Читать онлайн «Национальная идея и адмирал Колчак». Страница 19

В августе 1917 г. кадетские лидеры по существу стимулировали Корниловское выступление, хотя и не решились открыто поддержать его. Понимание неизбежности военной диктатуры приходило к ним постепенно. Одной из первых эту мысль высказала в виде предупреждения «Сибирская речь» в передовой статье «Проблема власти» 19 августа 1917 г. В ней говорилось: «Шестой месяц Россия созидает власть. И шестой месяц Россия живет без власти… Продолжается академический спор вокруг вопроса о власти; между тем государство без власти существовать не может». Газета предупреждала: если правительство не проявит силу, «логика событий приведет… к военной диктатуре».[296]

Но по инерции кадеты еще сохраняли свои традиционные демократические лозунги. Неправомерно утверждение,[297] высказанное всего лишь на основе занятой съездом жесткой позиции по отношению к неудавшемуся путчу большевиков, будто IX (июльский) съезд кадетской партии означал поворот к идее диктатуры. Так, при обсуждении в прессе проекта конституции России тобольские кадеты высказались за демократическую модель Третьей республики во Франции как за «самый совершенный способ согласования исполнительной и законодательной власти», против вариантов американского (как чересчур авторитарного) и швейцарского (как слишком безответственного для исполнительной власти).[298]

На совещании ЦК партии в августовские дни 8 из 12 присутствовавших участников высказались против диктатуры – ни партия, ни ее руководство еще не были готовы к этому.[299]

По словам самого П. Н. Милюкова, итоги Корниловского выступления окончательно определили «грань между право- и левонастроенными членами партии» и «активное участие правонастроенных в будущем Белом движении».[300] П. Б. Струве (еще в 1915 г. покинувший кадетскую партию как слишком «правый», но по существу отражавший настроения ее правых кругов и теперь) в частной переписке сравнивал поражение Корнилова с разгромом русских войск под Нарвой, выражая надежду, что за Нарвой последует Полтавская победа.[301]

Совсем иначе отнеслись к Корнилову левые кадеты, часть которых к тому времени отмежевалась от партии. По свидетельству П. Н. Милюкова, именно Н. В. Некрасов первым в правительстве предложил объявить Корнилова «изменником» и составил текст воззвания А. Ф. Керенского на этот предмет в критические дни Корниловского выступления.[302] Но в сентябре Некрасов не вошел в последний по счету состав Временного правительства и был «понижен»: назначен на пост генерал-губернатора Финляндии.[303] Из других видных сибирских кадетов покинул партию Н. Я. Новомбергский, но, в отличие от Некрасова и Зубашева, продолжил политическую деятельность, объявив себя «беспартийным социалистом». Его примеру последовали многие левые кадеты, в особенности представители нацменьшинств.

Идея диктатуры находилась еще в начальной стадии вызревания. Неготовность кадетов к вариантам развития событий в «Корниловские дни» проявилась в растерянности и пассивности, в соответствии с уклончивой милюковской формулой «сочувствие, но не содействие». Но сочувствие было уже несомненным. Н. В. Устрялов (в будущем – видный кадетский деятель при Колчаке) писал в те дни в своем дневнике о Корнилове: «Он хочет стать диктатором, и он тысячу раз прав. Но есть ли у него реальная сила? Дай ему Бог успеха, давно пора взять Россию в руки».[304] После краха Корниловского выступления руководство партии и местные парторганизации поспешили осудить его; но подоплека событий, вызвавших неподчинение Корнилова и нарушение соглашения с правительством, выяснилась вполне лишь позднее, в ходе следствия.

На данном этапе идейный поворот либералов «вправо» еще не стал определяющим. Во всяком случае, X съезд партии 14–16 октября 1917 г. постановил не отказываться от демократических программных лозунгов на предстоящих выборах в Учредительное собрание, определенных предыдущим майским съездом, и от деятельности в Предпарламенте.[305] Это выразилось и в известной речи П. Н. Милюкова в Предпарламенте, заканчивавшейся здравицей в духе прежних, западнических партийных традиций: «Да здравствует цвет человечества – передовые демократии Запада, давно прошедшие тот путь, на который мы только что вступаем неверными нетвердыми шагами!»[306] В такт своему лидеру, иркутская кадетская газета «Свободный край» в редакционной статье «Революция и самобытность» сравнивала положение в России с анархией и голодом первых лет Французской революции и писала: «Что же касается самобытности, то пока забудем о ней, ибо все разумное, вечное, светлое пришло к нам с Запада, а те пережитки самобытности, которые еще крепко сидят в нашем русском нутре, мы должны изжить. И чем скорее, тем лучше».[307]

Из изложенного видно, что развитие событий после Февраля 1917 г., вознесшего либералов на вершину власти, поначалу действительно вызвало, с одной стороны, их консолидацию вокруг кадетской партии, с другой стороны – максимальный сдвиг ее программы «влево» и коалицию с революционной демократией. Но лишь до того момента, когда ситуация стала окончательно выходить из-под контроля Временного правительства. Уже после апрельского кризиса, по существу лишившего кадетов господства в правительстве, можно говорить о постепенном сдвиге вправо позиций большинства из них по ключевым вопросам, и в первую голову – по вопросу об организации власти и ее методах. Рубежом следует считать события лета 1917 г.: июньскую катастрофу на фронте, неудавшийся июльский мятеж большевиков, который вынудил уже социалистов пойти навстречу кадетам, и Корниловское выступление, крах которого привел к фактическому распаду коалиции и сделал правый поворот в идеологии кадетов необратимым (притом что деятели, несогласные с ним, остались в меньшинстве и начали покидать ряды партии). Особенно наглядно этот поворот проявился именно среди кадетов Сибири, до революции представлявших в основном левый фланг партии. С этой поры начались глубокие изменения идеологии и тактики, внешне ознаменованные фактическим перемещением регионального партийного центра из вузовско-интеллигентского Томска в буржуазно-чиновничий Омск.

Социально-экономический кризис, начавшийся в ходе Первой мировой войны и углубившийся в 1917 г., равно как и рост запросов народных масс после Февральских событий, активизация забастовочного движения, а затем и крестьянских требований передела земли, привели к пересмотру либералами своих позиций по ряду финансовых, экономических и социальных вопросов. В согласии с решениями VII съезда кадетской партии, общий курс финансовой и экономической политики государства должен был основываться на освобождении госбюджета от непроизводительных расходов, постепенной отмене косвенных налогов на предметы потребления и переходе к единому прогрессивному подоходному и имущественному налогу (включая налог на наследство).[308] В конце концов эти мероприятия были реализованы Временным правительством.

С другой стороны, сибирские кадеты резко выступили против вводившейся правительством начиная с лета, в условиях продовольственного кризиса и под давлением «слева», госмонополии на торговлю хлебом. Как последовательные либералы, они указывали, что запрет свободной торговли приведет лишь к исчезновению продуктов с прилавков – что в полной мере проявилось позднее, в период «военного коммунизма».

В вопросах внешнеэкономической политики кадеты продолжали отстаивать расширение иностранных инвестиций, прежде всего за счет союзных держав Антанты.[309]

X съезд кадетской партии в октябре 1917 г. принял резолюцию о необходимости подготовки плановой конверсии экономики после войны, во избежание острого кризиса и для обеспечения работой демобилизованных солдат и офицеров.[310]

Первостепенное значение приобрел земельный вопрос. Уже первый состоявшийся после Февраля VII съезд кадетской партии в марте 1917 г. создал комиссию для пересмотра аграрной программы, с учетом произошедшего в стране сдвига «влево» и роста социальных запросов крестьян. В общих чертах выводы комиссии сводились к следующему: «Земли сельскохозяйственного пользования должны принадлежать трудовому земледельческому населению» с правом выбора предпочтительных для него форм собственности. «Наличный запас государственных земель (включая бывшие удельные и кабинетские земли) пополняется землями монастырскими, церковными, принадлежащими Крестьянскому и Дворянскому банкам и принудительно отчуждаемыми частновладельческими. Принудительному отчуждению не подлежат земли сельских обществ, все не превышающие трудовой нормы мелкие владения отдельных лиц и участки членов товариществ, земли, принадлежащие городским и земским учреждениям, а также земли прочих учреждений, предназначенные для… общеполезных целей. В прочих частных владениях подлежит принудительному отчуждению все количество земли сверх трудовой нормы… на основе выкупа государством по оценке, соответствующей нормальной доходности земли».[311] Комментируя эти тезисы на основе цифр наличных земельных фондов в Европейской России, омская кадетская газета «Сибирская речь» писала: «Если дать безземельным крестьянам по 10 десятин на двор и довести владения малоземельных до той же нормы, то на долю остальных крестьян можно прибавить на двор не более 2 десятин», к тому же излишки земель распределяются «неравномерно по губерниям и уездам». Следовательно, заключала газета, придется продолжать политику переселения малоземельных в Сибирь, но и тогда «Учредительное собрание не найдет земли для всех».[312]