, что имеются три основные концепции славянской прародины. Однако нет никаких причин противопоставлять их одна другой.

Трубачёв, в одной из своих ранних работ выделивший на Среднем Днепре район концентрации архаичных славянских гидронимов, первоначально настаивал на размещении здесь славянской прародины. Эту его версию использовал Б.А. Рыбаков даже после того, как сам Трубачёв от неё отказался. Согласно дальнейшему развитию концепции Трубачёва, скопление однородной топонимики отмечает район вторичной колонизации, а не «очаг возникновения, который по самой логике должен давать неяркую, смазанную картину, а не вспышку». Район среднего Днепра стал рассматриваться Трубачёвым как зона позднейшего расселения славян. Поиск славянской прародины он стал вести на Среднем Дунае.

О расселении славян с Дуная говорит древнерусская «Повесть временных лет» (ПВЛ). О Дунае поётся в народных песнях, в том числе восточных славян, в историческое время даже не живших на Дунае. Однако теория дунайской прародины славян долгое время не имела достаточного научного обоснования. В науке широкое распространение получила локализация славянской прародины к северу от Карпат, на территории современной Польши. Придерживавшийся её великий чешский славист конца XIX — начала XX века. Любор Нидерле вынужден был отметить наличие славянских топонимов, прослеживаемых по древнеримским источникам, к югу от Карпат, в Среднем Подунавье и на Балканах, в I–IV веках н. э. Но и он объяснял их появление инфильтрацией славян в эту историческую эпоху.