Читать онлайн «Слово о науке. Афоризмы. Изречения. Литературные цитаты. Книга первая.». Страница 3

До XVIII столетия естествознание было преимущественно наукой, собирающей факты. XVIII век дал миру просветителей и энциклопедистов: Вольтера, Руссо, Дидро, Гельвеция, Гёте, Шиллера, Лессинга, основоположника русской науки М. В. Ломоносова. Гуманистическое подвижничество этих гениев дало право следующим поколениям назвать XVIII век веком разума.

В XIX веке, как говорил Ф. Энгельс, естествознание стало наукой, упорядочивающей накопленные факты о явлениях природы, наукой о происхождении и развитии предметов и о связи, соединяющей явления в одно великое целое.

В XX веке наука становится непосредственной производительной силой.

Дж. Бернал в своей книге «Наука в истории общества» пишет: «Наука, как нечто существующее и завершенное, является чем-то наиболее объективным из известного человеку. Но в своей деятельности как цель, к которой мы стремимся, наука так же субъективна и психологически обусловлена, как и любая другая область человеческих устремлений, причем настолько субъективна, что на вопрос, какова цель и значение науки, в различные времена и от разных людей мы получаем совершенно различные ответы».

В этой главе приведены дефиниции — определения предмета науки. Оказывается, нет ничего сложнее, чем определение, раскрытие содержания таких общеупотребительных, кажущихся само собой разумеющимися понятий, как, например, «Литература», «Искусство», «Книга». К этим понятиям относится и «Наука». Много перьев, много копий сломано в баталиях по этим вопросам. И это не удивительно. «…Понятия, — как записал Ленин в „Философских тетрадях“, — высший продукт мозга, высшего продукта материи», причем «человеческие понятия не неподвижны, а вечно движутся, переходят друг в друга, переливают одно в другое, без этого они не отражают живой жизни».

Мы приводим высказывания о предмете науки в хронологической последовательности, и это дает возможность проследить, как со временем, с накоплением знаний понятие о таком сложном, многогранном предмете, каким является наука, углубляется, уточняется, совершенствуется, а с наступлением новых эр и существенно изменяется.

Одно из авторитетных определений предмета науки, относящееся к нашему времени, принадлежит А. Эйнштейну: «Наука — это неустанная многовековая работа мысли свести вместе посредством системы все познаваемые явления нашего мира». Именно мысли. Читатель найдет в этой главе изречения, посвященные мысли, разуму, истине, понятиям, которые с достаточным основанием рассматриваются авторами как синонимы понятия наука. Некоторые ученые утверждают даже, что нет истины, кроме научной, что вне науки нельзя, не злоупотребляя, применять слово истина. Точно сказал Галилей: «Никто из нас не обладает всей истиной, но каждый из нас приближается к ней, внося свой вклад в сумму достоверного знания». Эти слова связывают крепким узлом истину и знания и подчеркивают неразрывную преемственную связь времен.

Достижение истины, подлинной, научной, объективной, человечной истины нелегко дается людскому роду. Читая строки истории науки, мы видим и науку на кострах, и титанов мысли на эшафотах. Тернист был путь науки в веках. К. А. Тимирязев писал: «Костер задушил голос Бруно, исторг отречение Галилея, вынудил малодушие Декарта». О трагических судьбах Джордано Бруно и Галилео Галилея написано много популярных произведений. Менее известно, как Рене Декарт, родоначальник философского рационализма, основатель аналитической геометрии, человек, пытавшийся в первой половине XVII века создать научный метод познания мира и поставить разум, знание на место слепой веры, человек, оставивший потомкам для раздумья знаменитое «я мыслю, следовательно, я существую», вынужден был бежать из родной Франции от жестоких преследователей. На кострах инквизиции погиб в возрасте 34 лет Джулио Чезаре Ванини, осмелившийся написать книгу «Об удивительных тайнах природы — царицы и богини смертных». Книга вышла в 1616 году, в 1619 автор и его книга были сожжены. Другой прогрессивный ученый, по характеристике Ф. Энгельса, замечательный деятель революционного естествознания эпохи возрождения, врач, математик и философ Мигель Сервет также был сожжен инквизиторами вместе с его книгами.

В средневековье, как утверждает Гельвеций, были времена, когда надо было доказывать, что великие гении античного мира — Гомер, Вергилий, Демокрит, Эмпедокл — «никогда не были колдунами». Но еще много раньше в Афинах и Риме в пору их расцвета не всегда над головами ученых небо было безоблачным. 400 лет до нашей эры великий Сократ был приговорен к самоубийству. Платон — восторженный ученик Сократа, основатель знаменитой платоновской Академии — под конец своей жизни потерпел полный крах в попытках вступить в контакт с власть имущими для поддержки своей «лаборатории мысли». Ученик Платона, самый яркий участник платоновской Академии, мыслитель, олицетворяющий вершину древнегреческой философии, ученый, оказавший громадное влияние на развитие философской мысли в течение двух тысячелетий, — Аристотель умер в 322 году до н. э. в изгнании, преследуемый по обвинению в преступлении против религии.

Не лишена исторического интереса следующая цитата из «Двенадцати цезарей»: «Грамматика в Риме, — повествует Гай Светоний, — не пользовалась не только почетом, но даже известностью, потому что народ, как мы знаем, был грубым и воинственным, и для благородных наук не хватало времени», и далее: «…приведу старинное постановление Сената — обсудив вопрос о философах и риторах, постановили об этом, чтобы претор Марк Помпоний позаботился и обеспечил, как того требуют интересы государства и его присяга, чтобы их больше не было в Риме».

Вернемся, однако, к более близкому времени. Вот что можно прочесть в предисловии к первому изданию «Истории моего дирижабля» К. Э. Циолковского: «Человек, предлагающий обществу изобретение, встречается целой армией рутинеров… Фултон предлагает директории свое изобретение, его не слушают… и такие научные величины, как Лаплас, Монж и Вольней, ставят над Фултоном и его идеями могильный крест, а Бонапарт лишает великого изобретателя своей протекции… Араго совершил такую же ошибку, как Лаплас и Наполеон: знаменитый астроном отрицал железные дороги… Вспомним затем, например, мытарства по кабинетам и по департаментам великого Морзе, знаменитого Эдисона, вспомним гонения ученой касты на Ломоносова, „великого недоучку“ Галилея, кошмарную трагедию Роберта Майера, вспомним Дженнера и поведение его противников — ученых, врачей, великомученика от науки Петра Рамуса. История показала, что все эти замученные Фултоны, Морзе, Майеры и пр. и пр. были правы, что истина была на их стороне».

В царской России в XIX веке не был допущен в академию смелый новатор математики, творец неэвклидовой геометрии Н. И. Лобачевский. Академиками не были крупнейшие физики Столетов и Лебедев, биологи Сеченов, Мечников и Тимирязев, Менделеев, открывший один из самых фундаментальных законов современного естествознания — периодический закон химических элементов. Блестящий математик и писатель редкого таланта — Софья Васильевна Ковалевская повествует: «Несмотря на то, что и проф. Давыдов и ректор Тихонравов лично обращались к министру с просьбой допустить меня к магистерскому экзамену, министр решительно отказал и даже… выразился так, что и я, и дочка моя успеем состариться прежде, чем женщин будут допускать в университеты». Допуск женщин в «большую науку» и сейчас весьма затруднен даже в наиболее развитых буржуазных странах. Но не только такие предрассудки сковывают творчество ученых в мире капитала. Н. Винер уже после выхода в свет знаменитой «Кибернетики» должен был заявить: «К сожалению, прием, который ожидает в научном мире ту или иную работу, зависит не только от ценности ее содержания…»

В заключительном разделе этой главы — суждения ученых наших дней. Высказывания современников убеждают в том, что Великий Октябрь был вторым рождением науки, что, как предвидел Ленин, «только социализм освободит науку от ее буржуазных пут, от ее порабощения капитализму, от ее рабства…»

Мы видим, что существуют черты, которые принципиально отличают науку эпохи социализма и построения коммунизма от старой науки и науки капиталистических стран. Конечно, дело обстоит не так, что в новом обществе появляется какая-то неведомая сила, искусственная наука, некая чудодейственная научная методика и техника эксперимента, не доступные ученым капиталистических стран. Наши ученые пользуются тем же микроскопом и телескопом, что и ученые на Западе, исследуют те же тайны природы, что и их зарубежные коллеги. Разница не в предмете и методике научных открытий, а в социальных условиях, в которых эти открытия совершаются и используются.

По сравнению с предшествующими общественными формациями для социализма и коммунизма характерна прежде всего их более глубокая и органическая взаимосвязь с наукой.