Читать онлайн «Книга о самых невообразимых животных. Бестиарий XXI века». Страница 12

Такие аналогии, возможно, помогают составить представление о геологическом времени. Но позволяют ли они почувствовать его? Честно говоря, не думаю. Мне кажется, представить себе всю эту древность лучше поможет прогулка среди скал, скажем, где-нибудь на северо-западной окраине Шотландии, где остатки скал архейского времени формируют магический пейзаж. На остатках древних скалистых образований возвышаются более современные горы – как символ краткости эпохи существования человека.

Вступление к симфонии жизни, известное как протерозой, продолжалось так долго, что могло бы утомить даже самого терпеливого слушателя. Возможно, более точным сравнением была бы не Девятая симфония Бетховена, а «Золото Рейна» Вагнера. Есть произведения, идущие еще дальше в имитации настоящего времени. Например, пьеса Organ2/ASLSP Джона Кейджа, на исполнение которой понадобилось бы 639 лет, или сочинение Джема Файнера Longplayaer, рассчитанное на 1000 лет.

Ученые предлагают огромное количество самых разных определений жизни. Биологи обычно определяют живые организмы через их проявления, такие как метаболизм, рост, реакция на раздражители, размножение и эволюция. Из них основной и наиболее древний процесс – метаболизм (то есть способность использовать энергию из окружающей среды для собственных нужд). И с этой точки зрения бактерии и другие группы (домены) микроорганизмов, называемых археями (вместе образующие царство прокариотов), – настоящие дрессированные блохи в цирке жизни. А вот все «более высокие» формы жизни: животные, растения, грибы и хромисты (все они эукариоты) – так же прозаичны, как… губки. Прокариоты не только открыли метаболические пути, которыми затем воспользовались мы, эукариоты (дыхание, фотосинтез и ферментация), и еще по крайней мере один, который нам недоступен (хемосинтез), но и использовали эти реакции для создания потрясающего разнообразия биохимических вариаций, тягаться с которыми мы не можем. Микробы являлись основной формой жизни в течение протерозоя. Есть основания считать, что они и сейчас определяют направления развития жизни. По словам микробиолога Джона Ингрэма, микробы – «наши изобретатели, предки и хранители». (Они еще и наши могильщики: смерть означает не конец существования, а просто изменение формы метаболизма.) В этой общей картине – циклах жизни на Земле – микробы оказываются началом и концом всего. Можно также привести высказывание палеонтолога Эндрю Нолла: «Эукариоты – это глазурь, а прокариоты – сам торт».

От галлюцигении до Ким Чен Ына все представители животного царства демонстрируют поразительное, а иногда восхитительное разнообразие в строении тела. Но с точки зрения генетического разнообразия мы всего лишь одна ветвь на древе жизни (на схеме вверху справа)

Неужели это правда (если перенести метафору из кондитерской в пивоварню), что если жизнь на Земле представляет собой огромную бочку микроорганизмов, то эукариоты – всего лишь пена на ее поверхности? Неужели мы только пена, возомнившая о себе невесть что?

«Там, где пыль вьется на высотах, когда-то сияло безмолвное море» (Хань-шань).

Говорят, однажды у Альберта Эйнштейна спросили, можно ли Девятую симфонию Бетховена выразить в математических знаках. «Конечно! – ответил Эйнштейн. – Но зачем?» Вероятно, прокариотов можно рассматривать как музыкальное вступление, после которого – как новые ритмы, тональности, мелодии и гармонии после начальных звуков симфонии – возникают эукариоты. Но отголоски музыки микроорганизмов продолжают звучать параллельно с симфонией «высших форм жизни».

Обыкновенные губки, к которым принадлежат и бочкообразные губки, являются древнейшими из современных многоклеточных животных. Их следы обнаружены еще в криогении (или «Земля-снежок», как его еще называют), одном из периодов позднего протерозоя. Те ранние губки сыграли вступительные аккорды к той партитуре жизни, которую мы слышим сегодня. Можно предположить, что все остальные многоклеточные животные произошли от одного из ранних «отщепенцев», тех, что в древнейшие времена разошлись с линией губок. Так что в следующий раз, когда вам на глаза попадется губка, вспомните, что ваши прямые предки были больше похожи на нее, чем на вас. Подумайте о том, что это несказанно удивительное существо и что оно впервые использовало механизмы, от которых зависит наша с вами жизнь, – это мы, как губки, впитали то, что придумали эти необычные животные.

«Можно сказать, что мы как будто пытаемся собрать вместе величайшее музыкальное произведение в мире, но пока нам попадаются только его отдельные части среди ископаемых» (Кевин Зелнио).

Тип: иглокожие

Класс: морские звезды

Охранный статус: не присвоен

Если смотреть в вечность, что можно увидеть? Свою спину!

Наркоман, алкоголик и любитель женщин, писатель Уильям Берроуз любил рассказывать историю о человеке, научившем свой анус разговаривать. В конце концов, задний проход начинает управлять жизнью своего хозяина, а потом и вовсе его убивает. Природа может быть не менее странной, чем изощренное воображение Берроуза. Вот, например, морская звезда терновый венец: у нее анус находится в верхней части тела, а рот – круглое отверстие с направленными внутрь зубами в центре лучей звезды – в нижней.

История, описанная Берроузом, имеет корни в реальной жизни Жозефа Пюжоля (1857–1945), ставшего знаменитым комиком-метеористом и выступавшего под псевдонимом Ле Петоман. Умело управляя сфинктером, он контролировал испускаемые кишечные газы, производя при этом множество разных звуков. Он выступал перед горожанами и местной знатью, исполняя «O Sole Mio», «Марсельезу», изображая звуки землетрясения 1906 г. в Сан-Франциско. В начале Первой мировой войны потрясенный ее ужасами Пюжоль покинул сцену и остаток жизни посвятил работе на собственной бисквитной фабрике.

Такое строение на самом деле не так необычно, как может показаться на первый взгляд. Рот снизу и анус сверху – очень удобны для животного, которое питается илом со дна, а именно так начинали предки тернового венца. Многие дальние его родственники, в том числе некоторые морские звезды и морские огурцы (голотурии), по-прежнему ведут подобный образ жизни (на подводных просторах абиссальных равнин, своего рода пустынях на дне океана, пасутся целые косяки морских огурцов, питаясь опускающимся сверху детритом и утилизируя тем самым нечистоты своих голотурийских небес). В отличие от них, однако, терновый венец больше не питается отбросами – ему полюбилось свежее мясо. Это яркое животное – оно может быть лиловым, синим, оранжево-красным – с несколькими лучами вокруг центрального диска (лучей может быть от 7 до 23, чаще всего их около 15) и ядовитыми иглами. Такая подводная версия чудовища из триллера «Восставший из ада» (Hellraiser).

Многие обитатели сада земных наслаждений, то есть коралловых рифов, гораздо привлекательнее тернового венца. (Лично мне больше всего нравится расписная каракатица, которая перевоплощается, меняя тон кожи, переливаясь потрясающими фиолетовыми или розовыми оттенками и позируя, словно актер театра но.) Но вряд ли среди них есть более жуткие и странные, чем терновый венец. И многие ли виды могли бы потягаться с терновым венцом в способности потреблять и уничтожать – разве что человек.

Это утверждение может показаться довольно странным: что общего у человека и тернового венца? Терновый венец живет на рифах, передвигаясь на тысячах микроскопических ножках-трубочках, через которые животное также дышит и которые могут удлиняться или изгибаться в зависимости от того, сколько воды поступает в них из полостей внутри конечностей венца. Венец может передвигаться со скоростью примерно равной скорости перемещения минутной стрелки часов или несколько быстрее (когда «переключает скорость»). Он движется, как сороконожка (а не как отрезанная человеческая рука, как кто-то мог бы вообразить), подтягивая себя пальцами по морскому дну. Когда венец находит свое излюбленное лакомство – молодой коралл, – он обвивает его своими щупальцами в смертельном объятии, выворачивает через рот один из двух своих желудков и поливает полип желудочными соками, превращая его в вязкую массу, а затем засасывает эту массу внутрь. Если несколько таких морских звезд собираются вместе, они способны полностью разрушить коралловый риф за несколько дней. Вот вам и история из вполне реальной жизни животных, ничем не уступающая сюжету какого-нибудь второсортного голливудского фильма про монстров глубин.

У морских звезд два отдела желудка: кардиальный и пилорический. Кардиальный отдел представляет собой мешкообразный орган, расположенный по центру животного, этот отдел животное может выворачивать наружу, чтобы захватывать и переваривать пищу.