Читать онлайн «Вера против фактов: Почему наука и религия несовместимы». Страница 31

Философ Барбара Форрест защищает связь между методологическим и философским натурализмом так:

В совокупности 1) доказанный успех методологического натурализма вместе с 2) большой массой знаний, полученных с его помощью, 3) отсутствием сравнимого метода или эпистемологии для познания сверхъестественного и 4) отсутствием вследствие этого каких бы то ни было убедительных доказательств существования сверхъестественного делают философский натурализм наиболее методологически и эпистемологически оправданной картиной мира.

Здесь-то философский натурализм и выигрывает, поскольку это содержательная картина мира, построенная на суммарных результатах методологического натурализма, – а с ним ничто не сравнится в обеспечении эпистемологической поддержки картины мира. Если знание хорошо ровно настолько, насколько хорош метод, при помощи которого оно получено, – а картина мира хороша ровно настолько, насколько хорош ее эпистемологический фундамент, – то философский натурализм как с методологической, так и с эпистемологической точки зрения более оправдан, чем любая другая картина мира, которую можно было бы совместить с методологическим натурализмом.

Хотя Форрест ошибочно полагает, что наука не способна проверить сверхъестественное, в целом ее аргументы имеют смысл. Если вы всю жизнь безуспешно ищете лохнесское чудовище – наблюдаете за озером при помощи видеокамер, прослушиваете его сонаром и запускаете в глубину подводные аппараты, но все равно ничего не находите, как будет более разумно поступить? Сделать предварительный вывод, что никакого чудовища в озере просто нет, или всплеснуть руками и сказать: «Возможно, что оно там есть! Я по-прежнему не уверен»? Большинство людей предпочтут первый вариант – если, конечно, речь идет не о Боге.

Некоторым ученым удается быть методологическими натуралистами на работе и супернатуралистами в остальное время, но на самом деле примирить привычный скепсис к заявлениям коллег с полной доверчивостью к заявлениям товарищей по вере очень трудно. Скепсис обычно просачивается наружу. Именно этим объясняется тот факт, что многие ученые становятся атеистами, а многие верующие инстинктивно не доверяют науке или даже относятся к ней с пренебрежением. Инфицирование тела веры вирусом научного сомнения объясняет также, на мой взгляд, почему ученые старшего поколения менее религиозны, чем молодые (они дольше смотрят на религию критическим взглядом), и почему успешные ученые тоже менее религиозны (именно критический взгляд и готовность подвергать сомнению авторитеты принесли им успех).

Важно понимать, что философский натурализм, как и атеизм, представляет собой условное мнение. В этой картине мира не говорится: «Я знаю, что Бога нет»; говорится скорее: «До тех пор, пока я не получу доказательств, я не признаю существование богов». Но в такой формулировке философский натурализм – анафема для примиренцев, которые избегают афишировать свои убеждения, даже если они атеисты. И даже ученые, которые придерживаются этой философии, как правило, стараются помалкивать об этом, потому что мы (по крайней мере, в Америке) окружены верующими, часть которых финансируют наши исследования, а другие помогают сражаться с креационизмом и псевдонаукой. Не факт, что атеизм поставил бы под угрозу дружеские отношения с этими людьми, но в Америке, где любой атеист вызывает подозрения, безопаснее держаться в тени.

Самое возмутительное, что может американский ученый сказать о вере, это: «Наука и религия несовместимы, и вы должны выбрать что-то одно». В конце концов, люди часто принимают и то и другое, и мы уже знаем, что, оказавшись перед необходимостью выбора, многие предпочтут сохранить веру. На этом основании примиренцы утверждают, что вынуждать к такому выбору и недостойно, и вредно для науки. Но если вы пытаетесь быть последовательным в том, как следует добывать достоверные знания о Вселенной, если вы уже отвергаете ничем не подтвержденные сведения о гомеопатии или экстрасенсорном восприятии, а также утверждения всех религий, кроме собственной, то в конечном итоге вы должны будете выбрать – и выбрать науку. Это не означает, что вы должны принять на веру неизменный набор научных фактов; это означает лишь, что вы предпочитаете разум и доказательства суеверию и бесплодной мечте.

«Когнитивный диссонанс» – хорошо известное явление. Вы испытываете психологический дискомфорт от того, что придерживаетесь одновременно двух противоречащих друг другу представлений или поступаете вразрез со своими убеждениями. Такая дилемма заставляет искать способы разрешить конфликт, который стал причиной психологического дискомфорта. Обычное решение – убедить себя в том, что никакого конфликта на самом деле нет. Люди, считающие себя честными, могут иногда слегка мухлевать с налогами, но затем оправдывают себя, сохраняя самоуважение: «Это ничего, все так делают, и вообще, правительство напрасно тратит кучу денег».

Примиренчество – убежденность в том, что между наукой и религией нет никакого конфликта – это средство против когнитивного диссонанса иного рода. Вы живете в культуре, которая глубоко уважает науку, и при этом по-прежнему цепляетесь за псевдонаучные и религиозные мифы. Многие хотят, чтобы их считали приверженцами науки, но при этом нуждаются в том комфорте, который дает им вера. Такие люди хватаются за любые возможности и способы, которые позволят им ни от чего не отказываться и иметь то и другое одновременно.

Заметнее всего религиозные примиренцы, в первую очередь богословы. Они прогрессивны, дружески настроены по отношению к науке, но в научном познании мира видят угрозу своим убеждениям. Диссонанс особенно силен у религиозных ученых, работа которых прямо противоречит «способу познания» их религии. Однако, как ни удивительно, среди самых известных примиренцев немало атеистов и агностиков. Некоторые из них (я называю их «вероистами») считают религию ложью, но ложью, полезной для общества (так, философ Дэниел Деннет называет свое отношение к религии «верой в веру»).

У примиренчества имеются и политические резоны. Как я уже отмечал, американские научные организации (в том числе образовательные) всячески обхаживают веру ради того, чтобы приобрести религиозных союзников в борьбе с креационизмом и заверить религиозное правительство (главный спонсор исследований) в том, что наука не эквивалентна атеизму. Вдобавок они хотят избежать репутации смутьянов или, того хуже, богоненавистников. Не могу сказать, сколько раз мне приходилось слышать утверждения о том, что публично провозглашенный атеизм вредит признанию теории эволюции. Вот пример от Роджера Стэньярда, основателя и бывшего официального представителя Британского центра научного образования (BCSE). Когда я написал открытое письмо американским научным организациям с критикой их утверждений о том, что объявлять себя неверующими вредно для широкого принятия теории эволюции, Стэньярд оставил на моем сайте следующий комментарий:

У нас идет политическое сражение за то, чтобы не допустить креационистов в государственные школы. Эта битва требует, чтобы наши очень ограниченные ресурсы были жестко сосредоточены на главном вопросе.

Более того, мы проиграем, если сражение будет включать в себя общую атаку на религию, поскольку:

1. Вы потеряете целую кучу союзников.

2. Смысл нашей борьбы сразу затуманивается, и на нее перестанут обращать внимание.

3. Это немедленно приведет к огромному перенапряжению наших сил.

Если вы хотите не допустить креационизм в школы, то наша борьба не должна быть интеллектуальной баталией. Это политика, и чтобы выиграть, нужно играть по политическим правилам. А это значит, что нужно заключать союзы с теми, кто порой кажется вам неприятным, и держаться подальше от многих из тех, с кем вы, может быть, согласны.

Существует всего несколько категорий примиренчества, и я опишу их в порядке возрастания степени интеллектуальной строгости.

Этот аргумент используется довольно редко, ибо заключается лишь в том, что не существует никаких логических причин, по которым религия и наука несовместимы. К примеру, вполне могли бы существовать божества, которые никогда не вмешиваются в жизнь Вселенной. Но чистый деизм – редкая разновидность веры. Напротив, вполне могли бы существовать религии, которые меняют свои доктрины всякий раз, когда те вступают в противоречие с новыми научными данными или здравым смыслом. Такие убеждения, хотя и совместимы с наукой, сами по себе встречаются редко. Крайне прогрессивные формы христианства (к примеру, те, что признают персонифицированного Бога, но отрицают чудеса вроде Воскресения), может, и признают науку, но тем не менее нередко пренебрегают разумом и делают ничем не подкрепленные заявления.