Читать онлайн «Ликуя и скорбя». Страница 87

Довольно простой замысел, он сам рождался из обстановки и ясен был не только искусному воеводе, но и любому воину в московском войске. Думал об этом и Дмитрий. Но он помнил, что «хитрость» не в том, чтобы уничтожить Ольгерда, а в том, чтобы, поставив его на колени, не уничтожить. Бить, не убивая, ибо пока высится фигура Ольгерда на западе, Орде нужна и Москва.

Он, Дмитрий, понимал воевод и бояр, и искуснейшего из них в военных хитростях Боброка. Всем им хотелось до конца испытать свою силу, довести до ощутимой победы. Но Дмитрию хотелось бы видеть если не Ольгерда, то его воинов, воинов литовских, воинов западных русских городов в одних рядах с московским войском против Орды, а чтобы это не оставалось несбыточным, нельзя унижать, нельзя проявить жестокость. Занесенный меч не убивает, но оказывается в иных случаях важнее, чем меч разящий.

Оставалась опасной Орда при этаком противостоянии. Но здесь уже работали митрополит и Сергий через своих людей среди христианских восточных купцов.

Допреж того, как затрубили трубы под Любутском, к хану Амурату пришли арабские купцы и объявили, что они посланы Мамаевым ханом Махмет-Салтаном. Отрок хан просит Амурат-хана избавить его от Мамая.

Под Мамаем лежали степи правого Поволжья до реки Воронеж, плодородные земли от Дона до Терека и Крыма, Амурат владел Сараем и левым берегом Волги.

Арабские купцы сказали, что Бегич и Сары-хожа ропщут на Мамая. Мамай наметился объявить себя ханом. Если хан Амурат ударит, Бегич и Сары-хожа выдадут Мамая.

Амурат пошел на Мамая, надеясь, что Бегич и Сары-хожа изменят Мамаю.

На огромных степных просторах рубились ордынцы с ордынцами, битва раскинулась от воронежских степей до рассечения Волги на сотни рукавов у входа в Каспийское море.

Ольгерд послал гонцов в Орду. Он писал  Мамаю:

«Орде скоро стоять на коленях перед Москвой. Тот, кто побил мою рать, развеет Орду».

Князь Михаил спрашивал Мамая: «Нужна ли Орде грозная Москва?»

Мамай выспросил у гонцов, разбит ли Ольгерд? Нет, не разбит, оба войска стоят супротив друг друга, ни одно не решается наступать. Того и нужно Мамаю, чтобы Ольгерд и Дмитрий держали один другого за грудки, пока висит на шее жерновом Амурат-хан. Мамай не ответил ни Ольгерду, ни Михаилу.

Между тем Ольгерду стало невмоготу стоять у оврага под Любутском.  Звали его в Литву дела  немецкие — орденские рыцари оживились, дознав о поражении Ольгерда. Надо уходить с миром, а князь Дмитрий мира не просит. Да и что ему спешить, он на своей земле.

Ольгерд призвал смоленских князей Святослава и Андрея, просил их пойти к Дмитрию узнать — не согласится ли развести войска без боя, на перемирие?

— От кого перемирная грамота?— спросил Боброк литовских воевод.

Князь смоленский Святослав Иванович наперед литовцев объявил:

— От князя Ольгерда и от князя Михаила!

— Не будет перемирия! — ответил Боброк.— Мы с Ольгердом бились. Князь же тверской разбойник,— с ним не мириться, а плетьми наказать.

Литовские воеводы тут же дали согласие, что Ольгерд поручится за Михаила как за подручного князя.

— Мир навсегда! — поспешил заявить Святослав Иванович.

— Не спеши, князь! — остановил его Боброк. — Ольгерд разорял землю! Князь Дмитрий оставляет за собой право взыскать с обидчика! Даем вам сроку от Оспожина заговенья до первых зазимков.

Записали: «...от Оспожина заговенья до Дмитриева дня межи нас войны нет».

— С Ольгердом ладно! — сказал Боброк.— Пусть за Михаила скажет!

Ольгердовы послы молчали.

— Дает Ольгерд ручательство за Михаила как своего князя подручного? — спрашивал с издевкой Боброк, зная, что передадут послы его слова Михаилу.

Послы молчали.

— То  не  все! — продолжал  Боброк.— Пусть  Михаил вернет все, что пограбил на московской земле с той поры, как начал приводить Литву, как сам на Москву набегал! Все, все пусть вернет назад, а полон из Литвы выкупит и в Москву приведет! А там, где поставил наместников и волостелей, сгонит долой.

— Как мы за князя Михаила-то решим? — воскликнул Святослав Иванович, смоленский князь.— А буде не послушает?

— А не послушает, — ответил Боброк,— мы сами спросим, а запишем в грамоте, что ни Ольгерд, ни брат его Кестутий за Михаила не вступаются!

— Не будем так писать в грамоте! — ответил князь смоленский.

— Без этакой записи не будет и перемирия! — отрезал Боброк и встал из-за тесаного стола, что был поставлен в переговорном шатре.

Ольгердовы послы удалились. Боброк приказал стрелкам выступить на край обрыва. Три тысячи стрелков, вооруженных самострелами, выстроились в боевой порядок на краю оврага. Послы не замедлили обратно. Согласились записать все, что потребовал Боброк о тверском князе, и о возврате захваченного, о выкупе полона из Литвы и о смещении наместников.

Грамоту подписали Ольгерд и князь Дмитрий. Ольгерд запечатал ее восковой печатью, от имени Дмитрия приложил свою печать митрополит Алексей.

Новгородцы прослышали о разгроме Ольгерда под Любутском, о том, как Ольгерд ушел, взяв перемирие по полной воле московского князя. Горела у них душа обидой и гневом на Михаила тверского за избиение новгородской дружины и славных мужей новгородских в Торжке, послали послов в Москву, били челом князю Дмитрию отпустить к ним на княжение брата Владимира Андреевича, чтобы укрепил их от Ольгерда и от Михаила, а в нужный час и помог бы новгородцам поквитаться с Тверью.

Затихали бои в Орде. Мамай не одолел Амурат-хана, прогнал его с правого берега Волги. Амурат засел за Волгой, отгородился рекой и позвал на подмогу воинов из Заяицкой Орды. Жестокими были сечи в степях, много пало воинов у Амурата и у Мамая...

В Троицком монастыре иеромонах Афанасий записывал: «Того же лета во Орде замятия бысть, и мнозии князии ординския между собою избиени быша, а ордынцев бесчисленно паде. Тако убо гнев божий приде на них по беззаконию их».

Михаил прискакал в Тверь и затворил город. Удивлялся, почему Дмитрий не повел свое войско из-под Любутска сразу на Тверь, город не успел бы сесть в осаду. Он, Михаил, на месте Дмитрия использовал бы уход Ольгерда и изловил бы соперника. Не понимал он Дмитрия, не верил в его миролюбие, ибо сам не был миролюбив.