Читать онлайн «Славянский мир Начальной летописи». Страница 18

Таким образом так называемые теперь племена в славянском мире уже в эпоху до образования Русского государства представлялись в понимании летописца княжениями. Как кажется, они весьма рано усвоили себе название земель (Польская, или Полянская, земля, Лавр., с. 9; Деревьская земля; Там же, с. 24), название, более точно выражающее их внутренние и внешние отношения. Почти нет сомнения, что основой всего последующего общественного развития славян, зародышем, из которого вышли их княжения и земли, был родовой быт, в котором они жили первоначально. Отдельные роды под властью родовых старейшин или родоначальников были рассеяны по побережьям рек и проточных озер небольшими поселениями. Очень вероятно, что, живя разрозненно, роды рано увидели необходимость оборонных мест против внешних нападений и по возможности укрепляли свои поселения. Так возникли городки на местах, удобных для защиты, обыкновенно на гористом берегу реки или озера. Остатки их сохранились во многих из городищ, которые разбросаны по всему пространству коренных славянских поселений и их древнейших колоний в инородческих землях и о которых между тем за немногими исключениями ничего не сообщают исторические памятники[120]. Такие же следы древнеславянских сооружений представляют, вероятно, многие из населенных мест, которые до сей поры удержали название городков, городцев, городисков, городенок, городней и т. д. Естественное размножение населения обусловило выход из родового быта в быт общинный, с общинным землевладением, судом и управлением. Вместо разъединенных родовых поселений и городков возникли более многолюдные села, занятые одним или несколькими разветвившимися родами. Из сел могли выделяться обособившиеся веси[121], деревни. Между ними устанавливалась связь как в силу родственных союзов, так и благодаря географическому положению, то есть удобствам сообщения и общности местных интересов. Эта связь укреплялась необходимостью общей защиты от внешних неприятелей и от враждебных соседей и стремлением более почетных и могущественных родов возвыситься над другими и подчинить их своей власти. Так образовались волости, или, как утверждают, погосты[122], и затем последовательно из союза волостей – земли или княжения, которые управлялись или вечем волостных старейшин, или же племенными князьями, теми же старейшинами, но выделившимися из ряда других своим влиянием и значением. Как видно, более влиятельные роды передали всему союзу свои родовые названия. Иначе нельзя объяснить происхождение отечественных (patronymica)[123] или племенных названий славянских ветвей, очевидно происшедших от имен родоначальников колен, – каковы кривичи, дреговичи, вятичи, радимичи. Это предположение находит подтверждение в известном летописном предании о Радиме и Вятке, родоначальниках и вождях радимичей и вятичей.

В связи с такой переменой в общественном быте славян стояло развитие городов с тем значением, с каким мы видим их в эпоху образования Русского государства и в первый период его исторической жизни. Города явились у славян вместе с утверждением у них некоторой центральной власти, была ли то власть веча старейшин или власть племенных князей. Предание о Кие и его братьях связывает основание Киева с началом княжения у полян и их обособления от других славянских ветвей. Как видно из этого предания, город – деревянное укрепление (столпье, 1161 год; Ипат., с. 90) с земляным валом (Лавр., с. 95, 97; Ипат., с. 24, 43, 62 и пр.) и рвом (гробля или гребля, 977 год; Лавр., с. 31, 32), через который вел один или несколько мостов к градным вратам, – строился на заселенных уже местах, занятых родом, который приобрел большее значение и преобладающее влияние в среде других родов. Поставленный в наиболее выгодные условия для обороны, он делался центральным местом убежища для более или менее обширного округа или волости. При этом прежние родовые городки, конечно, должны были потерять свое прежнее значение и обратились по большей части в запустелые городища. Как у других славян, где город ставился и поддерживался соединенными силами всей волости или жупы, и у восточных славян обязанность поддерживать город, вероятно, распространялась на весь примыкавший к нему округ. В то же время город делался сосредоточием, если не административным, то религиозным и политическим, своего округа или волости. Здесь собиралось вече, творились суд и расправа, здесь могли быть общественные святыни, могли совершаться общественные моления и жертвоприношения. При образовании земель некоторые из таких городов получили в общем союзе волостей большое значение, сделались выражением политического единства земли и ее особности. Как велико было это значение уже к половине IX века, видно из того, что многие земли получили от них свое название, стали обозначаться их именем, и эти городские имена отчасти вытеснили собой первоначальные родовые и племенные названия, отчасти сделались равнозначащими с ними. При этом некоторые обширные земли, первоначально составлявшие по происхождению одно целое и носившие одно племенное или родовое название, распались под влиянием городов на отдельные земли, или же из них выделились отдельные городские волости, достаточно обширные для того, чтобы сделаться совершенно самостоятельными. Во всяком случае, такие земли являются с названиями, заимствованными от городов. Намеки на такой важный переворот в политической жизни восточных славян сохранились в Начальной летописи. Так, мы находим в ней славян, может быть, ветвь обширного кривского племени, колонизовавшую финский северо-запад и равнозначащих им новгородцев, полочан, западную ветвь кривичей (от Полоцка, где первые насельницы – кривичи; Лавр., с. 9) и собственно кривичей «их же град есть Смоленьск». Обширное племя дулебов два раза переменило свое земельное название вследствие перенесения политического центра из одного города в другой. Это побужское население в эпоху летописца называлось велынянами (от города Велыня, или Волыня; Лавр., с. 85). Но раньше, чем назваться этим последним именем, оно называлось бужанами – «за не седоша по Бугу», – объясняет летопись (Там же, с. 5), но, вернее, от города Бужьска, как полочане от Полоцка, кияне от Киева, куряне от Курска и т. д. Затем северо-западная часть дулебов выделилась как Червенская земля, на раннее существование которой указывает город Червень, отвоеванный Владимиром Святым у ляхов в 981 году (Лавр., с. 38), и червенские города, занятые Болеславом в 1018 году (Там же, с. 62). Разложение земель под влиянием городов должно составлять одну из важнейших сторон восточнославянской жизни в дорусский период. В самую эпоху образования Русского государства мы видим, что центральные города решают участь всей земли, которая от них зависела. Так, подчинение Смоленска Олегу повело за собой подчинение русской власти всего собственно кривского племени. Киев признает власть Аскольда и Дира над всей Польской землей. Убиение Игоря коростенцами было сигналом к общему восстанию Деревской земли. К Новгороду были приписаны волости, занимавшие всю область ильменских славян. В тех землях, где ни летопись, ни другие источники не указывают таких городов в дорусский период, но которые тем не менее являются в этот период цельными и самостоятельными землями с общим управлением и общим представительством, все-таки мы находим позднее города, очевидно, не княжеского происхождения, каковы, например: Коредна (конца XI век), Корачев, Мценеск (XII век) и другие у вятичей; Переяслав (X век), Чернигов (X век), Курск (XI век) – у северян и, может быть, Гомеи (Гомель, XII век) – у радимичей.

Отдельность земель сама по себе заставляет предполагать, что они были более или менее точно разграничены между собой, имели более или менее определенные межи, рубежи, пределы и грани. Нет сомнения, что исконные поселения славян были расположены по рекам и проточным озерам, представлявшим удобнейшие пути сообщения. Все исторически известные поселения славян и следы древнейших их обиталищ – городки и городища – мы находим именно на таких речных и озерных побережьях, тогда как сама Начальная летопись также распределяет расселения восточнославянских ветвей по рекам и озерам. Теми же водными путями должно было идти и дальнейшее распространение населения вследствие его естественного размножения. Это открывается, между прочим, в том любопытном факте, что и теперь еще многие реки, сближающиеся между собой устьями или истоками, носят одинаковые названия, очевидно, перенесенные расселявшимся племенем с одной на другую. Таковы: Буг Западный и Буг Восточный; две Случи, из которых одна впадает в Припять с севера (Минской губернии), другая – с юга через Горынь, с которой сливается в недальнем расстоянии от Припяти (Волынской губернии); две Березины, правый приток Немана и левый приток Днепра; две Нерли в Поволжье; в соединительных водах между бассейном Западной Двины и южной частью Озерной области мы встречали уже несколько одноименных рек и озер[124]. Образование волостей и их слияние в земли и княжения шло также вдоль водных путей. Лесистые, часто болотистые волоки между реками, водоразделы, оставаясь незанятыми, составляли естественные пределы между группами тяготевших друг к другу родов и волостей и затем между возникшими из них землями, расположенными на разных речных системах. То были единственные естественные пределы на Восточно-Европейской равнине[125], где судоходные и спокойные реки не разделяли, а сближали между собой побережное население. Исключение составлял многоводный и широкий Днепр, который в среднем течении своем отделял поселения радимичей и северян с одной стороны от дреговичей и полян – с другой; тогда как верхнее течение его по обеим сторонам было занято обширной кривской ветвью. С течением времени, с размножением населения, волоки стали заселяться. В глуши их лесов стали прокладываться пути, чиниться гати, делаться росчисти, на которых возникали селения, может быть, те же дворища, которые мы видим в белорусских лесах позднее, в XVI веке. Но уходившее в глубь лесов население не теряло связи со своими сородичами и земляками. Таким образом, с двух противоположных сторон волока сближалось население разных волостей и земель, и здесь естественным путем устанавливались между ними грани, межи и рубежи[126]. Такое сближение могло вести соседившие племена к распрям и столкновениям, память о которых сохранила Начальная летопись в преданиях об обидах, нанесенных древлянами полянам[127]. В силу того здесь, на волоковых порубежьях и сумежьях, возникли ряды сторожевых укреплений, даже городков, о которых хотя и не сохранилось прямых летописных известий по их незначительности в последующем ходе русской исторической жизни, но следы которых явны и теперь в названиях волоковых урочищ и населенных мест, как, например, Стража, Стражница, Стражник и т. п., Рубежевичи, Межи, Городок и т. п. Из них наибольшего внимания заслуживают места с названиями Сутень или Сутеск[128], а также Ворота, Твердь и Осек. Термином Сутень, Сутеска (Сутейск и, может быть, Хутиска, Хучиска, Утиска, Ситина и др.), как кажется, обозначались первоначально вообще порубежные места, позднее, после сложения Русского государства, после того, как созрело сознание его единства и целостности, получившие названия украин (въкраин; Ипат., с. 170). Ворота исторически известны на поземельных порубежьях, где сторожевые и укрепленные пункты естественно должны были устраиваться с большей заботливостью и в больших размерах. По точному смыслу летописного определения Ворота были не что иное, как проезжий путь на рубеже, укрепленном природой – лесами, болотами, реками, и, может быть, искусством – засеками и завалами, – может быть, оберегаемом стражей. Летопись указывает их на рубеже галицко-лядском, как кажется, по дороге от Решова (милях 2,5 от него) в Судомир, где теперь видим селение Пржевратно (Приворотье); затем на рубежах галицко-угорском и волынско-ятвяжском. Память о Воротах[129] могла сохраниться в знаменитых «богатырских заставах» народного эпоса, а также в подобноименных названиях местностей, которые встречаются именно там, где, на основании положительных исторических данных, можно провести древний земельный рубеж (Воротново, Привратно и т. п.). Почти то же надо сказать об Осеке и Тверди[130]. Твердь мы видим на галицко-угорской границе. Осеки[131] указываются летописью в XIII веке в Польше и у ятвягов. То были, как кажется, окопы, устраивавшиеся в лесах, где окрестные жители в случае нападения находили себе убежище. Известий о таких укреплениях на Руси летописи не представляют, но многие урочища и населенные места с названиями Осек указывают их в русских пределах и именно там, где проходило порубежье, где, по меньшей мере, есть другие основания предполагать его. Все подобные местности могут служить некоторым руководством и указанием к восстановлению древних земельных или племенных рубежей. Сверх того, нельзя не заметить, что сходившееся с двух противоположных сторон волока население различных ветвей, племен, земель, сближаясь между собой, охотно давало своим поселениям и урочищам, занятым и возделанным им, свои племенные и земельные наименования. Иначе трудно было бы объяснить на порубежных волоках хорографические и типографические названия, очевидно происходящие от древних племенных или земельных названий восточного славянства. Так, мы видим кривские и дреговские названия селений и урочищ на водоразделе Припяти, Березины и Немана; хорватские и дулебские – по Днестру и Бугу; на левой стороне среднего течения Днепра – северянские названия, сливающиеся с кривскими и вятичскими. Там, где восточное славянство сходилось с инородческим населением, это явление выступает резче и крупнее. Многочисленные факты такого рода из географической номенклатуры мы будем иметь случай увидеть ниже.