Читать онлайн «Наука Плоского Мира II: Земной шар». Страница 16

История о философском камне так и не достигла своей кульминации. Алхимикам не удалось превратить свинец в золото. И все же потребовалось немало времени, прежде чем эта история окончательно ушла в прошлое. Даже в начале XVIII века Исаак Ньютон считал, что затея с философским камнем не лишена смысла, а идею о превращении свинца в золото химическим путем удалось изжить лишь в девятнадцатом веке. Заметьте, что ядерные реакции — это совсем другое дело, и с их помощью трансмутация возможна, хотя и совершенно невыгодна с экономической точки зрения. К тому же в случае малейшей неосторожности золото окажется радиоактивным (с другой стороны, это ускорило бы обращение денег и, возможно, вызвало бы резкий рост благотворительности).

Как мы перешли от алхимии к радиоактивности? Ключевым периодом в истории Западной Европы стала эпоха Возрождения, или Ренессанса, которая продолжалась примерно два столетия — с пятнадцатого по шестнадцатое. В этот период идеи, пришедшие в Европу из арабских стран, столкнулись с греческой философией и математикой, а также ремесленничеством и инженерным делом древнего Рима. Результатом такого столкновения стало бурное развитие искусств и зарождение науки в современном понимании. Благодаря Возрождению, мы научились новым историям о себе и окружающем мире. А эти истории, в свою очередь, изменили и нас самих, и этот мир.

Чтобы понять, как это произошло, нам придется обратиться к подлинному мировоззрению Ренессанса, а не к популярному представлению о «человеке эпохи Возрождения». Говоря это, мы имеем в виду человека, обладающего знаниями и навыками во многих областях — как Леонардо да Винчи Круглого Мира, подозрительно напоминающего Плоскомирского Леонарда Щеботанского. Мы прибегаем к этой фразе, поскольку противопоставляем таких людей современному типажу «образованного» человека.

В Европе времен средневековья и даже в более поздние периоды «образование» с точки зрения аристократии предполагало получение классических знаний — наследия древнегреческой культуры — а также изучение религии, не более того. Считалось, что король должен разбираться в поэзии, драме и философии, но никто не ожидал от него познаний в области починки труб или кирпичной кладки. Конечно, некоторые короли проявляли немалый интерес к астрономии и другим естественным наукам — будь то в силу любопытства или осознания того факта, что технология дает власть. Тем не менее, в образовательную программу королевской знати эти дисциплины обычно не входили.

Подобный взгляд на образование подразумевал, что классики являли собой все те проверенные знания, которые были необходимы «образованному человеку». Эта точка зрения довольно близка к той, которую до недавнего времени разделяли многие закрытые школы в Англии, а также их выпускники, ставшие политиками. Взгляд на знания и умения, необходимые правителям, контрастировал со знаниями и умениями, в которых нуждались дети крестьян (навыки ремесленничества и, впоследствии, «три Ч»[33]).

Тем не менее, философия «человека эпохи Возрождения», пытавшегося соединить эти два мира воедино, не была основана ни на классиках, ни на «трех Ч». Отношение к ремесленнику как источнику житейской мудрости и знаний о материальном мире, а также его инструментам — например, тем, которыми могли пользоваться алхимики, — привело к новому сближению классического и эмпирического подходов, к соединению интеллекта с опытом. Своими поступками люди вроде Ди — и даже оккультиста Парацельса с его медицинскими предписаниями — подчеркивали это отличие. Они положили начало процессу слияния логики с эмпирицизмом, который так поражает нас сегодня.

Как уже было сказано, слово «Ренессанс» означает вполне определенное возрождение, а именно — возрождение культуры Древней Греции. Однако, это современное представление, и основано оно на ошибочном понимании как Древней Греции, так и самого Ренессанса. В «классическом» образовании нет места инженерному делу. Конечно же, греческая культура была основана на чистом интеллекте, поэзии и философии. В Древней Греции не было инженеров.

Хотя нет, все-таки были. Архимед сконструировал подъемные краны, которые могли поднимать вражеские корабли прямо из воды, и мы до сих пор не имеем четкого представления о том, как он это сделал. Герон Александрийский (он жил примерно в одно время с Иисусом) составил множество описаний различных двигателей и машин, изобретенных за предыдущие триста лет — многие из этих описания позволяют сделать вывод о существовании опытных образцов. Его монетные автоматы мало чем отличались от тех, что стояли на улицах Лондона или Нью-Йорка 1930-х годов, и, возможно, были бы даже более надежными, когда дело доходило до выдачи шоколада — если бы в Древней Греции знали про шоколад. А ведь у греков были еще и лифты.

Проблема в том, что о технических аспектах древнегреческого общества мы знаем лишь благодаря горстке теологов. Им нравилась паровая машина Герона, и многие из них даже держали на столе ее маленькую стеклянную копию — что-то вроде «теологической игрушки», которую можно было вращать с помощью пламени свечи. Тем не менее, инженерные идеи, лежащие в основе этих игрушек, обошли их стороной. И если теологи не смогли донести до нас технические достижения Древней Греции, то наши «рациональные» учителя не смогли передать духовную атмосферу эпохи Возрождения. Духовный аспект профессии алхимика в значительной мере отражал религиозное отношение к миру — восхищение Творением Рук Божьих и чудесными изменениями его состояний и форм, когда оно подвергалось нагреванию, «ударам», растворению и кристаллизации.

В настоящее время подобный взгляд на вещи уступил место строгому мышлению наивных последователей «Нью Эйджа», которые черпают духовное воодушевление в кристаллах и анодированных металлах, сферических искрящихся машинах и ньютоновских маятниках, но не стремятся к более глубокому пониманию принципов, лежащих в основе подобных игрушек. Нам кажется, что благоговение, испытываемое учеными на пути к пониманию, обладает намного большей духовностью, чем философия Нью Эйджа.

В наше время можно встретить таинственных массажистов, ароматерапевтов, иридологов — людей, которые верят, что изучив радужку глаза или свод стопы, можно дать целостную оценку здоровья человека. Их верования уходят корнями в работы эксцентриков эпохи Ренессанса — таких, как Ди или Парацельс. Однако эти люди пришли бы в ужас, узнай они, что в будущем на них станут ссылаться, как на авторитетов — особенно, если речь идет о таких узколобых потомках.

Особое место среди тех, кто почитает авторитет Парацельса, занимают гомеопаты. Один из базовых принципов гомеопатии состоит в том, что лекарство становится тем сильнее, чем больше оно разбавлено. Этот принцип позволяет гомеопатам рекламировать свои лекарственные средства как совершенно безвредные (это же просто вода) и в то же время невероятно эффективные (в отличие от воды). Противоречия они в этом не видят. Кстати, в инструкции к гомеопатическим таблеткам от головной боли сказано: «Примите одну таблетку при легкой боли и три таблетки — при сильной». А разве не должно быть наоборот?

Такие люди не испытывают потребности думать над тем, что они делают, поскольку их вера опирается на авторитет. Они не станут задаваться вопросом, который не пришел в голову авторитетной личности. Например, гомеопаты в поддержку своих теорий приводят высказывание Парацельса: «То, что вызывает болезнь, одновременно является лекарством». Но ведь Парацельс всю свою карьеру выстроил именно на отрицании авторитетов. К тому же, он никогда не говорил, что болезнь всегда является своим собственным лекарством.

Сравните современный разгул легкомыслия с критическим и здравым отношением большинства ученых Ренессанса к идее о том, что мистические ритуалы способны открыть истинную сущность Вселенной. Люди, подобные Ди, в том числе и Исаак Ньютон, воспринимали эту критическую позицию весьма серьезно. То же самое в значительной мере можно сказать и о Парацельсе: к примеру, он отказывался признать, что звезды и планеты оказывают влияние на части человеческого тела. В эпоху Возрождения считалось, что хотя творение Бога содержит в себе таинственные элементы, они не являются каким-то мистическим знанием, а просто спрятаны[34], неявно вшиты в ткань реальности.

Похожую точку зрения разделял и Антони ван Левенгук, восхищаясь крошечными существами, обитающими в грязной воде или сперме — это было поразительное открытие, свидетельствующее о том, что Чудо Творения можно встретить даже в микроскопических масштабах. Природа, созданная Богом, оказалась куда сложнее. Она доставляла нам эстетическое удовольствие и поражала своими сокровенными чудесами. Именно так Ньютон восхищался математическими законами, сокрытыми в движении планет; лишь часть природы, явленной нам Богом, была доступна невооруженному глазу — эта идея перекликалась со взглядами герметиков (философия, восходящая к учению Гермеса Трисмегиста). В то время кризис атомизма по сути был кризисом преформизма: если Ева содержала в себе всех своих будущих дочерей, а каждая из них — своих дочерей, и так далее, наподобие матрешки, то материю можно было делить до бесконечности. В противном случае мы могли бы определить день Страшного Суда, подсчитав количество поколений, остающихся до рождения последней дочери.