Читать онлайн «The Question. Самые странные вопросы обо всем». Страница 11

В целом, конечно, неолит – или новый каменный век – во многих отношениях можно считать «прогрессом» по сравнению с древним каменным веком (палеолитом). Эволюционный тупик был преодолён, экологическая ниша человека расширилась и углубилась, население при новом типе хозяйствования стало расти в десятки, сотни, а затем (с развитием ирригации) в тысячи раз. Но прогресс всегда был не движением «от худшего к лучшему», а «выбором меньшего из зол». Структура питания сделалась не такой «естественной», как прежде, продукты были не такими свежими, а физическая активность ограничилась. Массу неприятностей принесло регулярное соприкосновение со скотом: от животных к людям перешли микроорганизмы, которые мутировали, превратились в болезнетворные вирусы, бактерии, бациллы и запустили эпидемии, которые терзают человечество уже 10 тысяч лет. Судя по археологическим данным, первобытные охотники не ведали чумы, холеры, оспы и даже банального гриппа – всё это подарки неолита.

По сравнению с палеолитическими предками люди неолита сделались физически слабее, болезненнее и ниже ростом, их ожидаемая продолжительность жизни уменьшилась. Но здесь есть тонкость: ожидаемая продолжительность сократилась, а реальная – вероятно, даже возросла, прежде всего потому, что значительно снизился уровень социального насилия. Первобытные охотники-собиратели гибнут от внешних причин, они редко умирают от старости и болезней – эта «привилегия» также унаследована нами от неолита…

Я привёл только один пример того, как изменение практик питания может быть сопряжено со всем комплексом эволюционных (или революционных) преобразований в обществе. Общий вектор прослеживается: общество и его природная среда (т. е. антропосфера) удалялись от «естественного» состояния, а эта тенденция отражалась и в практиках питания – человек последовательно освобождался от природных зависимостей и становился всё более зависимым от искусственной среды. Сегодня, слыша истерии по поводу генномодифицированных продуктов и прочих новейших заморочек (которые способствовали стратегическому освобождению человечества от тысячелетнего проклятия голода), я вспоминаю парафраз непревзойдённого юмориста Уинстона Черчилля: «Кто не сожалеет о прошлом, у того нет сердца, а кто жаждет вернуться к нему, у того нет головы».

ИВАН КОРОЛЕВ

Аспирант Стэнфордского университета (экономика), выпускник ВШЭ и РЭШ

Я бы не стал так однозначно говорить, что экономические реформы начала 90-х провалились. Большинство экономических проблем 90-х было вызвано не реформами, а ужасным состоянием советской экономики на момент распада СССР.

Простая аналогия: если у самолета в полете отказывают все двигатели из-за того, что их неправильно обслуживали на земле, и пилоту приходится совершать аварийную посадку, то в аварийной посадке виноват не пилот, а техники, проводившие обслуживание. Пилоту же надо сказать спасибо за спасение пассажиров в критической ситуации. Правительство 90-х было как раз в роли такого пилота: им достался неисправный самолет (т. е. прогнившая экономика), который хоть как-то надо было спасти, и с этой задачей они успешно справились (в России не было гражданской войны, голода и прочих катастроф).

Еще не стоит забывать, что цены на нефть в 90-е годы держались на уровне 15–20 долларов за баррель и стали расти только в 2000-е годы, после прихода Путина к власти (но это совпадение, рост цен на нефть никак с приходом Путина не связан). Поэтому экономический рост России 2000-х во многом объясняется везением: Путину повезло, что цены на нефть выросли и Россия безо всяких усилий получила огромное количество денег. У реформаторов 90-х такой роскоши не было.

Более того, несмотря на все сложности, экономические реформы 90-х заложили в России основы рыночной экономики, которые сохранились и по сей день. Именно благодаря этим реформам у вас есть возможность покупать иностранные автомобили и бытовую технику, ходить в «Икею» и «Макдональдс», покупать хлеб и колбасу без очередей.

Критика реформ 90-х со стороны таких экономистов, как Стиглиц и Сакс, мне кажется необоснованной: критиковать реформы после их проведения легко, но вот на момент начала реформ никто не знал, как правильно проводить реформы (впрочем, думаю, не знает и сейчас). Ни в одной стране мира рыночная экономика не выстраивалась за один день; как правило, формирование рыночной экономики занимало несколько столетий. Поэтому ни один экономист не может дать идеальный рецепт того, как быстро и без проблем рыночную экономику построить.

У реформаторов не было ни теоретической или исторической базы, подсказывавшей, как правильно проводить реформы и строить рыночную экономику, ни времени на то, чтобы такую базу создать. И в этих условиях им удалось главное: избежать катастрофы и заложить основы рыночной экономики в России. Ну а те экономические проблемы, которые мы наблюдаем сейчас, вызваны не провалом экономических реформ 90-х, а прежде всего политическими проблемами (и, в частности, катастрофической ошибкой Ельцина с выбором преемника).

ВИКТОР ВАХШТАЙН

Профессор факультета социальных наук МВШСЭН

Те, кто вырос в 90-е, хорошо помнят шокировавшую взрослых дворовую практику: в ответ на просьбу «А дай жвачку!» подросток доставал изо рта кусок жевательной резинки и передавал просящему. Что именно можно «стрелять», а что нельзя – вопрос культурной конвенции и конкретных обстоятельств здесь-и-сейчас. Когда таксист, везущий вас в аэропорт в 5 утра, «стреляет» у вас кофе из термоса, вы не воспринимаете это как нарушение культурной конвенции, хотя стрелять кофе на улице не принято. Если бы шоколад был предметом массовой каждодневной потребности, его продавали бы в герметичных упаковках небольшими дозами. И тогда мы бы стреляли друг у друга шоколад.

Но это слишком общий ответ. Давайте введем два исходных аналитических различения: 1) стрелять у знакомого/стрелять у незнакомого; 2) выкуривать вместе/выкуривать порознь. Наложение этих различений дает нам типологию из четырех фреймов. «Стрелять у незнакомого, чтобы выкурить самому» – это фрейм публичного пространства, улицы.

Такую практику изучают экономисты, у которых есть отличные модели, переводящие интересующий нас феномен в категории спроса и предложения, блага и ценности, рационального выбора, предельной полезности и приемлемых издержек. Для того, кто покупает пачку, одна сигарета – приемлемые издержки (плата за выход из потенциально неприятной ситуации), ее потеря не рассматривается как «ущерб». Для того, кто стреляет, «полезность» сигареты выше, чем для того, кто ее отдает (аналогичный механизм действует с мелочью). Поэтому попросить зажигалку проще, чем сигарету, а сигарету – проще, чем две сигареты. Поэтому же не принято одалживать последнюю сигарету в пачке.

Фрейм «Стрелять у знакомых, чтобы выкурить вместе» – это фрейм ритуала, который изучают антропологи. Их базовая объяснительная модель – теория дара. Социальный мир держится на ритуализованных формах одолжения. Дать сигарету знакомому «социальному курильщику», чтобы он покурил вместе с вами – это негласный общественный договор, здесь действует принципиально иная, не экономическая рациональность. Антропологи пытаются распространить эту модель и на другие фреймы, доказывая, что и практика дарения сигареты на улице незнакомому человеку в ответ на его просьбу тоже является формой ритуального одолжения. Поэтому когда незнакомый человек на манхэттенском перекрестке или на бразильском пляже протягивает вам 25 центов (или 50 сентаво) в обмен на полученную сигарету, вы можете испытать культурный шок и чувство ритуального осквернения.

Микросоциологов больше занимает маргинальный случай: «Стрельнуть у незнакомого, чтобы выкурить вместе с ним». Это фрейм комнаты для курения в аэропорту или поездки в такси. У нас, к сожалению, нет таких сильных объяснительных моделей, как теория предельной полезности или теория дара, поэтому приходится обращаться к социологии вещей, чтобы понять – как материальная сигарета производит социальные события, создает новые социальные порядки (неубедительную попытку отстроить такую теоретическую рамку).

Остается последний фрейм: «Стрельнуть сигарету у знакомого, чтобы выкурить без него». Но такими неприятными людьми не хочет заниматься ни одна уважающая себя наука.

НИКИТА КАЛУГИН

Музыкант

Это извечный вопрос, касающийся многих аспектов нашей культуры.