Читать онлайн «Мозг и тело. Как ощущения влияют на наши чувства и эмоции». Страница 7

Поначалу Эми и Джон восприняли диагноз Оливии с облегчением, решив, что все могло быть гораздо хуже. Ведь речь идет не о какой-то смертельной болезни. Ну, подумаешь, будет малышка бегать чуть медленнее других детей в саду – не велика беда. Однако диспраксия приводит не только к ухудшению атлетических способностей ребенка – речь идет о нарушении развития и тела, и ума. Оливия не могла держать карандаш в руке, даже открыть книжку с картинками получалось не с первого раза. Все те виды деятельности, которые другие дети усваивают с легкостью – мылить руки, чистить зубы, завязывать ботинки, – Оливии совсем не давались. Она разговаривала очень медленно и не всегда понимала, что говорят ей другие люди. Проблемы с моторикой приводят к далеко идущим последствиям, которые отнюдь не сводятся к неспособности поймать бейсбольный мяч. Они идут рука об руку с проблемами в умственном развитии{22}.

Примерно в то же самое время, когда родители Оливии, наблюдая за трудностями в развитии дочери, осознали, как тесно связаны между собой тело и умственные способности, в нескольких тысячах километров от них, на другой стороне Атлантического океана, произошло знаменательное событие. Группа нейробиологов из Пармского университета, занимающихся изучением мозга обезьян, сделала открытие, которое привело их к аналогичному заключению. Открытие было связано с нейронами, нервными клетками участка головного мозга, называемого премоторной зоной коры. Долгие годы ученые предполагали, что единственная функция этих нейронов сводится к координации телодвижений, подобных тем, которые мы совершаем, когда достаем ключ из кармана или берем в руки чашку кофе. Итальянские нейробиологи выяснили, что нервные клетки премоторной зоны коры в мозге приматов активизируются не только тогда, когда обезьяна двигается, например тянется за яблоком, но также и в те моменты, когда она видит, что за яблоком тянется кто-то другой. Одно только наблюдение за тем, как кто-то выполняет определенное действие, приводило моторный кортекс, то есть двигательную область коры головного мозга, обезьяны в возбужденное состояние, как будто она сама выполняла это движение.

Вообще-то профессор Джакомо Риццолатти и его аспиранты пришли к этому открытию случайно. Они проводили стандартный нейрофизиологический эксперимент по наблюдению за электрической активностью нейронов мозга макак-резус. Ученые сделали маленькое отверстие в черепе обезьянки и имплантировали в ее мозг крохотные электроды. В рамках конкретного исследования наконечники электродов были размещены в нервных клетках премоторного кортекса. Известно, что в этом участке коры головного мозга происходит организация «хореографии» тела. Потому исследователи не удивились тому, что нейроны, активность которых они измеряли, «включились», как только обезьяна схватила преподнесенный ей арахис и закинула его в рот. Удовлетворенные увиденным, они пошли обедать, оставив макаку подключенной к аппаратуре.

Когда один из аспирантов, вернувшись после перерыва, доедал мороженое на глазах у обезьяны, электроды, подключенные к коре головного мозга животного, стали посылать сигналы: премоторные нейроны активизировались. Так и выяснилось, что моторные нейроны обезьяны чувствительны к действиям, за которыми она лишь наблюдает, хотя само подопытное животное оставалось при этом совершенно неподвижным{23}.

Открытые таким образом нейроны получили удачное название – зеркальные. Ведь они возбуждаются в обоих случаях: и когда индивид сам совершает некое действие, и когда наблюдает за тем, как что-то делает кто-нибудь другой, что, в свою очередь, показывает, как хорошо братья наши меньшие способны понимать поведение окружающих{24}. Зеркально копируя в уме наблюдаемые действия, обезьяны могут понять цель и намерения другого существа. Несложно догадаться, что человек тоже способен расшифровывать действия, намерения и даже чувства других людей, которые у них проявляются схожим образом. Мы понимаем окружающих, проигрывая их поведение в собственной двигательной системе, как будто сами ведем себя таким образом. Эту функцию выполняют зеркальные нейроны. Чтобы моторная система человека правильно распознавала действия, происходящие вокруг него, ей необходимо уметь воспроизводить поведение, за которым он наблюдает. К сожалению, это не очень хорошая новость для таких детей, как Оливия, поскольку диспраксия затрудняет процесс движения. Если ее моторная система не возбуждается для свободного осуществления телесных движений, то, вероятнее всего, ей будет сложно понимать также действия и намерения других людей.

Долгие годы ученые, подобно Декарту, полагали, что ум и тело абсолютно различны. Но после открытия зеркальных нейронов в премоторном кортексе обезьян стала вырисовываться совершенно иная картина связей ума и тела. Если прежде тело рассматривалось как пассивный инструмент, с определенной целью приводимый в действие умом, то теперь мы понимаем, что тело и опыт его взаимодействия с окружающим миром оказывает влияние на содержание наших мыслей. Способность осуществлять некие действия – будь то еда, расчесывание волос или бросание мяча в кольцо – позволяет нам понимать, что делают другие и, что еще важнее, зачем они это делают.

Конечно, еще в XX веке, до открытия зеркальных нейронов, ученые уже начали говорить об интеллекте тела. В 1960-х годах швейцарский философ и психолог Жан Пиаже утверждал, что движения тела служат основой для обучения{25}. Пиаже был убежден, что дети обладают сенсомоторным интеллектом, или, иными словами, их действия помогают им формировать представления о внешнем мире. Как подчеркивал ученый, малыши отличаются от взрослых не тем, что у них меньше знаний или слабее умственные способности, а лишь тем, что они пока потратили на взаимодействие с окружающей средой гораздо меньше времени. Содержание мыслей младенцев на самом деле отличается от содержания мыслей взрослых. Как сказал Эйнштейн, идея Пиаже о том, что у детей есть своя особая логика, «настолько проста, что ее мог придумать только гений»{26}.

Одно из гениальных прозрений – о тесной связи между движением и пониманием – пришло к Пиаже тогда, когда он увидел, как его семимесячная дочь Жаклин уронила пластиковую уточку, с которой играла, сидя на одеяле. Игрушка упала в складки одеяла так, что малышка потеряла ее из виду. Жаклин заметила, как уточка упала; причем игрушка оставалась в пределах досягаемости ребенка, но девочка даже не пробовала ее найти. Заинтригованный увиденным, Пиаже поставил уточку прямо перед Жаклин и, когда девочка собралась схватить ее, снова вывел игрушку из поля зрения ребенка. Хотя Жаклин ясно видела, как отец прячет утенка, она не пыталась достать его. Уточка очень нравилась Жаклин, но в тот момент, когда она исчезала, девочка начинала вести себя так, словно игрушка никогда не существовала. Вот уж правда: с глаз долой – из сердца вон{27}.

Из своего общения с Жаклин и наблюдений за другими детьми Пиаже заключил: малыши не понимают, что объект продолжает существовать даже тогда, когда они его не видят. Ученый был убежден, что дети усваивают мысль о «перманентности объектов» только по мере накопления личного опыта взаимодействия с миром. Хотя более поздние исследования ученых нашли нестыковки в некоторых утверждениях Пиаже{28}, его вера в смысл практических действий оказалась вполне обоснованной. Движения и действия помогают нам давать мозгу подсказки о том, как устроен мир и почему люди склонны вести себя тем или иным образом.

Нормально развивающийся ребенок, только начинающий ходить, пробегает за день примерно сорок семь футбольных полей и падает в среднем семнадцать раз в час{29}, набираясь богатейшего опыта перемещения в пространстве. В этот момент очень легко решить, что этап ползания далеко не такой уж важный, но на самом деле для физического и умственного развития ребенка он тоже имеет огромное значение. Одна из причин состоит в том, что ползание – не такое простое занятие, как может показаться. Как пишет Стивен Пинкер в своей книге «Язык как инстинкт»[6], моторные способности детей – будь то ползание, ходьба или даже хватание игрушек – «в действительности являются примером решения сложнейших технологических проблем»{30}. Мы можем научить компьютер играть в шахматы и даже выигрывать у величайших умов современности, но заставить машину ползать или ходить так же эффективно, как человеческий ребенок, пока еще очень трудно. И самое важное, шажки только начинающего ходить ребенка много расскажут о том, как координация движений связана с развитием умственных способностей.