Читать онлайн «Война иными средствами». Страница 28

Скрупулезно исполняя свои обязанности, мы стали еще сильнее по сравнению с нашими западными союзниками. Еще мы приобрели солидный политический вес в их глазах. Потому тем более важно для нас облечься в общеевропейскую мантию. Нам нужна эта мантия не только для того, чтобы скрыть наготу нашей внешней политики в отношении Берлина или Аушвица, но и чтобы спрятать неуклонное нарастание относительных преимуществ в экономике, политике и военной силе ФРГ в рамках Запада. Чем чаще данные преимущества попадают в поле зрения, тем сложнее становится обеспечивать пространство для маневров. И потому крайне желательно и впредь опираться на те два столпа, которые одновременно служат нам накидкой, скрывающей наши истинные возможности…

С другой стороны, я сказал, что европейская валютная система подразумевает риски. Повторю: она также сулит важные перспективы, особенно если ее внедрение увенчается успехом, перспективы того, что европейское сообщество не распадется. Это действительно ключевая предпосылка немецкой внешней политики и ее своеобразия. Она предлагает вдобавок экономические шансы, которые я не поместил в приоритеты своего выступления, но которые я не собираюсь отрицать…

Здесь есть пределы даже для нас, дамы и господа. Мы не можем бесконечно действовать на благо доллара, который пинают, точно футбольный мяч, правительство США, их казначейство и Федеральная резервная система. Мы не можем так поступать. Но если мы когда-нибудь решим, что с нас довольно, нам нужны союзники в Европе. Ведь подобное не так-то просто сделать в отношении военного лидера Североатлантического альянса. Да, нам понадобятся товарищи, которые встанут с нами плечом к плечу и скажут: верно, немцы правы, не в наших французских, допустим, интересах, что европейскими валютами постоянно жертвуют ради доллара, которым пренебрегают в его собственной стране… Для меня лично вся ситуация была понятна с самого начала и остается составной частью внешней политики[328].

Почти четыре десятилетия спустя ряд государств-членов ЕС продолжает воспринимать евро как преимущественно геополитический проект. В январе 2014 года, когда еврокризис еще был далек от улаживания, Латвия восемнадцатой среди членов ЕС приняла единую валюту. Заголовки СМИ освещали это событие в прямолинейном геоэкономическом ключе: «Латвия считает введение евро дополнительной защитой от России». Латвийский министр финансов Андрис Вилкс заявил, что события на Украине ускорили переход Латвии на евро. «Россия вряд ли когда-либо изменится, – сказал Вилкс прессе. – Мы хорошо знаем своего соседа. Так было раньше, так будет дальше, возможны самые непредсказуемые шаги. Потому для нашей страны очень важно держаться заодно с ЕС»[329]. Литва вступила в еврозону в начале 2015 года, и министры в Вильнюсе объяснили свое решение аналогичными соображениями. «Здесь присутствует символический подтекст: мы видим себя максимально интегрированными в Европу», – сообщил Роландас Кришчюнас, заместитель министра иностранных дел[330].

Когда пристально анализируешь случаи сильного глобального присутствия национальной валюты и связанных с этим геополитических выгод, вспоминается, помимо евро, всего один другой пример по-настоящему глобальной валюты. Разумеется, Соединенные Штаты Америки извлекают ряд стратегических преимуществ из глобальной роли доллара[331]. Последний выступает в качестве «страховки от стихийных бедствий» – в периоды международных финансовых и геополитических кризисов средства переводят в доллары, увеличивая покупательную способность США и тем самым укрепляя возможность страны реагировать эффективно[332]. Это обеспечивает Америке уникальный шанс располагать масштабным дефицитом бюджета, одновременно кредитуясь в собственной валюте[333]. Также это позволяет вводить финансовые санкции, которые (на уровне конкретных банков и компаний или на уровне стран целиком – вспомним Иран) видятся сегодня важным элементом внешней политики США. За шесть десятков лет эти геоэкономические «привилегии» сделались настолько привычными для американского мышления, что они как бы предполагаются имплицитно.

Но все чаще появляются сомнения относительно сохранения статуса доллара как мировой валюты вне конкуренции[334]. Владельцы долларовых резервов диверсифицируют свои активы – доля малых сумм в мировых резервах выросла в три раза за последние шесть лет[335]. Призывы ликвидировать глобальный статус доллара, подкрепленные финансовым кризисом 2008–2009 годов, а также, недавно, растущим дефицитом бюджета и потолком госдолга (и внутренними дебатами по этому поводу) Вашингтона, в настоящее время являются этаким стандартом ежегодных саммитов БРИКС; похожее мнение можно услышать и в других столицах, включая Париж и Брюссель[336]. «Среди китайских чиновников и экспертов, – объясняет журналист „Файненшл таймс“ Джефф Дайер, – существует широко распространенное мнение о том, что США злоупотребляют своим положением регулятора основной резервной валюты и проводят безответственную экономическую политику. Также эти люди не скрывают глубинных геополитических целей валютного передела и стремления ограничить роль доллара в международной валютной системе»[337]. Комментируя в октябре 2013 года дискуссии о потолке госдолга США, государственное китайское информационное агентство «Синьхуа» тоже призвало создать новую резервную валюту, обосновав этот призыв «уменьшением влияния США на мировой арене», рекомендовало «деамериканизировать мир» и раскритиковало США по ряду вопросов (политика, права человека, безопасность и пр.), выйдя далеко за пределы денежно-кредитной или экономической политики[338].

Если нынешние тенденции сохранятся, в ближайшие десятилетия может произойти наиболее значимый «сдвиг» в архитектуре мировых финансов с 1945 года и (пожалуй, это даже более важно для Китая) с начала реформ Дэн Сяопина[339]. В главе 4 долгосрочная стратегия Китая по юаню описывается более подробно; здесь же вполне достаточно отметить два следующих обстоятельства. Во-первых, интернационализация юаня сопровождается рядом экономических и геополитических факторов, причем некоторые конфликтуют между собой – по крайней мере, с точки зрения интересов США. Применять санкции стало сложнее, поскольку отдельные экономические интересы США (рыночный обменный курс юаня, например) получают преимущество. Поскольку примирение этих напряженностей требует компромисса с национальными интересами США, данные вопросы как будто лишают Вашингтон возможности оценивать их комплексно.

Во-вторых, мало известно о способности мировой финансовой системы принимать в себя дополнительную резервную валюту[340]. В мире уже имеются две резервные валюты, доллар и евро, а вариант с третьей, помимо общих рассуждений, почти не рассматривается и не моделируется[341]. По мнению таких исследователей, как Бенн Стейл, которые не находят прецедентов успешного взаимодействия нескольких резервных валют, остается открытым вопрос о том, смогут ли Соединенные Штаты сохранить достаточно экономические преимущества от статуса доллара с принятием юаня в «клуб» мировых резервных валют[342]. Кроме того, отсутствует современный прецедент мировой резервной валюты, эмитируемой недемократической страной[343].

Даже если Соединенные Штаты смогут сохранить достаточное количество своих экономических преимуществ, имеются геополитические соображения, которые следует учитывать, в том числе ослабление эффективности американских экономических санкций и падение регионального влияния США в Азии и за ее пределами. В современном финансовом мире сложно определить, насколько эти американские «привилегии» зависят от двусторонних отношений. Однако ясно, что утрата данных преимуществ заставит Соединенные Штаты искать новые компромиссы между целями внешней политики и внутренними экономическими издержками для обеспечения этих целей.

Подобная неопределенность сложилась в интересное время. Вопросы статуса резервной валюты сегодня намного важнее, чем в предыдущие эпохи, поскольку нынешние резервы достигли гораздо больших объемов (они в десять раз превосходят резервы пятнадцатилетней давности), причем большая часть этих накоплений приходится на развивающиеся страны Азии[344]. Некоторые аналитики утверждают, что такая стратегия Азии гарантирует ее безопасность[345]. Вдобавок эти резервы намного «мутнее», так сказать, чем в предыдущие десятилетия, что порождает нестабильность и чревато геополитическими потрясениями. В марте 2014 года, например, Федеральный резерв США зафиксировал наиболее значительное за всю историю еженедельное падение размера государственного долга США во владении иностранных государств – 105 миллиардов долларов всего за неделю. На официальном уровне не сообщалось, какая именно страна причастна к этому падению, но все были уверены, что это Россия избавилась от части своих американских вкладов в ответ на угрозу санкций вследствие ситуации на Украине[346].